Взмах крыльев - Эдриан Феникс

— Нет, но он так и не закончил, понимаешь?

Мертв. Во Флориде. Как она могла так сильно ошибиться? Мысли закрутились — Лафайетт, знак анархии, клуб «Преисподняя», Данте — все эти зацепки были верны.

— Они получили положительный ответ, что это он? Я имею в виду, они еще не получили все лабораторные анализы…

— Я улетаю в Пенсаколу утром, — сказал Коллинз, — полагаю, ты хочешь присоединиться, так что я зарезервировал тебе место.

Хэзер улыбнулась.

— Хороший мальчик,— пробормотала она,— встретимся в аэропорту. Во сколько?

— Восемь утра, солнышко, — ответил Коллинз,— увидимся.

И положил трубку.

Хэзер выключила телефон, затем снова включила. Набрав номер, она позвонила Стёрнсу. Ответа не было. Только голосовая почта. Возможно, проклятый идентификатор абонента сыграл с ней злую шутку.

— Это Уоллес, сэр, — сказала она после сигнала, — я направляюсь в Пенсаколу утром, проверить мертвого подозреваемого и улики. После этого я буду на связи.

Хэзер опустилась в кресло, положив телефон на подлокотник. Провела рукой по волосам. Она хотела рассказать Данте о повороте событий. И немного поговорить с мистером Джорданом о том, как опасно заглядывать в окна ради лучшей журнальной статьи.

Она закрыла глаза. Пенсакола. Усталость утягивала ее, словно бетонные ботинки. После убийства Джины перед самым рассветом убить другую женщину в этот же день?

Джек Потрошитель убивал двух за одну ночь — двойное происшествие — и даже меньше чем за один час. Джека так никогда и не поймали — по крайней мере, официально.

Она была уверена, что Странствующий Киллер тоже не пойман. Официально или как-либо еще.

Хэзер погружалась в черный океан, бетонные ботинки тянули ее на дно. Где-то в темноте пел Ли Стэнз, его хриплый голос струился под волнами.

Я жажду предоставить все судьбе и как пустая лодка плыть по морю в штиль/ Мне не нужен свет / Я не боюсь тьмы...

«Ты должна», — подумала Хэзер, погружаясь все глубже, глубже, глубже.

Пошатываясь, она стоит на краю шоссе, выставив большой палец и всматриваясь в темноту. Машина не заводилась, и ее пришлось оставить на парковке закусочной. Но ей действительно нужно вернуться домой. Она только зашла пропустить пару бокалов после всех дел. Дети на тренировке по футболу или на уроке игры на гитаре, или в лагере бойскаутов, и оставалось немного времени на саму себя.

Следующее, что она помнит, — темно, на небе луна. Новые друзья пытаются уговорить ее остаться, на мгновение она задумывается об этом. Но, вырвавшись из рук умоляющих друзей, сбегает в холодную октябрьскую ночь. Не может найти свой мобильник. Может, она забыла его на работе? В баре?

Оставив машину, она решает добраться до дома на попутке. Вдруг оступается, и ее каблук цепляется за неровный край асфальта. Хихикает. Хорошо, что она не за рулем. Очко в ее пользу. Облизав кончик пальца, она проводит воображаемую единицу в воздухе. Сняв обувь, осматривает каблук.

Свет фар разрезает ночь. Она обращает на себя внимание, держа туфлю вместо большого пальца, перенося свой вес на одну ногу и улыбаясь. Машина останавливается, под шинами хрустит гравий, из глушителя вылетает струйка выхлопа, горячий запах бензина наполняет воздух.

Шатаясь, она пытается надеть обувь, но, отпрыгнув на одной ноге, оказывается на заднице. Откидывает голову назад и смеется. Хорошо, что она не идет сейчас по прямой линии для копов. Еще одно очко в ее пользу. Нарисовав вторую воображаемую единицу в воздухе, она стягивает другую туфлю и поднимается на ноги, немного спотыкаясь. Стряхивает грязь с попы, когда водительская дверь открывается.

Мужчина выскальзывает из урчащего автомобиля. Что-то сверкает в его руке.

Данте стоял в дверном проеме, упираясь руками в косяки. Уоллес — Хэзер — спала, сгорбившись в мягком кресле, ее голова была повернута влево. Рыжие волосы лежали на щеке, обрамляя приоткрытые губы. Дыхание было медленным и легким. Свет свечи мерцал оранжевым и золотым на ее лице.

«Красивая, — подумал он. — Легко забыть, что она коп».

Он бесшумно вошел босиком в комнату. Взял сложенное одеяло со спинки пустого дивана и, встряхнув его, укрыл ее. Его браслеты звякнули друг об друга при движении, но она не пошевелилась.

Данте сел, скрестив ноги, возле кресла. Она встала на его сторону перед другими копами. Даже остановила шестерку с оружием.

«Почему она поддержала меня? Что это дает?»

Он вдохнул ее свежий аромат дождя, учуял намек на сирень и шалфей. Он слушал глубокий спокойный ритм ее сердца.

Спящая, она выглядела еще моложе, чем на двадцать восемь или даже тридцать лет, которые он ей дал. Свернувшаяся и теплая, она была не копом или агентом ФБР, а скорее женщиной с сердцем; женщиной со стальным стержнем. Женщиной — до сих пор верной своему слову.

«Доверься мне. Я прошу доверять мне».

Как много раз он слышал эти слова? Одинаково говорили смертные и создания ночи, слова были пустые и бессмысленные: «Доверься мне».

Но не с Хэзер. Он изучал ее, и она встретила его взгляд своим, открытым и спокойным, ничего не скрывающим. На мгновение, когда он смотрел в ее синие глаза, голоса, бушующие внутри, утихли.

И поэтому он завел руки за спину и дал ей надеть на себя наручники.

Потолок скрипел. Переместившись на карниз на крыше, Люсьен смотрел в ночь. Слушая ритм, который порой слушал Данте, чувствуя, как он пульсирует в такт с кровью, текущей по венам.

Хэзер заерзала в кресле, слегка скривив губы. Сердце учащенно забилось. Плохой сон? Встав на колени, Данте наклонился и убрал волосы с ее лица. В ее запахе появилась нотка адреналина. Брови нахмурились, лицо выглядело обеспокоенным, может быть, испуганным. На лбу выступили капли пота.

— Хэзер. — Данте осторожно потряс ее за плечо. — Проснись, Хэзер.

Она резко проснулась, широко раскрыв глаза. Выпрямилась и оттолкнула его руку в сторону, одеяло соскользнуло с ее колен и собралось складками на полу. Она свела обе руки вместе так, словно держала пистолет.

— Нет, — прошептала она. — Не садись в машину.

— Эй, — сказал Данте. — Все в порядке.

От звука его голоса Хэзер вздрогнула, а потом наклонилась вперед, поставив локти на колени и обхватив голову руками. Она глубоко вдохнула. Постепенно ее неистовое сердцебиение стало замедляться.

Через некоторое время она опустила руки. Ее лицо было мертвенно-бледным, широко распахнутые глаза светились синим.

— T’est blême comme un mort[28], — произнес Данте. — Ночной кошмар?