Тайна лорда Листердейла - Агата Кристи

— Это ты, милый?

— Э-э-э… — растерянно протянул мистер Иствуд. — А кто говорит?

— Это я, Кармен. Мне угрожают.., я так боюсь.., прошу тебя, приезжай как можно скорее, меня могут в любой момент убить.

— Простите, — вежливо сказал мистер Иствуд. — Боюсь, вы набрали не тот…

Но она не дала ему договорить:

— Madre de Dios![21] Они уже близко. Они меня убьют, если узнают, что я тебе звонила. Неужели ты этого хочешь? Поспеши. Если ты не приедешь, ты меня больше не увидишь. Надеюсь, ты помнишь: Керк-стрит, триста двадцать, пароль «огурец». Тсс-с-с…

Он услышал слабый щелчок — незнакомка повесила трубку. В полном ошеломлении мистер Иствуд пересек комнату, подошел к жестянке с табаком и принялся набивать трубку.

«Черт возьми, вероятно, это какой-то фокус моего подсознания, — размышлял он. — Неужели она действительно сказала „огурец“? Или мне почудилось?»

Он в нерешительности расхаживал по комнате. «Керк-стрит, триста двадцать. Интересно, в чем там дело? Она кого-то ждет. Как жаль, что я не объяснил ей… Керк-стрит, триста двадцать. Пароль „огурец“… О-о, это, наконец, невыносимо, это нелепо, это галлюцинация, болезненная фантазия перетруженного мозга».

Он со злостью посмотрел на пишущую машинку.

«Ну какая от тебя польза, хотел бы я знать? Смотрю на тебя все утро, а много ли ты мне помогла? Автор должен брать сюжеты из жизни. Из жизни, ясно? Вот я сейчас пойду и добуду такой сюжет».

Он нахлобучил шляпу, окинул любовным взглядом свою коллекцию старинной эмали и вышел из дома.

Как известно большинству лондонцев, Керк-стрит — это ужасно длинная бестолковая улица, занятая в основном антикварными лавками, где торгуют всевозможными подделками по баснословным ценам. Есть там и магазины, торгующие старой медью, и стеклом, и подержанными вещами.

В доме номер 320 торговали старинным стеклом всех видов и сортов. По обеим сторонам от прохода располагались стеллажи, плотно уставленные рюмками, которые тонко звенели в такт его осторожным шагам, а над головой покачивались и поблескивали люстры и всевозможные светильники.

В конце торгового зала сидела свирепого вида старуха с усиками, которым мог бы позавидовать не один юнец.

— Ну? — сурово спросила она и не менее сурово взглянула на Энтони.

Энтони был из тех молодых людей, которых смутить ничего не стоило. Он тут же поспешно спросил, сколько стоят вон те стаканчики для рейнвейна.

— Сорок пять шиллингов за полдюжины.

— Так-так, — сказал Энтони. — Красивые, правда? А сколько стоит эта прелесть?

— Это старый «Уотерфорд». Уступлю пару за восемнадцать гиней.

Лучше бы ему было не спрашивать! Еще немного, и он не выдержит гипнотизирующего взгляда этой старой змеи и непременно что-нибудь купит. Надо уносить ноги… И тем не менее что-то удерживало его в лавке.

— А это сколько? — указал он на один из канделябров.

— Тридцать пять гиней.

— Ах, как жаль. Это гораздо больше, чем я могу себе позволить.

— Что именно вам нужно? — в упор спросила старуха. — Что-нибудь для свадебного подарка?

— Да-да, для свадебного, — ответил Энтони, хватаясь за предложенное объяснение. — Но боюсь не угодить.

— Ах вон оно что, — сказала старуха, поднимаясь с решительным видом. — Думаю, что старинные вещицы понравятся кому угодно. У меня есть два графинчика и прекрасный маленький набор для ликера — чем не подарок для невесты?

У старой леди была железная хватка. Целых десять минут Энтони пришлось пялиться, испытывая невыразимые муки. Всевозможные склянки, бутылки, штофы… В конце концов он совершенно изнемог и готов был сдаться.

— Прекрасно, прекрасно, — неуверенно сказал он, возвращая бокал, который она расхваливала, и вдруг спохватился:

— Послушайте, а от вас можно позвонить?

— Нет, нельзя. На почте — она напротив — автомат.

Ну, так что вы берете — бокал или эти чудесные старые фужеры?

Увы, как и все мужчины, Энтони совершенно не умел найти в товаре несуществующий изъян и гордо удалиться.

— Нет, я лучше возьму набор для ликера, — уныло пробормотал он.

Это все-таки было лучше, чем канделябр, который ему, того и гляди, навяжут.

Проклиная свою нерешительность, он уплатил за покупку. И тут, когда старуха уже упаковывала маленькие бокальчики, смелость неожиданно вернулась к нему. Ну, подумает, что он малый со странностями, и что?

— Огурец, — отчетливо и громко произнес он.

Старая карга оторвалась от своего занятия.

— Что вы сказали?

— Ничего, — солгал Энтони.

— Вы как будто сказали «огурец»?

— Так оно и есть, — дерзко ответил Энтони.

— Ну и дела, — проворчала старуха. — Что же вы раньше-то молчали? Столько времени у меня отняли. Ступайте вон в ту дверь и вверх по лестнице. Она вас ждет.

Как во сне Энтони прошел в указанную дверь и поднялся по грязным, выщербленным ступеням. Наверху оказалась крошечная гостиная. На стуле, потупив взгляд, сидела девушка. И какая девушка! У нее была та бархатисто-матовая кожа, которую Энтони так любил упоминать в своих рассказах. А какие глаза! В них можно было утонуть!

Не англичанка, сразу видно. Есть в ней что-то такое нездешнее, это чувствуется даже в покрое платья: элегантная простота.

Энтони смущенно топтался на пороге. Нужно было, вероятно, что-то сказать, но тут девушка с восторженным криком вскочила и, раскрыв объятия, бросилась к нему.

— Пришел! — воскликнула она. — Ты все-таки пришел!

О, хвала всем святым! Спасибо тебе, пресвятая Мадонна!

Энтони, который в таких делах был малый не промах, пылко ее обнял. После долгого поцелуя она, чуть отстранившись, с очаровательной робостью заглянула ему в глаза.

— Я бы ни за что тебя не узнала, — сказала она. — Честное слово!

— В самом деле? — млея, спросил Энтони.

— Да, даже глаза у тебя совсем другие, и вообще ты гораздо красивее, чем я думала.

— Да?

А про себя добавил: «Спокойно, мой мальчик, спокойно. Все складывается просто чудесно, но не теряй головы».

— Можно мне поцеловать тебя еще?

— Конечно, можно, — с чувством сказал Энтони. — Сколько хочешь.

«Интересно, кто же я, черт возьми, такой? — подумал Энтони. — Надеюсь, что тот, за кого она меня принимает, не придет. А она — прелесть! Прелесть! Какие глаза!»

Вдруг красавица отстранилась от него, и ужас отразился на ее лице.

— За тобой никто сюда не шел?

— Нет.

— До чего же они хитры. Ты их еще не знаешь. Борис — сущий изверг.

— Скоро я с ним рассчитаюсь за тебя.

— Ты лев, ты настоящий лев. А они canaille[22], все до единого. Слушай, она у меня. Они бы меня убили, если бы что-нибудь пронюхали. Я с ума сходила, я не знала, что делать, и тут вдруг вспомнила о тебе… Тише, что это?

Снизу из лавки донеслись какие-то звуки. Сделав ему знак оставаться на месте, она на цыпочках вышла на лестницу и тут же вернулась с побелевшим лицом.

— Madre de Dios! Это полиция. Они поднимаются сюда. У тебя нож? Револьвер? Что?!

— Милая девочка, неужели ты думаешь, я убью полицейского?

— Ну, ты сумасшедший, сумасшедший! Они же заберут тебя, а потом повесят…

— Они.., что?.. — спросил мистер Иствуд, ощущая на спине неприятный холодок.

Шаги раздались совсем близко.

— Они идут, — прошептала девушка. — Все отрицай. В этом единственное спасение.

— Это будет совсем нетрудно, — пробормотал мистер Иствуд sotto voce[23].

В комнату вошли двое в штатском, но выправка сразу их выдавала. Тот, что был ниже ростом, темноволосый крепыш, заговорил первым:

— Конрад Флекман, вы арестованы за убийство Анны Розенберг. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вот ордер на арест, и будет лучше, если вы не станете сопротивляться.

Приглушенный крик сорвался с губ девушки. Энтони со спокойной улыбкой шагнул вперед.

— Вы ошибаетесь, сержант, — вежливо сказал он. — Меня зовут Энтони Иствуд.

Его заявление не произвело на вошедших ровно никакого впечатления.

— Там разберемся, — сказал второй. — А пока вам придется пройти с нами.

— Конрад! — воскликнула девушка. — Конрад, не соглашайся!

Энтони взглянул на детективов:

— Надеюсь, вы позволите мне проститься с этой молодой леди?

С неожиданной для него деликатностью оба мужчины отошли к двери. Энтони увлек девушку в угол у окна и приглушенным голосом стал быстро-быстро говорить:

— Слушай меня внимательно. То, что я сказал, правда. Я действительно не Конрад Флекман. Ты звонила не по тому номеру. Меня зовут Энтони Иствуд. Но ты позвала меня, и я пришел, потому что.., не мог не прийти.

Она недоверчиво смотрела на него:

— Вы не Конрад Флекман?

— Нет.

— О-о! — воскликнула она в глубоком отчаянии. — А я вас целовала!

— Ничего страшного, — успокоил ее мистер Иствуд. — У ранних христиан это было принято. Хороший, по-моему, обычай. Теперь послушайте. Я отвлеку их внимание.