Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Сталин не собирался безоглядно нападать на Германию. В этом не было никакой нужды. Войска из внутренних округов подтягивались из того простого соображения, что благоприятные сроки предстоящего вторжения в Англию укладывались в период июль – август. С середины сентября на операции на море и в воздухе могла сказаться неблагоприятная погода. Потому войскам из внутренних округов ставилась задача закончить сосредоточение к 10 июля. Отсюда и июньский приказ штабам особых приграничных округов о выделении фронтовых управлений с выносом их на полевые фронтовые пункты управления, начиная с 19 июня. (Приказ о создании полевых фронтовых командных пунктов был издан 27 мая 1941 г.) Дальше все должны были ждать развития событий на Западе. А как они будут развиваться, не мог знать и Сталин со всей своей самоуверенностью. Нападет ли Гитлер на Англию? Если нет, то выступление Красной Армии, безусловно, отменялось, и тогда заранее составленные планы теряли смысл, а участники их составления переходили в разряд нежелательных свидетелей. Ведь вплоть до 1942 г. существовала бы реальная угроза утечки информации, что могло вспугнуть Гитлера. Отсюда «странные», на первый взгляд, действия Сталина – речь 5 мая перед выпускниками академий с критикой фашизма и вермахта и одновременно жесткое неприятие плана превентивного удара Жукова – Тимошенко – Василевского от 15 мая.

Итак, в превентивном ударе не было необходимости. Спешить было некуда. Расчеты показывали, что британские вооруженные силы существенно усилились по сравнению с 1940 г. Шок прошел, что доказала борьба за господство в воздухе. Во главе страны стоял железный руководитель – У. Черчилль. Этот не из тех, кто сдается. Несомненно, английское побережье за год было укреплено. Ну а мощь английского флота не вызывала сомнений. Выходило, что вермахту предстояла сложная и достаточно долгая, упорная борьба сначала за плацдармы на британском побережье, затем накопление на них сил, прогрызание обороны и только затем победоносное развитие наступления в глубь страны. То есть у Красной Армии времени для приведения своих войск в боевую готовность, включая время для конкретизации планов с учетом складывающийся обстановки, вполне хватило бы. Наступление Красной Армии могло начаться только в одном случае – если вермахт сумеет прорвать оборону английской армии, а лучшие дивизии вермахта уйдут за Ла-Манш.

Задачей Генштаба и наркомата обороны являлась концентрация сил в западных приграничных округах в ожидании развития событий в районе Ла-Манша. А для этого не требовалось возвращать артиллерию с полигонов, рассредоточивать авиацию и проч., не давая Гитлеру ни малейшего повода усомниться в нейтралитете Сталина, дабы не вспугнуть «Морского льва». Отсюда «провокационнобоязнь» и прочие странности, отмеченные, в частности, К.К. Рокоссовским. «Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку к прыжку вперед, – писал он, – а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали» (13, с. 54. Показательно, что эти строки из рукописи цензура не пропустила в советские издания книги «Солдатский долг»).

Сталин оставил без внимания проект оперативного плана военного руководства Красной Армии от 15 мая 1941 г. исходя из того, что Гитлер не полезет на СССР, оставив нерешенным английский вопрос и повторив, тем самым, фатальную ошибку Наполеона. Сталин считал, что все козыри у него на руках.

Уверенность Сталина в том, что Гитлер ни в коем случае не пойдет на риск войны на два фронта, а будет бежать по коридору, проложенному его политикой, возобладала над массивом противоположных данных и самой практикой. Сталин недооценил смелость фюрера. Ведь не побоялся же Гитлер ударить по Польше, оставив в тылу Францию и Великобританию. Не побоялся открыть малый второй фронт, отдав приказ в апреле 1940 г. о вторжении в Норвегию, несмотря на огромное превосходство британского флота. И с чего бы Гитлеру летом 1941 г. опасаться высадки английской армии в Европе, чьи войска в мае 1941 г. были позорно разбиты на Крите парашютистами, практически не имевшими тяжелого вооружения?

Кремлевский вождь не уяснил несложную в общем-то вещь: Гитлер не мог спокойно вторгаться в Англию, оставляя в тылу Красную Армию. Зато он мог спокойно оставить у себя в тылу Англию с ее маломощной для наступления сухопутной армией и напасть на Советский Союз.

Сталин совершил ошибку. Его ошибка была ошибкой особого рода. Таких ошибок у него было немало, столь же, на первый взгляд, малопонятных. Их корни – в особой «политической философии», исповедуемой диктатором. Еще при жизни Сталина аналитики обратили внимание на его политическую сверхгибкость в сочетании с удивительным догматизмом, доходящим до паранойи, когда свершались странно не умные и не нужные вещи. Например, репрессии 30-х гг. явно вышли за рамки «разумной» чистки от оппонентов, превратившись в мясорубку, в которой гибли нужные и неопасные для режима люди, далекие от «высокой» политики: конструкторы оружия, ведущие специалисты оборонной промышленности, средний командный состав. У Сталина просматривалась тяга к сверхжестким решениям, которая, правда, всегда чередовалась с полосами «либерализма», когда становилось ясно, что дело зашло слишком далеко, под угрозой сам государственный механизм, а значит, надо давать задний ход. Классический случай – сигнал «всем назад!» в статье «Головокружение от успехов» после «дурной» коллективизации зимы 1930 г.

«Заслуженный троцкист республики» Иосиф Виссарионович взял у Льва Давыдовича все те положения платформы, за которые осудили троцкизм: сверхиндустриализацию, сплошную коллективизацию, создание трудовых армий, куда вошла подавляющая часть населения страны, и так вплоть до огосударствления профсоюзов и перетряхивания госаппарата, только все это в куда более радикальной форме, чем у Троцкого. Троцкого также обвиняли в готовности бросить народы СССР в топку мировой революции. И хотя Троцкий первым из руководства большевиков в феврале 1920 г. предложил заменить продразверстку продналогом и не одобрял поход в Польшу в 1920 г., но мифология – дело святое. Как и утверждение почитателей Сталина, будто он отверг платформу троцкистов. В том-то и дело, что не отверг, а, наоборот, взял на вооружение, в том числе такие действительные и приписываемые троцкистам идеи, как необходимость разорвать кольцо капиталистического окружения, используя экспорт революции, обложение крестьянства «феодальной данью», принесение в жертву материальных интересов населения нуждам сверхиндустриализации. Парадоксально, что сталинисты хвалят Сталина именно за то, за что ругают Троцкого, так что их было бы резонно называть «сталинистами троцкистского толка», в отличие от тех, кто считает Сталина, с одной стороны, тираном, с другой – эффективным менеджером. Но чего Сталин к 1941 г. еще не позаимствовал у Троцкого (реального или мнимого), так это каучуковой формулы: «Ни войны, ни мира». В 1941 г. представилась возможность использовать и ее. Сталин уверил все командование Красной Армии (точнее, заставил насильно), что нападения Германии удастся избежать, и одновременно двинул к границе резервные армии, проводя параллельно частичную мобилизацию, но запретив готовить войска к предстоящим боям. К 22 июня армия казалась в межеумочной ситуации: не готовой ни к наступлению, ни к обороне. Хитрость удалась. Только для своих. Результат оказался тот же, что и в 1918 г…

Кадры, которые решают все

Но сколь бы ни сличали толщину брони и число орудий, ясно, что битвы выигрывает не техника, а люди с помощью техники.

В сущности, в основе трагедии 22 июня лежит не просто ошибка, а должностная халатность руководителя государства, чья самонадеянность и агрессивное упорство в навязывании своего видения хода дел в Европе парализовали деятельность высшего командования Красной Армии по организации необходимых мер к отражению «внезапного» удара вермахта. Но в том и заключается выгода положения диктатора: трибунал судил не его – единственного виновника катастрофы, а «стрелочников» в лице генералов Западного фронта. Но если бы такой суд состоялся, то нашлась бы масса фактов, изобличающих в лице Иосифа Сталина «врага народа». Взять хотя бы его кадровую политику накануне войны. Известно, что ключом к эффективности организации являются кадры, но предвоенная волна сталинских репрессий смыла значительную часть высшего и среднего командного состава РККА. Потому армия – одна из важнейших инструментов государственной политики – значительно ослабла. Казалось бы, политические цели диктатора вступили в противоречие с военной целесообразностью. Но подсудимый смог бы привести смягчающие обстоятельства: диктатор не мог поступить иначе, исходя из соображений высшей политики.