Ванька-ротный - Шумилин Ильич

– 12 – Майора Пуговкина я например встретил в I958 году, после войны. Я вышел в коридор из класса Академии, где мы, офицеры запаса, проходили переподготовку. Прошло 37 лет, а я его сразу узнал в лицо. Он помнил Михаилова. А то как же! Я рассказал ему о нашей последней встрече. Но вернемся к делу! Ни стрельбы, ни шума, ни голосов с той стороны, куда ушел Михайлов, в течение ночи не было слышно. Они ушли и так же тихо исчезли, как живые призраки исчезают в холодную даль! Кругом стояла действительно зловещая и непроглядная тишина. Через некоторое время на дороге, по которой уехала повозка и пришел Михайлов со своими солдатами, снова показались какие-то люди. Они шли большой толпой, и на этот раз их было гораздо больше. Одеты они были иначе, чем наши московские солдаты. На головах у них были надеты каски, поверх шинелей до самых пят болтались защитного цвета плащ-накидки, затянутые около шеи на шнурок. У нас таких плащпалаток не было. Вел их, как потом выяснилось, вновь назначенный комбат, старший лейтенант, не то Поливода, не то Вудко, точно фамилию его я не запомнил. Это был широкоплечий, дюжий парень, с серьезным круглым лицом и маленьким носом посередине. Когда они подошли ближе, они нас не увидели. Мы лежали между кочек и шинели моих солдат успели покрыться белым инеем. Я встал на ноги и пошёл им навстречу. Толпа солдат остановилась прямо посереди дороги и из-за спин их вперед вышел тот самый старший лейтенант, фамилию, которого я не запомнил. Он громко, как перед строем, спросил меня кто мы такие. Я рассказал ему, как мы оказались около переправы, как саперы взорвали паром, что мы ждем своих, которые ушли на тот берег. Вчера мы прибыли в состав 119 дивизии и ждём наших с того берега,

– Ну ждите! – ответил он мне и посмотрел на моих солдат.

– Пошли! – пропел он тонким голосом своим солдатам, и обернувшись, свернул с дороги в сторону к отдельной сосновой роще. Он повел своих сибиряков молчаливых и угрюмых дальше вдоль берега, туда, где в небольшой роще деревьев стояла раненая в плечо лошадь. Я пожал плечами и мы остались лежать на месте. Вскоре мы услышали [два] несколько винтовочных выстрелов из той самой рощи, где скрылись сибиряки. Мы не знали причину стрельбы и были встревожены [конечно встревожились]. Но стрельба, как началась внезапно, так же неожиданно и прекратилась.

– 13 – Я послал старшину узнать, в чём там дело и почему стреляли. Он взял с собой солдата, пошёл [туда] и вскоре вернулся. Старшина доложил, что сибиряки пристрелили лошадь и довольные добычей разделывают тушу. И действительно, вскоре между деревьев и кустов показался дым и замелькали огни небольших костров. Мы смотрели на раненую лошадь, как на несчастное, обреченное животное, а они в ней увидели совершенно другое – куски свежего мяса. Солдатской хватки у них хоть отбавляй! Они только пришли на место и сразу набросились на лошадь. Мне это было не понятно! Я понял всё потом, когда стал выяснять о получении продуктов и о величине солдатского пайка. Изморозь, холодная и зябкая, тянулась на берег с реки. Солдаты подергивали плечами, а там жарили мясо и грелись у костров. Некоторые из моих тоже оживились, хотели пройтись и повертеться около костров, но я не разрешил, а старшина осадил их. Время летело так быстро, как эти холодные струи реки, которые неудержимо и стремительно неслись под уклон на поверхности воды [сильной реки]. Я сидел по-прежнему над обрывом и смотрел то на береговую кромку леса [по ту сторону реки, и переводил свой взгляд] то на крутые водовороты реки [которые неслись мимо меня]. Сзади я услышал похрустывание льда и шуршание [схваченной морозом] замерзшей травы. Метрах в тридцати на меня шагал старший лейтенант [из того батальона]. Он подошел к берегу, постоял некоторое время молча, посмотрел на ту сторону, огляделся вправо, влево, и сказал:

– Завтра я пойду в полк и доложу насчёт тебя.

– Оставайся покуда здесь. Может, увидишь кого из своих.

– Может ещё кто из ваших вернётся?

– Вернётся! – подумал я. Если уйти сейчас под деревья, a солдаты мои только и ждут податься ближе к кострам, кто будет следить за тем берегом, возможно, нужна будет какая помощь? Не успел старший лейтенант дойти до своих солдат, как над лесом из-за реки послышался резкий гул моторов. Из-за макушек деревьев в нашу сторону, на небольшой высоте летели немецкие бомбардировщики. Они шли густой цепью друг за другом. Проревев у нас над головой, они развернулись и пошли обратно вдоль [нашего] берега. Недолетая до нас, они несколько снизились и по очереди стали бросать [%%% по пять-шесть бомб] бомбы и стрелять из пулемётов. Пройдя один раз вдоль берега, они развернулись и почти цепляя за макушки сосен, [где теперь лежали сибиряки] сбросили ещё серию бомб [, а потом вернулись] и открыли [пулеметную трескотню] стрельбу.

– 14 – Все перемешалось в гуле и реве моторов, в стрельбе из пулеметов и во взрывах осколочных бомб. Послышались крики, заметались люди. Ни солдаты сидевшие у костров, ни наши, лежавшие в отдалении от берега [между кочек], заранее и не окопались. Кто знал, что всё так будет [выйдет]? А теперь за свою беспечность солдаты расплачивались кровью. Сибиряков застала бомбежка за варевом мяса [у костров], а мы остались лежать между замерзших кочек на совершенно открытом [пространстве] месте. От бомбежки укрыться было негде. Вот как бывает. Сидели, лежали, а отрыть себе щели или окопчики не додумали. Сверху на нас сыпались мелкие и крупные бомбы, с визгом и скрежетом ударяли в землю тяжелые пули. Нам казалось, что под нами рвется [и разлетается в стороны] земля. Но на наше счастье, что мы оказались среди кочек, [на открытом пространстве]. Немцы бомбили берег, а нас только [как следует] трясло. Из рощи выскочил комбат, старший лейтенант. Он, прыгая через кусты и кочки, бросился бежать по полю в направлении [той] дороги, [откуда %%%%]. За ним врассыпную бежали [его] солдаты. А в роще продолжала реветь и взрываться земля. Бежавшие падали, поднимались, переползали на ходу [на четвереньках]. А сверху над берегом распластались немецкие самолеты. Я вспомнил, как в начале войны, там у Москвы по немецким самолетам по ночам светили прожектора и били зенитки. А здесь они летали свободно, как по помойкам воробьи. Наши солдаты лежали в открытом поле. Они не шевелились. Немцы сверху не видели их. Прямых попаданий не было. Но бегство из рощи комбата и его сибиряков в один миг подхлестнуло кой кого из моих солдат. Первым сорвался тот шустрый мужик, который ещё в телятнике при отъезде на фронт, нализался спиртного. Несколько человек сорвались с места и побежали за ним. Я крикнул им, но они даже не повернули головы. Немцы заметили бежавших и развернулись над полем. Хвостатые черные чушки теперь рвались между кочек и мелких кустов. [После первого разворота над полем] Двоих на бегу разорвало [где они были] заволокло летящей землёй [и дымом]. Пролетая над нами, самолеты били из пулеметов, и под ударами тяжелых пуль промерзшая земля вскидывалась кусками и разлеталась в стороны. Я кричал до хрипа на солдат, чтобы они лежали на месте. Но страх после длительной бомбежки, грохот и рёв моторов сделал своё коварное дело. Большая часть солдат поднялась и побежала [тронулась, чтобы уйти] подальше от края берега. Они хотели выйти из-под огня. Поднявшиеся отбежали метров на сто и снова залегли. Со мной остался старшина и человек пятнадцать солдат.

– 15 – Мы лежали меж кочек, уткнув лица [и тела] в мёрзлую землю. Под вой, грохот и взрывы нас швыряло из стороны в сторону и подбрасывало над землёй, выворачивало все внутренности и било остервенело по голове [по местам с невероятной силой]. Мы цеплялись за мерзлую, покрытую льдом траву, рвали ее, готовы были вдавиться в застывшую землю, и ни холода, ни льда, при этом, мы под собой не чувствовали. [Нам было жарко.] Немцы сыпали бомбы, полизали землю свинцом. Периодически всё кругом вдруг стихало, мы поднимали головы, оглядывали себя и смотрели кругом, но в пространстве перед собой ничего не видели [и не различали], в глазах стоял какой – то непроглядный туман. Время остановилось [для нас]! Минуты превратились в целую вечность! И после всего этого, каждый раз мы должны были не забывать, что в штабе полка нас немедленно расстреляют или в любой момент потом отдадут под суд [военного трибунала]. Там, где дорога от берега уходила в тыл, метрах в трёхстах от берега была небольшая высотка в виде продолговатой гряды, она возвышались над полем с кочками метра на полтора. На ней росли невысокие сосни. [Она была от берега в двухстах метрах.] Солдаты батальона залегли под деревьями и тут же окопались. Мы отошли от берега [отбежали ближе к ним], но места окопаться на высотке для нас не оказалось [хватило], и мы остались лежать в открытом поле. Все ожидали нового налета. В роще, где, пристрелив лошадь, сибиряки развели костры, горели огни и шёл дым. Там остались раненые и убитые, и туда снова полетели бомбы. Комбат решил подобрать раненых вечером, с наступлением темноты, когда прекратиться бомбежка. Теперь сунуться туда не было никакой возможности. Потерь среди моих солдат кроме двоих пока не было. А тех двоих прямым попаданием разорвало на куски. Немцы зашли для бомбежки снова вдоль кромки берега. Новая серия осколочных бомб пришлась по тому месту, где [когда-то] только что мы лежали [%%% полтора взвода]. Земля от разрывов вскипела и вздыбилась, брызнула в разные стороны, теперь мы наблюдали разрывы во стороны. Сверху летел песок, падали клочья земли и [целые] замерзшие кочки. В одно мгновение выросли новые огромные всполохи взрывов. Что было бы с нами, если бы мы остались лежать на берегу? Первые заходы самолетов по сравнений с этими показались нам не такими страшными. Юнкерсы по очереди заходили на боевой курс и повисали над берегом. Они снижались к земле, вываливали свой груз и облегченные с силой и ревом взмывали вверх. Страшный грохот и рев прокатывался над землей, а новый самолёт уже зависал над целью. Мы лежали в двухстах метрах от берега, а земля ходила под нами и дрожала, словно у нас в ногах рвались эти бомбы.