Юность Маши Строговой - Мария Прилежаева

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1916 год, декабрь

Снова извлекла на свет тетрадку. Но что это за дневник! Какие-то обрывки, а не дневник. Напишу страничку, когда случится важное событие, и куда-нибудь запрячу тетрадь на год или два.

Сегодня не случилось никакого события, просто мне грустно, тоскливо.

Белый-белый снег, сугробы под окнами, тихое деревенское небо. Я полюбила Владимировку. Инспектор Златопольский сослал меня сюда вроде как в ссылку.

Ничего! Мне ведь не всегда бывает тоскливо - очень редко. Перебирала сегодня письма, их толстая пачка.

Что-то готовится там, на фронте. В последнем письме Ваня написал: "Кончится с немцами война - начнется, надо полагать, другая. А может быть, и раньше".

Сегодня в сумерки зайдут Бочаров и Ефимов. Надо, чтобы никто не заметил. Я дам им почитать те брошюры, которые мне переслали из города. Я давно присмотрелась к этим ребятам. Думаю, что пора.

Идут годы и жизнь - я работаю, жду. Все жду и готовлюсь. И только иногда, словно в кулак, стиснет сердце тоска.

Но довольно!

1917 год

Не знаю, кто донес о наших чтениях. Подозреваю, мучаюсь, а точно ничего не знаю. Скорее всего, наш батюшка, отец Леонид. Последние дни он ходил за мной по пятам.

Не думала, что расправляться со мной прискачет сам инспектор Златопольский.

Я занималась в классе, когда к крыльцу подлетели сани, жандарм отбросил полость.

Ух, как раздобрел, весь разбух, налился жиром сановитый чиновник! По усам только и можно узнать; правда, усы теперь опущены вниз, длинные, рыжие.

Был грязный, гнусный допрос. Не буду описывать. Поскорей бы забыть!

У меня хватило сил промолчать два часа. Но на один вопрос я ответила.

- С проходимцем Пастуховым, надеюсь, знакомство не поддерживаете?

- Иван Никодимович Пастухов - мой жених. Извольте о нем выражаться почтительно.

Милые мои друзья! Ваня, Аркадий, Кирилл, сестренка Ириша, вспомните скорей меня, сейчас, в эту минуту, подумайте обо мне!

Они сказали, что увезут меня в город. В тюрьму.

Я не боюсь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дневник обрывался. Потеряны или вовсе не написаны дальше страницы?

Маша еще перелистала тетрадь. Юность отцов! Какое-то особое чувство нежности и гордости вызвал в ней этот рассказ. Как близки, понятны отец, тетя Поля, дядя Иван, Аркадий Фролович!

Она спрятала в сумку пожелтевшие листочки и поднялась с травы.

Скоро поезд.

Вдруг ей сильно захотелось в Москву. В эту трудную, взрослую жизнь, какая ждала ее там, Маше казалось - она войдет не одна, как будто друг шел с ней рядом.

Она простилась взглядом со своим недолгим тенистым приютом, подобрала на память две сосновые шишки и поторопилась на платформу.

Железнодорожный служащий в фуражке с красным околышем ударил в колокол. Поезд вышел с ближайшей станции.

Глава 29

Письмо, полученное Машей в первый же день ее возвращения домой, было самой удивительной новостью. Усков писал, что приехал в Москву, заходил три раза и что произошли важные события, о которых Маша даже не подозревает. Дальше следовала цитата из Блока:

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней...

И больше ничего. Привет с восклицательным знаком и подпись: "Юрий Усков".

Маша в недоумении перечитывала письмо, стараясь угадать смысл тех намеков, какие оно заключало, но ничего не поняла. Она кончила тем, что скомкала письмо и бросила на стол, но через минуту, разгладив бумажку, перечитала вновь.

Какие важные события произошли в жизни Мити Агапова? Маша не сомневалась, что Усков приходил рассказать о нем, и, судя по тону письма, рассказать что-то неожиданно счастливое. Ее необузданное воображение подсказывало самые невероятные догадки.

Чуть ли не представилось ей, что Юрий явился в Москву посланцем от Мити.

"Ах, что мне в том? Теперь это не может иметь никакого значения".

Но она понимала, что обманывает себя.

Усков не появлялся. Боясь разминуться с ним, Маша откладывала со дня на день посещение роно и, вместо того чтобы заняться подготовкой к урокам, читала, лежа на диване. Она ломала голову над тем, как разыскать Ускова, не догадываясь позвонить Валентину Антоновичу, а между тем естественно было предположить, что Юрий навестит профессора.

Явился он к Маше, когда она перестала ждать и, призвав на помощь все свое благоразумие, решила, что с прошлым покончено раз и навсегда. В тот же день, приведя в порядок туалет, она собралась в роно и надевала перед зеркалом шляпу, когда раздался звонок.

Усков ворвался в прихожую подобно буре. Он так энергично потряс Маше руку, что у нее хрустнуло запястье. Он ничего еще не сказал, кроме нескольких бессвязных вопросов, которые выпалил залпом:

- Как живешь? Как ты доехала тогда? Где работаешь?

А Маша уже поняла, что приезд его в Москву не имеет никакого отношения к Мите Агапову.

Подавив разочарование, она пригласила Юрия в комнату и с такой грустной улыбкой присела на диван, что только Усков мог не заметить. Но Усков был слишком возбужден и занят собой, чтобы заметить что-нибудь.

- Прочитала письмо? Поняла?

- Нет, конечно, ничего не поняла.

- Неужели? Однако что ты подумала?

Что подумала? Разве могла Маша признаться?

- Ясно одно: с тобой случилось что-то очень приятное.

По лицу Ускова нетрудно было угадать, что он вступил в полосу удач.

- Представь... Конечно, тебе не могло прийти это в голову. Представь, я аспирант.

Маша ахнула:

- Юрий! Ну какой же ты молодец! Как я рада за тебя! Нет, право же, ты молодчина!

Юрий повертел в руке кепку, подбросил, поймал и, справившись таким образом с волнением, продолжал:

- Экзамены кончены. Мучения позади. Я аспирант Госпединститута, и Валентин Антонович - мой научный руководитель. Он необыкновенный, изумительный человек! Скоро ты прочтешь его работу о "Слове". Вот, Маша, умница! Такого еще не встречал. Ну и работал же я после твоего отъезда! И не писал потому. Вот, думаю, будет сюрприз! Но сколько я вытерпел с переводом в Москву! Готов на любые жертвы, лишь бы учиться здесь. Стоит только зайти в Ленинскую читальню... Нет, что ни говори, здесь совсем другой уровень, сам воздух пропитан академичностью. "Москва, Москва! Люблю тебя, как сын, как русский, сильно, пламенно и нежно!"

Произнеся эту длинную восторженную тираду, Усков сел верхом на стул, опершись на спинку подбородком, устремил на Машу испытующий взгляд и только теперь увидел, как она изменилась.

- Ты похудела. Ты не очень весела, Маша. Да, где Кирилл Петрович?

- Папа умер.

- Маша! Маша!

Она быстро поднялась.

- Если у тебя есть время, пройдемся вместе в роно. Сегодня я должна получить направление в школу...

- Ну, расскажи, какие у вас там новости? - спросила она, когда они вышли на улицу.

Юрий обстоятельно изложил институтские события: кто как кончил, куда получил назначение, кто из эвакуированных вернулся домой, передал привет от Дильды и Дорофеевой, и только о Мите Агапове не обмолвился ни словом этот неисправимый чудак.

А Маша скорее откусила бы язык, чем задала хоть один вопрос. Юрий видел ее спокойное лицо. Если б он знал, чего стоило ей спокойствие! Но он ничего не знал и подумал: "Должно быть, Ася права, что там полный разрыв. Хороший я был бы осел, если б завел речь об этом!" Так они подошли к роно. Маша вдруг перетрусила:

- Юрий, честное слово, я так волнуюсь, что впору бежать.

Вот в это время Юрий и принял решение, которое имело серьезные последствия в его личной жизни:

- Идем, Маша! Я тоже поступлю в школу.

Еще утром этого дня он не подозревал, как необходимо совмещать теорию с практикой; теперь же твердо был убежден, что без школы обойтись невозможно. В конце концов, аспирантура приведет к такой же педагогической работе. Какой получится из него преподаватель вуза, если о школе он не имеет понятия!

Все эти соображения Усков наспех изложил Маше, и она не успела опомниться, как он распахнул дверь в кабинет инспектора, и они предстали перед глазами начальства.

Инспектор, пожилой человек неказистой внешности, с плоским лицом и похожим на щетку седым ежиком волос, прервал разговор с секретаршей. Они представились.

- Новички? Та-ак-с. Позвольте, - нахмурился он, взяв у Маши извещение, - позвольте, вы должны были явиться значительно раньше. Почему опоздали?

Маша смутилась. Она не подготовилась к вопросу.

- Причины, которые меня задержали, - сказала она запинаясь, - вам покажутся ничтожными, хотя для меня они значительны. Я не могу объяснить опоздание.

Усков приподнялся, вторично поклонился и, бросив на Машу осуждающий взгляд, намеревался вступить в разговор с инспектором, чтобы смягчить невыгодное впечатление, произведенное ею. Но инспектор обратился опять к ней:

- Как вас зовут?

- Мария, - ответила она и, краснея, добавила: - Кирилловна.

- Так вот, Мария Кирилловна, позвольте напомнить: чтобы воспитать дисциплинированность в своих учениках, педагог должен быть дисциплинированным сам.