Частное расследование - Джонатан Келлерман

— Она что, дала вам это понять когда-нибудь?

— Нет, что вы! Мелисса добрая девочка, дай чрезмерная почтительность мешала ей назвать вещи своими именами. Хотя я и пыталась вызвать ее на это.

Она снова наклонилась вперед.

— Доктор Делавэр, она напускает на себя храбрый вид — ей кажется, что она всегда должна быть взрослой, всегда вести себя, как подобает настоящей маленькой леди. И все это из-за меня, из-за моей слабости. — Она коснулась больной стороны лица. — Я заставила ее повзрослеть раньше времени, я украла у нее детство. Поэтому знаю, что обиды и гнева не может не быть. Они есть — закупорены глубоко внутри.

Я сказал:

— Я не собираюсь сидеть здесь и говорить, что вы дали ей идеальное воспитание. Или что ваши страхи не передавались ей. Они передавались, влияли на нее. Но все это время — судя по тому, что я видел, когда лечил ее, — она воспринимала вас как близкое и любящее существо, питающее ее любовью без всяких условий. Она и сейчас воспринимает вас так же.

Она наклонила голову, зажала ее в ладонях — словно похвала причиняла боль.

Я продолжал:

— Когда она мочилась вам на простыни, вы не сердились, а баюкали и утешали ее. Для ребенка это значит гораздо больше, чем родительское собрание.

Она подняла глаза и пристально посмотрела на меня. Обвисание лицевых тканей теперь стало заметнее. Изменив положение головы, она переключилась на вид в профиль. Улыбнулась.

— Я теперь вижу, в чем польза вашего подхода для нее, — сказала она. — Вы выдвигаете свою точку зрения с... силой, с которой трудно спорить.

— Нам с вами есть необходимость спорить?

Она закусила губу. Одной рукой опять быстро прикоснулась к изуродованной стороне лица.

— Нет. Конечно, нет. Просто я в последнее время отрабатываю... честность. Стараюсь видеть себя такой, какая я на самом деле. Это часть моего лечения. Но вы правы. Речь сейчас не обо мне. О Мелиссе. Что я могу сделать, чтобы помочь ей?

— Уверен, вам известно, какое двойственное чувство вызывает у Мелиссы вопрос об учебе в университете, миссис Рэмп. В данный момент оно выражается у нее в том, что она беспокоится за вас. Беспокоится, что если бросит вас на этой стадии лечения, то может свестись на нет весь достигнутый вами прогресс. Поэтому важно, чтобы она услышала от вас — совершенно недвусмысленно, — что с вами будет все в порядке. Что и без нее вы будете продолжать делать успехи. Что вы хотите, чтобы она уехала. Если вы действительно этого хотите.

— Доктор Делавэр, — сказала она, глядя мне в лицо, — конечно же, я этого хочу. И я ей уже говорила это. Я ей это говорила с тех пор, как узнала, что ее приняли. Я вне себя от радости за нее — это такой великолепный шанс. Она должна поехать!

Ее пыл застал меня врасплох.

— Я хочу сказать, — продолжала она, — что, как мне кажется, этот период является переломным для Мелиссы. Вырваться отсюда. Начать новую жизнь. Конечно, мне будет ее не хватать — очень. Но я наконец достигла такой стадии, что могу думать о ней так, как и должна была с самого начала. Как о моем ребенке. Я продвинулась чрезвычайно далеко, доктор Делавэр. Я готова сделать некоторые поистине гигантские шаги. Посмотреть на жизнь под другим углом зрения. Но я не могу убедить в этом Мелиссу. Знаю, что она говорит правильные слова, но своего поведения она не изменила.

— А чего бы вам хотелось?

— Она чересчур опекает меня. Продолжает наблюдать. Урсула — доктор Каннингэм-Гэбни — пробовала говорить с ней на эту тему, но Мелисса уклоняется от разговоров с ней. Кажется, у них межличностный конфликт. Когда я сама пытаюсь сказать ей, как хорошо идут у меня дела, она улыбается, гладит меня по плечу, говорит «Здорово, мам» — и уходит. Не подумайте, что я ее осуждаю. Ведь я сама столько времени позволяла ей играть роль родительницы. Теперь расплачиваюсь за это.

Она опять опустила глаза, подперла голову рукой и долго так сидела.

— Больше четырех недель у меня не было ни одного приступа, доктор Делавэр. Я вижу мир впервые за очень долгое время и чувствую, что могу с этим справиться. Словно я заново родилась. Я не хочу, чтобы Мелисса себя ограничивала из-за меня. Что я могу сказать, чтобы убедить ее?

— Похоже, вы говорите как раз то, что нужно. Просто, может быть, она еще не готова это услышать.

— Я не хочу вот так выйти и заявить, что не нуждаюсь в ней, — разве я могу когда-нибудь так ее обидеть? Да это и неправда. Она мне очень нужна. Так, как любой матери нужна любая дочь. Я хочу, чтобы мы всегда были близки друг другу И в моих словах нет ничего такого, что можно было бы истолковать двояко, поверьте. Мы с доктором Каннингэм-Гэбни работали над этим. Четкая формулировка того, что хочешь сообщить. Мисси просто отказывается слушать.

Я сказал:

— Часть проблемы состоит в том, что в ее внутреннем конфликте есть элементы, которые не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашему прогрессу. Любая восемнадцатилетняя девушка будет испытывать волнение, впервые покидая стены родного дома. Та жизнь, которую Мелисса вела до сих пор — сложившиеся между вами отношения, размеры этого дома, изоляция, — делает для нее отъезд еще страшнее, чем для среднего первокурсника. Фокусируясь на вас, она избегает необходимости разбираться с собственными страхами.

— Этот дом, — сказала она, разводя руки в стороны — Какой-то монстр, не правда ли? Артур коллекционировал вещи, вот и построил себе музей.

Это прозвучало с намеком на горечь. И она сразу же попыталась замаскировать его.

— Конечно, он это сделал не ради собственной персоны — не такой человек был Артур. Он поклонялся красоте. Украшал свой мир. И действительно обладал утонченным вкусом. У меня нет чутья на веши — я могу понять, что картина хорошая, если ее поставить передо мной, но никогда не смогла бы заниматься накопительством — это просто не в моем характере.

— Вам никогда не приходила в голову мысль о переезде?

Она слабо улыбнулась.

— Мне приходит в голову множество мыслей, доктор Делавэр. Когда дверь открыта, то очень трудно не перешагнуть через порог. Но мы — доктор Каннингэм-Гэбни и я — работаем вместе, чтобы сдерживать мои порывы, не давать мне забегать вперед. Мне предстоит еще долгий путь. И даже если бы я была готова бросить все и отправиться бродить по миру, я никогда бы не поступила так с Мелиссой — не выбила бы всякую опору у нее из-под ног.

Она потрогала фарфоровый чайник.

— Остыл. Вы правда не хотите, чтобы нам снизу принесли свежего? Или что-нибудь перекусить — как насчет ленча?

Я сказал:

— Я правда ничего не хочу, но все равно спасибо.

— Вы говорили, что, опекая меня, она уходит таким образом от собственных проблем. Если это так, то как же быть?

— Она будет осознавать улучшение вашего состояния естественным путем, постепенно, по мере того, как вы будете продвигаться все дальше и дальше вперед. По правде говоря, вам, может быть, и не удастся уговорить ее поехать в Гарвард до истечения срока подачи заявлений.

Она нахмурилась.

Я продолжал:

— Мне кажется, ситуацию осложняет и кое-что еще — ревность.

— Да, я знаю, — сказала она. — Урсула говорила мне, как она ревнует.

— У Мелиссы очень много причин для ревности, миссис Рэмп. За короткое время на нее обрушилась масса перемен, помимо вашего успешного лечения: смерть Джейкоба Датчи, ваше второе замужество. — Возвращение сумасшедшего, подумал я про себя. — Для нее ситуация усугубляется еще и тем, что она ставит себе в заслугу — или в вину — то, что инициатором большой части этих перемен была она сама. Она уговорила вас согласиться на лечение, она же познакомила вас с вашим мужем.

— Я знаю, — согласилась она. — И это правда. Это она заставила меня лечиться. Пилила меня до тех пор пока не добилась своего, да благословит ее Бог. И лечение помогло мне проделать окошко у себя в камере — иногда я чувствую себя такой идиоткой, что не сделала этого раньше, упустила столько лет... — Неожиданно она изменила позу, повернувшись ко мне всем лицом. Как бы выставляя его напоказ.

О своем втором замужестве она промолчала. Я не настаивал.

Она вдруг встала, сжала кулак, поднесла его к лицу и уставилась на него.

— Я должна как-то убедить ее, должна. — От напряжения изуродованная сторона ее лица побелела, опять стала похожей на мрамор, красные полосы на шее побледнели. — Я ведь ее мать, в конце концов!

Молчание. Отдаленное жужжание пылесоса.

Я сказал:

— То, что вы говорите сейчас, звучит довольно убедительно. Почему бы вам не позвать се и не сказать ей этого?

Она подумала. Опустила кулак, но не разжала его.

— Да, — ответила она. — Хорошо. Я согласна. Давайте так и сделаем.

Она извинилась, открыла дверь в задней стене и скрылась в соседней комнате. Я услышал приглушенные шаги, звук ее голоса, встал и заглянул туда.