Две причины жить - Евгения Михайлова

— Да ты что? — не поверил Блондин.

— А что такого? Вчера ей меланому удаляли. Неудачно, между прочим. Ты что, автограф собираешься просить?

— Собираюсь, — очень серьезно ответил Блондин. — Всю жизнь собираюсь. Честное слово. Я мечтал ее увидеть, и бывает же такое… Она здесь. — Блондин стал похожим на взволнованного мальчика.

— Ей шестьдесят лет, — ревниво ввернула Таня. — Между прочим.

— Ну и что, — удивился Блондин. — Я ж не удочерять ее собираюсь. Просто подойти, посмотреть близко, может, она фотографию подпишет. Вот эту. Ты мне дашь? Когда в киосках начнут продавать, я куплю тебе сразу пять.

— Да бери, ради бога. Я от нее не фанатею. Когда вечером Наташка вошла в комнату Блондина, над его кроватью висел портрет Алисы Голдовской в самодельной рамочке.

— Что за баба? — спросила Наташка.

— Это актриса. Из журнала вырезал.

— Из «Элиты»? Она что, тоже у них модель?

Получив деньги Дины, Галя позвонила своему злополучному любовнику. Он сразу схватил трубку. Ждал, скотина.

— Дмитрий, мы можем с вами встретиться. Прямо сейчас.

— Я готов. Где?

— Конечно, на месте нашего первого свидания. Галя нетерпеливо ходила по Старому Арбату, когда в толпе показалась знакомая фигура. «Господи, невзрачный-то какой. Еле узнала. А походка. А костюм! Все-таки есть в Наташке природный ум. Точно козел».

— Добрый день, — вежливо произнес Дмитрий. — Надеюсь, вы принесли то, о чем мы вели переговоры?

— Я принесла деньги шантажисту.

— Извините, но это неверная формулировка.

— Сейчас мы еще термины будем уточнять. Мне некогда. Вот деньги. Здесь все. Станете пересчитывать?

— Извините, да. Это мой принцип.

— Все верно?

— Здесь двадцать тысяч рублей, оговоренные на лечение. Я полагал, вы все-таки учтете и моральный ущерб. Без суда, так сказать.

— Ах ты! А дочери моей не причинен моральный ущерб тем, что чужой женатый дядька с ее матерью на кровати валяется? А мне он не причинен тем, что объявление похоже на действительность, как «Джоконда» на мумию неопознанного животного? А жене твоей ущерб не причинен? Или вы вместе в этом бизнесе участвуете?

— Не понял, за что я подвергаюсь подобным оскорблениям. Есть, кстати, закон, защищающий и от этого.

Галя судорожно порылась в сумке и достала сто долларов.

— Бери. Подавись.

Она сунула купюру ему в карман и почти побежала к метро. Вдруг кто-то остановил ее за локоть. Она оглянулась и не поверила своим глазам. Опять этот козел. Дмитрий.

— В чем дело?

— Я просто подумал: поскольку дело решилось ко всеобщему удовольствию, может, мы завершим наше прерванное свидание?

— У меня нет слов. Потому что такого козла нужно действительно долго искать по объявлениям. Если не отстанешь, тебя найдет моя дочь. Она придаст тебе гармоничный вид.

Галя удовлетворенно смотрела, как клиент по объявлению по-деловому затрусил прочь. Есть, оказывается, у нее в жизни защита.

Легче всего было превратить Наташку в окончательную красавицу. Гигиена, режим, правильное питание. Галя даже нашла работу, где ей помогли получить комнату в коммуналке в Москве для того, чтобы Наташка училась в московской школе и посещала детский балетный факультатив при Большом театре. Когда Галя смотрела, как ее ребенок порхает на пуантах, словно ангел, ей казалось, что она в раю. Но наступал следующий день, и ее в очередной раз вызывали в школу. Не было конца Наташкиным преступлениям. Ругалась, дралась и без зазрения совести отбирала у других детей все, что ей нравилось. Однажды Галя предстала перед трясущимся от ярости директором школы. Под глазом у него была ранка, похожая на огнестрельное ранение.

— Она пыталась выколоть мне глаз ручкой, — орал крупный немолодой мужик.

— Зачем? — удивилась Галя.

— Вы у меня спрашиваете? Вы растите будущую уголовницу! Да мы сейчас поставим ее на учет в детскую комнату милиции и возбудим дело. Против вас, кстати, тоже. Вы ведь ей не родная мать, вы взяли на себя такую ответственность и не справились! Может, вы скрытая садистка и обучаете ее всяким мерзостям!

— Мне вдруг показалось, что я действительно скрытая садистка, — спокойно произнесла Галя. — Потому что я сама сейчас выколю вам глаз. Все равно вы им не видите Уголовный кодекс, где предусмотрено наказание за разглашение тайны усыновления.

Директор бушевал за ее спиной, когда она вышла в коридор к ожидавшей там Наташке.

— Зачем ты это сделала? — резко спросила она.

— Он ко мне под юбку лез, — лениво протянула Наташка.

Галя ворвалась в кабинет директора. На глаз она не покушалась, но судом и кастрацией грозила. На следующий день она нашла другую школу. Оттуда Наташка однажды пришла бледная, с глазами в пол-лица.

— Ты мне правда неродная мама?

— Деточка, — заметалась Галя, — ты должна помнить. Ты же большая была, когда я тебя из детдома забрала.

— Дура! — закричала Наташка. — Ты противная сволочь! Я не хочу ничего помнить. Ты мне сказала, что ты моя мама.

Вечером она пришла домой пьяная вдрызг.

Накануне суда по делу Тамары Синельниковой Сергей долго сидел в офисе, просматривая записи для своей речи, протокол допроса свидетелей. Наконец поднялся, надел пиджак и вдруг неожиданно для себя решительно подошел к сейфу и достал коробочку с ожерельем. До этой минуты ему даже в голову не приходило отдать его Ларисе. Лучше продать и принести ей деньги. Не все, конечно, но такую сумму, которая хоть на время стерла бы с ее лица недовольное, презрительное выражение. Он сам не мог объяснить, почему передумал. Но ему захотелось посмотреть ей в глаза, когда она увидит это сверкающее великолепие. Правда, она говорит, что женщина со вкусом должна носить изящные, маленькие, не бросающиеся в глаза украшения. Только Дина почему-то сказала, что подобрала Ларисе именно это. А мнение Дины для Сергея всегда стояло рядом с заключением эксперта. Ну не понравится Ларисе — не будет носить. Продаст. Правда, в этом случае ему ничего не перепадет, но у него, кажется, появились совсем другие варианты заработать с Филиппом Нуаре.

Когда Сергей вошел в квартиру, Лариса лежала в постели с книжкой в руках. По привычке последнего времени она не повернула к нему головы. Обычно он тоже молча шел на кухню ужинать какой-нибудь колбасой, потом лежал в ванне, потом укладывался рядом с Ларисой, чувствуя себя истуканом из-за того, что не только не может разбить дурацкого молчания, но даже на диван в другую комнату перебраться не в состоянии. Он не чувствовал в себе желания что-то менять ни в лучшую, ни в худшую сторону. Он не знает, какая сторона лучше. Возможно, обе — хуже. Но сегодня он сразу подошел к кровати. Постоял в ожидании, не соизволят ли его заметить. Затем присел на краешек и прямо на книжку повесил ожерелье. Небольшие светлые глаза Ларисы расширились.