Белое движение и борьба Добровольческой армии - Антон Деникин

Люди гибли, но оставались традиции, оставалась идея борьбы и непреклонная воля к ее продолжению. Старые, обожженные, обрубленные, но не поваленные стволы обрастали новыми ветвями, покрывались молодой листвой и снова стояли крепко в грозу и в бурю.

Глава XI. События на Дону осенью 1918 года: положение на фронте, взаимоотношения с Добровольческой армией, проект Доно-Кавказского союза, Донской круг

Продолжалась борьба с большевиками и на Дону.

В начале августа против 54 тысяч донцов[114] Советская власть имела вначале 40, потом 66½ тысяч штыков и сабель. Донская армия достигла почти рубежей Войска на севере, западе и юге; только на востоке в Сальских степях большевики владели еще небольшой частью донской территории. Но административные рубежи области не имели никакого стратегического значения и не были обороноспособны. Необходимо было поэтому продвинуться к рубежам стратегическим, заняв важнейшие узлы дорог. Между тем казаки не желали продвигаться дальше границ своей области — «нам чужого не надо», рассчитывая, что большевики удовлетворятся такой их «лояльностью». Заблуждение, невзирая на неоднократные кровавые уроки, прочно владевшее казачеством и поддерживаемое большевистской пропагандой: «долой войну, мы вас не тронем…» Пришлось в стратегию вмешаться Кругу[115], который в особом указе от 18 августа повелел Донскому войску «для наилучшего обеспечения наших границ… выдвинуться за пределы области, заняв города Царицын, Камышин, Балашов, Новохоперск и Калач в районах Саратовской и Воронежской губерний».

Но под влиянием настроений фронта уже через месяц поколебалась и твердость Круга, найдя отражение в закрытом заседании 18 сентября.

Одно из окружных совещаний внесло заявление: «Казаки на фронте ждут мира или поддержки. Всякое замедление поведет к гибели казачества, а потому совещание задает вопрос: 1) на какую и когда поддержку можно рассчитывать и 2) возможно ли добиться путем переговоров прекращения Гражданской войны…»

Атаман ответил, что дипломатические переговоры с Советской властью ведутся через дружественную Украину и обещано содействие германского командования… Что помогут добровольцы после освобождения Кубани… Что «ни о какой гибели речи быть не может, казачество накануне победы…». Но, «считаясь с усталостью казаков на фронте…», на севере приказано прекратить наступление… Войска отойдут за укрепленную линию («с проволочными заграждениями») Богучар-Калач-Кантемировка, которую займет («русская») Южная армия… Так же будет устроено на северо-востоке… Словом, «мы переходим к обороне, и она будет вестись главным образом артиллерией, пулеметами и ружейными батареями. Войска перейдут почти к караульной службе…»[116]

Такими иллюзиями, стоявшими в полном противоречии со стратегией, психологией и практикой Гражданской войны и передающими всю инициативу в руки противника, приходилось донским генералам успокаивать нервы представителей на Круге и воинов на фронте. В этом отношении положение мое было неизмеримо легче, чем атамана: Добровольческая армия, по крайней мере, основные ее части, шли беспрекословно туда, куда я ее вел.

Всю осень тем не менее на Донском фронте продолжались бои, временами с большим напряжением. На севере донцы овладели городами Калачом и Павловском. В половине сентября большевики крупными силами перешли там в контрнаступление от станицы Таловой, но были разбиты генералом Гусельщиковым. Серьезные недоразумения между «главкомом» Подвойским и одним из видных красных начальников Сиверсом подорвали положение Подвойского и повели к прекращению задуманной здесь наступательной операции. В начале августа большевики повели наступление и от Царицына и оттеснили генерала Мамонтова за Дон. Но, подкрепленный крепкими частями — пластунской бригадой и конной дивизией из состава Молодой армии, в сентябре Мамонтов вновь подошел к самому Царицыну; в начале октября царицынская «тройка» (Сталин-Минин-Ворошилов) посылала в центр отчаянные телеграммы, считая положение города безнадежным… Их выручило, однако, прибытие из Ставропольского района «стальной» дивизии Жлобы. Жлоба, много раз терпевший неудачи в боях с добровольцами и не ладивший с северокавказским командованием, бросил тайно фронт и пошел к Царицыну. Реввоенсовет «за преступное, самочинное, губительное для дела революции оголение фронта» объявил Жлобу «вне закона», причем «каждый честный гражданин Советской республики обязан (был) его расстрелять без промедления…»[117] Но роль, сыгранная Жлобой под Царицыным, очевидно, примирила с ним Советскую власть, так как имя его еще не раз потом встречалось в оперативных сводках. Под угрозой охвата своего правого фланга дивизией Жлобы донцы вновь принуждены были отойти к Дону.

В то время, как на фронте Дона шла борьба с перемежающимися приступами то высокого подъема, то ослабления воли к сопротивлению, на Южном фронте Красной армии положение было многим хуже. Целый ряд военных мятежей, отказов от исполнения боевых приказаний, крупных ссор между красными начальниками знаменуют этот период операций советских войск, не блещущий боевым вдохновением. С огромным упорством большевистское командование стягивало, однако, на Дон новые войска за счет Украинского, «внутреннего» и даже Восточного фронтов. В конце октября, ко времени падения Германии, в районе Поворино — Балашов сосредоточился сильный кулак из войск 9-й армии Егорова, побудивший донское командование ослабить напряжение в царицынском и воронежском направлениях и стягивать силы к северо-востоку области.

Поздняя осень и зима 18–19 года принесут с собою новые кровопролитные сражения, потребуют от Донского войска громадного напряжения сил и новых жертв…

Отношения между добровольческим и донским командованиями оставались по-прежнему весьма тягостными. Они проявлялись в повседневной жизни на каждом шагу и вносили нервирующий элемент в текущую работу. Точек же соприкосновения в этой, по существу общей, работе было слишком много.

Продолжалось и расхождение политическое.

В последних числах июля кубанский атаман прислал мне поступившую к нему от генерала Краснова для подписания декларацию Доно-Кавказского союза.

Текст ее гласил:

«Под тяжестью ударов судьбы, обрушившихся на нашу Родину, в видах сохранения своей независимости, благополучия и достояния и общности интересов близких по духу народов, населяющих Юго-Восток, в октябре 1917 года мы провозгласили себя «Юго-Восточным союзом», пребывая в уверенности, что общими усилиями союз этот сумеет противостоять наступающим темным силам, поправшим все Божеские и человеческие законы.