Правило Рори - Виктор Черняк

– Я не совсем понимаю, дорогой друг, о чем речь, – мисс Николей усмехнулась, и Рори оценил, что она не спрашивает его имени и достаточно умна, чтобы предположить, что правду все равно не услышит.

Рори отпил кофе, сегодня он выглядел недурно: на нем нет ни одной вещи, купленной за полцены, только вчера из дорогой парикмахерской, волосы лежат один к одному.

– Все просто, мисс Николей. Я предлагаю отомстить. Никаких денег вперед, как только обидчик получит свое, вы заплатите мне. Я – серьезный человек.

– Вижу, – согласилась мисс Николей, хрустнула крекером, – вы не боитесь, что я… выдам или как это принято называть?

Рори стряхнул крошки с колен.

– Ничуть, мисс Николей. У нас сугубо частная договоренность, вы меня не знаете, предложение вполне деловое, я уверен, что сумму, о которой мы договоримся, вы мне выплатите без промедления.

Мисс Николей подняла синие глаза, в упор глянула на Инча:

– У вас, должно быть, интересная работа.

Рори подумал, что, если бы ей пришлось хоть раз столкнуться с такими, как Экклз или Барри Субон, или с теми, с кем он рос, спесь мигом бы слетела с нее, однако Рори промолчал и, хотя старался ограничивать себя в мучном, съел еще пару крекеров.

Рори назвал цену, глаза мисс Николей на мгновение потемнели. О!.. Инч ничем себя не выдал: все знают счет деньгам независимо от манер и происхождения. Мисс Николей не стала торговаться. Как же надо ненавидеть человека, чтобы так хладнокровно оплатить его смерть?! Мог ли предположить Сэйерс, что оскорбленное женское самолюбие расцветет так зловеще.

– Надеюсь, наш разговор останется между нами, – Рори придал лицу выражение наибольшей безмятежности, зная, что как раз в такие моменты, по уверению многих, сторонним наблюдателям становится не по себе.

– Не смею задерживать. – Мисс Николей проводила Инча до двери, и, прощаясь, Рори сорвался или нарочно дал ей понять, что пришел совсем из другого мира, в котором не принято шутить или пересматривать договоренности. Вместо церемонных слов прощания Инч обронил: «Привет!» – и успел заметить, как глаза мисс Николей вновь потемнели.

Сегодня же Инч собирался посетить Элмера Ломакса, его Сэйерс вышвырнул из общего дела, Ломаке потерял все или почти все, бедняге потребовалось пять лет, чтобы подняться на ноги. Ломаксу Инч собирался сделать то же предложение, что и мисс Николей. Однако телефон в конторе Ломакса молчал.

Рори тщательно фильтровал список лиц, которым собирался сделать подобное предложение, каждый должен был отвечать, по крайней мере, двум требованиям: ненавидеть Сэйерса и иметь деньги. Рори прикинул верно: если человек многого достиг – а Сэйерс достиг немало, – у него непременно есть враги. Рори продумал процедуру от начала до конца: он встретится с каждым ненавистником Сэйерса всего лишь раз, а затем по завершении дела ему переведут оговоренную сумму на счет. Утечки быть не могло – ни Рори, ни его наниматели никак в ней не заинтересованы.

Не застав Ломакса, Рори позвонил Роберту Капити; более отвратительного голоса Инчу слышать не приходилось. Капити изгнали из фирмы Сэйерса по обвинению в перепродаже конкурентам ее секретов, к тому же Капити уклонялся от уплаты налогов и не без основания считал, что его разоблачению помог Сэйерс. Капити, тяжело дыша в трубку, выслушал Рори и предложил встретиться в баре, где кишмя кишели агенты в штатском и полицейские; Капити полагал: в такой обстановке риск встречи с неизвестным невелик. Позвонив, Инч предложил потолковать о Найджеле Сэйерсе, голос Капити даже по телефону звенел от ненависти, когда он переспросил раза три: «Сэйерс?..» – и Рори готов был поклясться, что в эту минуту изо рта Капити брызгала слюна.

Капити оказался приземистым человеком с откровенно тупым бесформенным лицом, с оттопыренными ушами и скошенным на сторону носом, коротко стриженные волосы росли низко, почти не оставляя лба, подбородка у Капити не было вовсе, зато повсюду – на щеках, на шее, у висков – торчали розовато-коричневые родинки, от Капити дурно пахло, одежда, казалось, пропитана застарелым потом.

– Роберт Капити, – сказал Капити, и по важности, с которой он провозгласил свое имя, Рори понял, что Капити еще и дурак. Злой дурак! Таких Рори встречал немало и знал, что в известном смысле с ними можно иметь дело, они, как быки, с ревом несутся на красное – не отвернут, хоть и налетят на заточенное острие.

Капити предложил выпить. Инч отказался. Тогда Капити решил пить в одиночку. Суть предложения Капити ухватил сразу и не сдерживал радости, уродливые родинки, казалось, запрыгали от счастья.

Такие, как Капити, привыкли торговаться за каждый цент. Рори заломил несусветную цену, и ярость Капити не знала предела, по толщине он не уступал Инчу, но был на голову ниже, и только страх сдержал его от рукопашной. Рори наслаждался разбушевавшимся Капити, как кусающимся щенком. Инч давно уразумел, что, если упрется человек вроде мисс Николей, такого не сдвинешь с места; у буянов же типа Капити ярость застилала разум, и перехитрить их, выкрутить руки, подсунуть невыгодные условия не составляло труда.

Капити сидел набычившись, уткнув кривой нос в стакан, и натужно соображал. Он ненавидел всех, и ненависть его не знала оттенков. Инч не вызывал у него ничего, кроме приливов злобы, но Инч сделал предложение, от которого у Капити захватило дух; сам Капити при всей своей тупости, подлинной или мнимой, еще до встречи с Рори уяснил: нужно раскошелиться.

Несложные терзания Капити не ускользнули от Инча, Рори поднялся и побрел к выходу, старательно оглядываясь по сторонам и стараясь ненароком не задеть чужой столик.

Капити не сразу бросился вслед – боролись жадность и ненависть, – допил бурбон и нагнал Рори уже на улице, вынимая из пакета мексиканские такое; запах пряностей защекотал нос Инчу; ел Капити так же безобразно, как и выглядел: разрывал лепешки грубыми, резкими движениями и запихивал куски с начинкой в рот так глубоко, что пальцы, казалось, уже никогда не покажутся на свет божий.

Мужчины шагали рядом, и со стороны можно было решить, что два брата-толстяка, жертвы семейной тучности, прохаживаются, улаживая в споре какие-то дела.

Капити не произнес ни слова, пока не добил все такое из пакета, бумагу швырнул на тротуар и тут же, ничуть не смущаясь, подобрал замасленные обрывки с земли и вытер жирные ладони. На губах Капити налипли крошки, вокруг родинок густо чернели точки бороды.

– Вам небось бритье – мучение? – Рори застыл на минуту и подумал, что ударил бы Капити в лицо без сожаления, прямо в эти жирные губы, так, чтобы нос скривился еще больше.

– Чего? – Капити выпучил глаза, низкий лобик наморщился.

Рори зажал нос, через мгновение шумно выдохнул и смерил Капити презрительным взглядом:

– От вас несет, старина! Вы воду только пьете?

Капити каждое слово оскорбления, казалось, разглядывал, как туземец бусину, настороженно трогал, ощупывал и только потом нанизывал на нитку сознания. Рори едва не плюнул на деньги и готов был оставить в покое зловонное чудовище, когда Капити пролаял:

– Согласен!.. Свиньи! И вы… и он… и все! Эх! – по квадратным плечам будто пробежала зыбь, кончик скособоченного носа побелел. – Денежки достаются горбом, а растекаются – фью! – только их и видели.

В этом вопле Рори почудилось человеческое. И этому кабану никто не распихивал деньги по карманам, тоже приходилось рыть землю, но нарыл Капити изрядно, то ли замесив богатство на скаредности, то ли на нечистоплотности в делах, Рори-то какое дело…

– А почему не боишься? Не боишься, что обману потом… не переведу деньги? – глазенки-кнопки засверкали от счастья.

– Почему? – Рори приблизился к Капити и, поборов брезгливость, ухватил кожу у адамова яблока двумя пальцами, зажал вену, секунда… и мозг кабана насытился двуокисью углерода. Капити стал сползать вниз, теряя сознание. Рори наотмашь ударил его по щекам, опасаясь задеть родинки, будто ядовитые шипы. Капити пришел в себя, жалко взглянул на Рори.

– Теперь понял почему? – Инч оттолкнул Капити. – Твое согласие – все равно что расписка, даже больше, запомни!

Инч не сомневался, что Капити расплатится до цента.

Сидней постарел за эти годы, жидкие волосы едва прикрывали голую макушку, щеки обвисли, вертикальные морщины рядом с ушными раковинами появились года два назад и уже не желали исчезать. Много лет Сидней не видел Сэйерса, не звонил ему, но знал о нем все. Сидней не хотел зла Сэйерсу, не желал его смерти и лично неприязни к Найджелу не испытывал. Но люди, на которых работал Сидней – он и сам себя стал называть так, надо же! настоящее имя стерлось, будто подошва до дыр, дыры слились, и кожаная подметка подлинного имени Сиднея исчезла, – требовали поставить точку.

Сидней, работая на правительство, давно понял, что хуже всего приходится людям, против которых никто ничего лично не имеет, но бедолагам привелось попасть в обстоятельства, о которых хорошо бы не знать, а если знаешь, что ж, тогда жди худшего.