Год обмана - Андрей Геласимов

– Сдурел, что ли, «в первый раз»? – немедленно откликнулся Рамиль, закрывая печную дверцу и поворачиваясь красным лицом. – На прошлой неделе уже был снег, и второго числа тоже.

– А сегодня какое?

– Здрасьте! Сегодня четвертое.

– Уже ноябрь?

– Проснулся! До премьеры осталось всего ничего, а ты никак текст не выучишь.

– Поехали кататься на лошадях, – подала голос Марина. – На снегу знаете как красиво.

– Поехали! – закричал Рамиль. – Достал уже этот Чехов!

– Я не знаю, – прогудел Репа. – Мне, правда, надо текст учить. Десять страниц еще… Но так-то я, в общем, не против…

Они все посмотрели на меня.

– Я вас, конечно, отвезу, – сказал я. – Но… на лошадь я больше не сяду.

– А что значит «больше»? – спросил Рамиль.

Когда мы приехали в то место, с которым у меня были связаны довольно противоречивые воспоминания, снег покрывал уже практически все. Он до сих пор продолжал падать.

– Как в сказке, – сказала Марина, ловя руками крупные медленные хлопья.

– А я что говорил, – пробурчал Репа.

– Молчал бы уж, – отозвался Рамиль. – Тебе вообще надо было дома сидеть и учить слова.

– Слушай, ну почему у меня так плохо запоминаются роли? – вздохнул Репа.

– А ты знаешь, что он учудил на последнем показе? – повернулся Рамиль ко мне.

– Да ладно тебе, – прогудел Репа. – Другие покруче делают оговорки.

– Он вышел на середину сцены и вместо того, чтобы сказать: «Кто-кто, а я-то уж знаю, что такое русский дух», взял да и брякнул: «Кто-кто, а я-то уж знаю, что такое русский бух». Прикинь! А там целая куча журналистов. У мастера в тот день юбилей отмечали. Как давай там все ржать, а Репа, главное, стоит и не уходит. Глаза сделал большие и стоит на одном месте.

– Я же говорю, я не заметил, что оговорился.

– И ты прикинь, каким он это голосом сказал! – продолжал смеяться Рамиль. – Он же раскатил это по всему залу таким басом… У всех просто мурашки побежали по телу.

– Хватит вам, – сказала Марина, запуская в Рамиля снежком. – Пошли к лошадям, пока снег не растаял.

Весь лес вокруг конюшни был в снегу. Мы шли по едва заметной тропинке сквозь пелену кружащихся хлопьев, которые плавно опускались нам на плечи.

– И главное, ни ветерка, – сказал Рамиль, нагибаясь, чтобы зачерпнуть пригоршню снега. – С детства люблю его есть.

– Снег есть нельзя, – сообщил маленький Мишка, который, как собачонка, мотался вокруг нас взад и вперед.

– Мне тоже мама так говорила, – кивнул Рамиль. – Но я все равно его ел. Хочешь попробовать?

– Да, – сказал Мишка.

– Не вздумай, – сказала Марина. – Заставлю таблетки есть.

– Бе, – скривился Мишка и упал спиной в снег.

– Ну-ка, вставай, и так уже весь извозился.

Их голоса долетали до меня как сквозь вату. Снег приглушил все звуки, наполнив лес тишиной. Конюшня, деревья, фигуры моих спутников – все погрузилось в эту безмолвную белую массу, которая медленно скользила сверху вниз, как будто небо решило сойти на землю и улечься на ней огромным сияющим одеялом. Мне даже казалось, что я слышу, как шуршат снежинки, опускаясь на сосны, на нас, на крышу длинного деревянного дома – на все.

– Не отставай! – крикнула мне Марина, обернувшись почти у самой двери в конюшню. – Если не хочешь, можешь не ездить верхом. Я вообще могу одна покататься.

– Ну почему же одна? – откликнулся Рамиль.

– Нет-нет, все в порядке, – сказал я. – У меня просто что-то голова закружилась.

– Это от свежего воздуха, – авторитетно сказал он. – Тебе надо вернуться к машине и подышать выхлопным газом. Сразу почувствуешь себя лучше.

Впрочем, он напрасно храбрился. Очень скоро выяснилось, что у него с лошадьми тоже были непростые отношения. Если я в прошлый раз сумел продержаться почти полчаса, то у него проблемы начались с первой минуты. Конь, которого ему выделили коварные обитатели конюшни, сразу отказался признавать его право сидеть у себя на спине. Я его вполне понимаю. Когда какой-то длинноволосый татарин захочет усесться тебе на шею, практически на самую голову, тут поневоле возникнут некоторые сомнения. Так или иначе, животное крутилось на месте, косило глазами, хрипело и вообще всячески проявляло свое неодобрение. С первого взгляда было видно, насколько ему не по душе вся эта затея. Наивный Рамиль полагал, что это сейчас пройдет и что лошадь привыкнет к нему и все такое. Но я-то знал, что его ожидает. Повадки местных зверей были мне знакомы.

Тем не менее упрямый татарин продолжал прыгать на одной ноге вокруг жеребца, пытаясь в то же время как можно выше поднять вторую ногу. Иногда ему удавалось занести ее над собственной головой, но это продолжалось буквально доли секунды, которых явно не хватало для того, чтобы оказаться в седле. Во всяком случае, конь не находил эти попытки вполне убедительными. Через пять минут этого яростного балета мы уже погибали от хохота, но Рамиль не хотел сдаваться. Лицо у него стало красным, а волосы разлетелись волной, накрывая временами почти всю спину теперь уже очевидно напуганного жеребца. Кто его знает, может, и вправду это был совсем молодой конь. Тогда я его вдвойне понимаю. Кто бы на его месте не испугался? Надо было видеть глаза этого Рамиля. Он просто взбесился. Еще немного, и он бы, наверное, загрыз бедную конягу. Во всяком случае, снег вокруг этой парочки так и клубился.

Репа, глядя на них, сообщил, что он подышит воздухом и сегодня не в настроении для верховой езды. Еле отдышавшись от смеха, я сказал ему, что он принял мудрое решение. Марина обозвала нас дураками и легко вскочила на свою белую лошадь. Рамиль к этому времени продвинулся настолько, что начал время от времени появляться над крупом изнуренного борьбой коня. Тот уже явно ослабил сопротивление, и неистовому татарину оставалось совсем немного. В перерывах между приступами дикого хохота мы с Репой нестройными голосами стали подбадривать товарища. Вскоре мы уже были не в силах стоять на ногах и один за другим попадали прямо на снег, корчась от хохота. Маленький Мишка тут же присоединился к нашей куче мале. Он был абсолютно счастлив.

Наконец каким-то чудом Рамилю удалось удержаться наверху. Конь на мгновение застыл, изумленный своим поражением. Мы затаили дыхание, а Рамиль торжествующе посмотрел на нас с высоты таким взглядом, что у меня мурашки побежали по коже. Чингисхан во время Полтавской битвы. В этот момент конь, очевидно, опомнился и сделал неуловимое движение вбок, как будто собирался завалиться на спину. Рамиль неловко взмахнул руками и начал сползать влево, скрываясь от наших глаз за коричневым крупом. Последнее, что мы увидели, был его взгляд. Это был взгляд злого, но очень растерянного человека.

В конце концов мы решили не оставлять товарища в беде, тем более что он явно не собирался сдаваться. Мы подняли его на ноги, стряхнули с него снег и пообещали, что будем держать проклятого зверя с двух сторон, пока Рамиль не сядет ему на спину, как он того хотел. Пока мы вели все эти переговоры, конь внимательно смотрел на нас большими блестящими глазами, очевидно догадываясь, что мы готовим ему новую пакость. Иногда сам удивляюсь, до чего сообразительными могут быть разные твари. Я сейчас не только лошадей имею в виду.

Короче, мы обманным путем подкрались к жеребцу с двух сторон и прихватили его за те веревочки, которые торчат у него изо рта. Теперь он уже не мог крутить башкой так, как прежде. Правда, в его распоряжении все еще оставалась задняя часть. Филейная область его лошадиного организма. И вот тут он решил не давать нам спуску. Вернее, не нам, а опять-таки упрямому Рамилю. С какой бы стороны ни подбирался к нему татарин, перед ним каждый раз оказывалась конская задница с парой таких крепких ног, что ими с одного раза можно было ухлопать взвод конкретных десантников, а не то что какого-то одного субтильного артиста с длинными волосами.

Тем не менее природа взяла свое. Поколения кочевников, дремлющие в крови этого бешеного Рамиля, восстали ото сна. Его лицо исказилось ужасной гримасой. Он отбежал от коня метров на пять, подхватил целую пригоршню снега, сунул ее себе за пазуху и завизжал, как будто кто-то резал его ножом. Конь заметно насторожился, но для него все уже было кончено. Рамиль пригнулся к земле и побежал к нему странными прыгающими шагами. Я никогда в жизни до этого не видел, чтобы кто-нибудь передвигался по земле таким образом. Когда до цели оставался один шаг, Рамиль как ракета взвился высоко в воздух. Впрочем, скорее он даже взвился не как ракета, а как комета, потому что его волосы, словно конский хвост, черной лентой развевались у него за спиной. Я еще успел подумать, что это могло бы быть свежей идеей для рекламы шампуня «Head & Shoulders».

Пока Рамиль находился в воздухе, наш бедный конь стоял смирно, не ожидая никакого подвоха. Однако, как только татарин дикой кошкой опустился к нему на спину, он встал на задние ноги, легко оторвав нас с удивленным Репой от земли. Меня пронзила такая боль, как будто кто-то снова выстрелил мне в ключицу. Я до этого даже не подозревал, что лошади бывают такие сильные. Повисев секунду над заснеженным полем, мы оба отпустили рассерженное животное. При этом мы, разумеется, постарались отпрыгнуть как можно дальше. Передние копыта, словно две молнии, просвистели над нашими головами.