Фосфор - Свен Лагер

— Ладно, Микро. — Шон тянет пошатывающегося Микро из кухни. — Пойдем курнем еще и маленько поласкаем сами себя.

А мы с Фанни снова в кухне одни. Лучшая программа. Куда лучшая.

37. Любовный эликсир

Фанни покусывает меня за руку, делая вид, что изо всех сил. Она смеется.

— Давай еще выпьем, — слишком громко говорит она мне на ухо. Ужас, не стоит ей так меня возбуждать. Я взлохмачиваю пятерней ей волосы, а она прислоняется ко мне, так что я чуть ли не падаю, и стонет:

— Еще! Еще вина.

— Вот, пей. — Я снова наполняю наши стаканы и вытряхиваю на стол пару сигарет. Фанни зажигает одну из них и выпускает дым изо рта.

— Такая у тебя сестричка? На тебя совсем не похожа.

— Благодарю.

— Наверняка она тебя всегда шлепала, а?

И мы начинаем хихикать. Твою мать, теперь у меня вино носом полезло. Нельзя одновременно пить и смеяться.

— Ну, все, хватит, — говорю я. — Все уже вином пропахло.

— Почему?

— Оно ударило мне в нос. Нет, моя сестра скорее напоминает засохший бутерброд. Однажды я видел, как она курит, и с тех пор мне все чудится в ней какая-то неряшливость, ну, понимаешь, в духе Ингеборга Бахманна.

— Она так курила? — И Фанни подносит сигарету к вытянутым губам.

— Нет, это было на вечеринке. Она сидела в углу, всем довольная, присосавшись к сигарете. Знаешь, так вечерами после работы курят уборщицы.

— Как курят в фильмах женщины, которых как раз бросают?

— Точно. Довольные мужики курят скорее военные сигареты, жестко, быстро, на скорую руку. А женщины-неудачницы со вздохами втягивают дым. Иногда я себя спрашиваю, курят ли люди, как в кино, или киношные персонажи подражают людям из жизни. В смысле, кто первым начал.

— Ну, конечно, люди.

— Видела бы ты пролетария, который живет под нами. Является вразвалку, изо рта бычок-самокрутка торчит, и дымом в глаза пыхает. Кем он себя возомнил, Жан-Полем Бельмондо? Или вон, шпана из музыкального кафе, те посасывают свои гангстерские сигареты и при этом лают друг на друга по-турецки так, что кажется, вот-вот кинутся друг на друга с ножами. А на самом деле они лишь обсуждают спорт и что сегодня ели на обед.

— А мы что делаем?

— Просто курим, безо всяких там заморочек, разве нет?

— Мы курим как Мадонна.

Я улыбаюсь Фанни. Она совсем не похожа на Мадонну. Мы пускаем дым друг другу в лицо и смотрим друг другу в глаза сквозь сизый туман.

— Сколько раз ты уже закидывалась Е-шками? — спрашиваю я Фанни.

— Дай сообразить. Думаю, дважды. Не понравилось.

— А почему?

И я открываю следующую бутылку. Снова хочу увидеть на лице Фанни синие разводы. Они уже порядком поблекли.

— Неприятно.

— Как это неприятно?

— В семь лет меня ударило током. Потом несколько дней все болело. Сами нервы болели. А с первой же Е-шкой все повторилось. Совсем мягко и жар, как от раны. Меня словно обжигало изнутри. Противное ощущение.

— И что потом?

— Дала уговорить себя на вторую, потому что якобы только во второй раз забирает по полной. Но вышло по-прежнему, или даже хуже. Просто не выношу эту дрянь. А у тебя как было?

— Я тоже не очень ее люблю. Сначала бьет по мозгам, а потом все идет по нарастающей. В первый раз у меня чуть ноги не отказали, а потом наступило долгое забытье. Пришлось сразу надраться, что тоже глупо, — надираться из-за неудачной Е-шки.

— А Микро? Думаешь, он и правда проглотил Е?

— Думаю, что да. Только вот ума не приложу, как Шону удалось ее в него впихнуть.

Историю про диетические пилюли его мамаши, которые я повадился засовывать в цветочный горшок, и о том, как Микро слизывал с тарелки порошок, я решил ей пока не рассказывать. Кое-что лучше опустить.

— Да уж, из Микро вышла бы неплохая реклама дури, — говорю я. — Кажется, раньше ими лечили: прописывали людям экстази от депрессии или сексуальной слабости.

— Да, но тогда за ними хотя бы кто-то присматривал.

— Надеюсь, Шон присмотрит.

Микро опять заходит на кухню. Он ползет к раковине, наливает себе стакан воды и выпивает его залпом. Потом наливает себе еще. После третьего он вздыхает, поворачивается и облегченно рыгает.

— Я такой мягкий! Ух ты, я мягкий, — говорит он и счастливыми глазами смотрит на нас.

Когда Микро уходит, я спрашиваю:

— Слышала? Когда-нибудь слышала, чтобы кто-нибудь так громко глотал?

Перво-наперво мы с Фанни сами делаем по большому глотку.

— Настоящая жажда, — говорит Фанни.

— Думаю, Микро — наподобие жука, жука, умирающего от жажды, уже почти окаменевшего, прежде чем он успел сюда войти. Таким высохшим он мне показался.

— Представь себе, что тебе придется постоянно такое слушать, — говорит Фанни и снова пьет.

— Я и так постоянно это слышу, поверь мне. Иногда я прихожу домой, лежу без сна, и вдруг слышу такие вот звуки. Они исходят отовсюду. Кашель и скрежет, кряхтение и бурчание. Подо мной и надо мной. Совсем рядом, за стенкой. В такие моменты кажется, что весь дом поедают термиты, слой за слоем, день за днем. Отовсюду скрежет и скрип — то в одном месте, то в другом, словно люди всю ночь бегают по квартире или убираются, ворочаются, сопят и хрюкают или, мастурбируя, стачивают ногти о стены.

Фанни хихикает.

— Нет, правда. Иногда мне кажется, что я живу в доме, где полно жуков. Что, если не все мы, произошедшие от обезьян? Кто-то, например, от жуков или собак, а еще кто-нибудь от крыс, ну или хотя бы сродни этим животным. Тогда выходит, я живу в доме насекомых. Студенты-древоточцы, пенсионеры-тараканы, навозники-пролетарии, которые скатывают по квартире мусор в шары и постоянно от него чихают. Так и обитают друг у друга на головах, квартира на квартире, и изводят друг друга на нервы кашлем, шарканьем за выпивкой, курением, да еще окнами хлопают и то включают телевизоры на всю мощность, то снова вдруг их выключают. Вот и подгоняют друг друга своим невероятным гвалтом. И я тоже тогда не могу заснуть. Сам начинаю открывать окна и врубать музыку и тоже тогда ее выключать, и ко всему прочему иногда забивать себе косячок.

— За городом у меня есть знакомые, к которым я иногда езжу, — говорит Фанни, — и мне всегда очень нравится, что я не слышу ни телевизоров, ни того, как ссорятся люди этажом выше. А у нас в доме словно и стен нет. Справа живет тип, у которого радиобудильник настроен на пять часов утра. И что, думаешь, он просыпается? Но забавно, что ты заговорил про насекомых и их шум. То же самое я слышу за городом. Иногда я еду туда на выходные, и этого мне вполне хватает: не выдерживаю больше звуки от животных. А еще темноту. Когда я возвращаюсь, то несказанно рада, что опять в городе, и он все такой же красивый и многолюдный. И светлый. За городом ночью жутковато. Там ночь черная, как море чернил, и совершенно тихая. Мне всякий раз кажется, что я одна во вселенной. А потом появляются мыши и шебуршатся в своих норках, или что там еще они делают, и устраивают такой гам, что с ума можно сойти. Я так радуюсь, когда возвращаюсь домой. Прежде всего потому, что там есть свет. Свет круглые сутки — вот чего не хватает мне за городом.

— Тебе надо почаще у меня бывать, — говорю я. — Всегда светло и стрекот цикад круглосуточно. А иногда мы можем ходить подслушивать радиобудильник у тебя за стеной.

— Тсс, — отвечает Фанни и закрывает мне рот рукой. Я беру ее теплую ладонь и целую.

Ну, парень, думаю я, как удачно ты все повернул. С ледяных вершин кокса до мягких винных паров. И теперь мы пьем как люди, решившие выяснить, на что еще способны под мухой. Обычно-то я быстро напиваюсь, а потом притормаживаю, чтобы сохранять ту же малость, какая остается до настоящего опьянения. Тоже ведь невесело, когда мысли заплетаются, как у умственно отсталого. Но сейчас я забываю об осторожности. И Фанни тоже. Как будто в нас с Фанни появилась дыра. Много бутылок вина поместится в эту дыру, дурацкую дыру, чтобы, когда открываешь рот, слова звучали покрасивее, поумнее. Может, нам и не повредит вовсе подурачиться от алкоголя. Вполне возможно.

Возможно, дело в той скорости, от которой кружится голова, в скорости, с которой мы сближаемся. Еще только начало, а мы уже на седьмом уровне. Мы все перепрыгнули, открыли книгу на середине, а теперь удивляемся, что разговариваем как на сто страниц вперед. Мне хочется обратно, на старт. Хочется еще разок прочесть первые строки. Я наливаю еще.

Любовный эликсир, эликсир, эликсир, любовный эликсир, и Фанни подпевает. Вот так послушаешь, и кажется, что неплохой, наверное, напиток, этот любовный эликсир. Краски изменились. Голубое вино вокруг рта Фанни, кухня в желтых тонах. Горящий свет. Мой пустой стакан — белый цвета слоновой кости, уже не прозрачный. Вечерний стакан молока. И Фанни дышит на моем плече. Дыхание, отдающее вином, прекрасно, думаю я. Солнце в винограде, кровь плода. Какая роскошь. Кровь из растений. Вино меня тормозит. От дробного перестука ударных до гудящих басов.