Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

Внушительные каменные ворота и здесь оказались открыты. За ними тянулся длинный сводчатый проход в невероятной толщины стене и скрытый в центре башни каменный зал с пирамидальным сводом, завешанный тканями и освещенный гроздьями электрических ламп, был не слишком большим. В нем молча ожидало около тридцати файа, очевидно, тоже приглашенных на выступление правителя. Элари никогда не бывал на столь важных мероприятиях и ему стало тут неуютно.

Через несколько минут появился Атхим Ир, но он не впечатлил его — высокий, сильный и красивый юноша очень походил на Суру. Элари никому не посмел бы в этом признаться, но все файа казались ему пока на одно лицо. Правитель был в длинном темном одеянии, богато украшенном синим и золотым, но с короткими, по локти, рукавами, что придавало ему несколько свирепый вид — словно он, закатав рукава, решил сам поучить уму-разуму непонятливых подданных. Его любимая и соправительница, Иситтала Меттхай-Ир, была одета так же — рослая, крепкая девушка с красивым высокомерным лицом. Элари она показалась строгим врачом, который при случае не прочь помучить своих пациентов. Она со скучающим видом оглядывала зал, потом остановила взгляд на нем — наверное, потому, что его светлое лицо было здесь единственным. Юноша начал мяться, не зная, куда деть руки, и вдруг Иситтала подмигнула ему. Элари ощутил, как непонятно почему густой румянец пополз по лицу и предплечьям. Он спешно спрятал руки за спину и тут заговорил Атхим Ир — негромко, но внятно. Юноша, увы, понимал лишь интонации — спокойные, печальные и чутьчуть насмешливые интонации мечтателя, привыкшего всю жизнь озвучивать чужие решения.

Суру пытался переводить ему шепотом, но не поспевал за речью и Элари путался в обрывках. Как он понял, это было что-то вроде напутствия командирам взводов — все они собрались здесь. Маленькая армия файа не изобиловала офицерскими званиями — лейтенанты, капитаны и майоры. Даже выступавший здесь главнокомандующий носил звание полковника. Поскольку лишь лейтенанты сами вели солдат в бой, он обращался прямо к ним. Элари не мог понять, зачем его сюда п ригласили — он в жизни не держал в руках настоящего оружия.

Насколько он смог разобрать торопливый шепот друга, новости были невеселыми. Самое плохое — никто не знал, каковы силы и намерения противника. Си-Круана пала. Все, кто был в ней, погибли, или, большей частью, были превращены армией сурами в живые консервы. Она могла добраться сюда лишь с запада, посуху, в обход моря, кипевшего осенними бурями. Путь по суше занимал не меньше двух месяцев и сурами не стоило ждать раньше. Ими двигали явно не поиски пищи, очень редкой в этом пустынном краю, а желание окончательно очистить Айтулари от других рас. Неизвестно, насколько могли сократить их армию бури и голод, но в любом случае, сюда их дойдет несколько десятков тысяч. К тому же, перед ними шли люди, беженцы из Си-Круаны — десятки тысяч, тоже настроенные отнюдь не дружелюбно.

Положение же файа было скверным. Половина их армии — гарнизоны Ай-Курьеха и Си-Круаны — уже погибла, сурами захватили весь южный берег Нанг-Ламина, гарнизоны в Лабахэйто были отрезаны и должны были один за другим погибнуть в безнадежной осаде. В Байгаре осталось лишь пятьсот солдат с винтовками. С такими силами нечего было и надеяться на успешную оборону города — это уже не имело бы смысла. Достаточно нападающим разорить поля, разрушить оросительные системы — и все защитники умрут сами, от голода. Единственное, что оставалось файа — послать все силы навстречу приближающейся орде и перехватить её на дальних подступах. Их отрядам предстояло нападать из засад, внезапно, ночами — и уничтожать обозы с продовольствием. Без него нападающие умрут с голоду или повернут назад.

Атхим Ир не скрывал, что при таком неравенстве сил шансы на успех ничтожны. Практически, все, собравшиеся здесь, и все их подчиненные шли на верную смерть, чтобы спасти город. В случае неудачи оставалось защищать столицу силами её населения, но все понимали, что это будет уже агония.

"Интересно, где еще двести солдат? — подумал юноша. — Наверняка в Лангпари. Если не задержать сурами у Байгары, ещё через месяц-полтора они будут там. И тогда всё. Конец. Точка".

В этот миг он вздрогнул. Правитель заговорил на родном языке Элари — о том, что его друг подлежит казни.

8.

Иситтала прервала чтение приговора, грубо дернув Атхима за рукав, словно строгая мамаша. Похоже, здесь мало кто его уважал — в зале захихикали. Правитель растерялся и смолк, смутившись как мальчишка, каким он, в сущности, и был — Элари не дал бы ему больше двадцати пяти лет. Вместо него заговорила Иситтала — закрыв глаза, Элари бы поклялся, что говорит светлолицая девушка, а не смуглая дочь пустыни.

— Я не посмею упрекнуть никого из вас в трусости. Однако, ваш товарищ Атхей Суру дважды бежал с поля боя, бросив своих солдат. Такое дважды заслуживает смерти, но: первый раз он бежал ради жизни друга, который сражался вместе с ним и стоит сейчас перед вами.

Тридцать пар любопытных глаз сошлись на Элари, пытаясь отыскать в нем нечто особенное. Юноше стало очень неуютно. Когда он заметил, что Суру здесь нет, то с ужасом подумал, что его друг сбежал в третий раз, который ему уж точно не простят.

— Второй раз он бежал, не в силах делать то, что нам велит долг, но что противно нашей сути. Такое можно понять и простить, но ещё он убил лучшего друга этого юноши — убил на его глазах — и поэтому виновен перед ним, а не перед нами. Примешь ли ты искупление кровью, Айскин Элари?

— Да, — совершенно не представляя, о чем идет речь, ответил юноша. По его позвоночнику пробежал неприятный холодок. Не обрек ли он друга на смерть?

— Хорошо.

Вдруг в зале стало очень тихо. Проследив за направлением взглядов, он увидел Суру — тот показался в одном из темных боковых проходов и теперь шел к нему, странно покачиваясь, явно нетвердо держась на ногах. Обеими руками он сжимал синюю чашу из глянцевитой керамики, украшенной странным узором. В чаше плескалось что-то красное… с недавних пор Элари был очень хорошо знаком этот цвет — кровь.

Лицо Суру, всего несколько минут назад смуглое, стало пепельно-серым, и, увидев его левое запястье, обмотанное тканью, Элари догадался — чья это кровь. Её было много — ровно столько, сколько может отдать файа, ещё оставаясь на ногах. Юноше вдруг стало страшно. Он почувствовал, как слабеют ноги.

Суру остановился перед ним. Элари увидел, как дрожат его крепкие руки, сжимающие чашу, и увидел его глаза, совсем не такие яркие, как недавно — взгляд существа, уже лишь наполовину осознающего мир, наполовину плавающего в сонной темноте. Он представил, каких усилий стоит Суру просто стоять на ногах… крови было так много… совсем свежей — над ней ещё поднимался пар.

— Я убил твоего друга, — Суру говорил очень тихо, но понятно. — Убил в приступе безумия, чтобы избавить от мучений, хотя мой долг требует бороться за жизнь товарищей до последнего вздоха — моего или их. И я ранил тебя больнее, чем мог бы оружием. Если ты согласен простить меня — прими этот дар, — он протянул Элари чашу.

Тот осторожно взял её, с ужасом чувствуя, какая она тяжелая… и теплая… теплая, словно кожа, под которой минуту назад текла эта кровь…

— Что… что я должен… с этим делать? — с трудом проглотив комок в горле спросил Элари.

— Выпить. Всю, до капли. Прямо сейчас.

Элари заглянул в чашу и его замутило.

"Она же ещё живая! — с ужасом подумал он о крови. — Живая! Она ещё его плоть! Я не могу пить кровь друга, который смотрит в мои глаза! Не могу! Не могу!"

— Я убил часть твоей души, твоей жизни — она умерла вместе с твоим товарищем, — сказал Суру. — Взамен я даю тебе часть своей жизни. Это справедливо. Ты можешь принять её… или не принять.

— А если нет? — голос Элари задрожал.

— Отказаться от уже принятого дара жизни — смертельное оскорбление. Тогда через три дня мы сойдемся в поединке и смерть рассудит, кто из нас прав.

— Прощение — дело добровольное, да? — голос Элари зазвучал неожиданно зло. — Хочешь — прощай, не хочешь — умирай, да?

— Ты можешь выбрать любое оружие, место — всё, кроме времени.

— Да? Мне уже предлагали, какой смертью умереть. Ты же… — Элари задохнулся от злости.

Суру промолчал, спокойно глядя на него, и юноша вдруг понял, что этот прирожденный боец просто позволит себя убить — чтобы он, дурак, не умер от собственной глупости… или заставит убить, если он не захочет. Элари захотелось грохнуть чашу об пол и завопить во весь голос… он уже сделал движение, когда Суру схватил его за руки. Они дрожали… но их хватка была крепкой.

— Слушай, ты, идиот! Если ты так поступишь с жертвенной кровью, ты смертельно оскорбишь не только меня — весь мой народ. Такого мы не прощаем никому. Здесь тридцать Воинов — лучших из лучших. Разбив чашу, ты не проживешь и секунды. Ради своей жизни, и ради моей тоже — прими дар!