Жатва - Тесс Герритсен

— Заявление, добытое путем ухищрений.

Тарасов поправил очки и хмуро посмотрел на Эбби:

— Мистер Парр, президент вашей клиники, рассказал мне подробности. И адвокат мистера Восса — тоже.

Вивьен и Эбби переглянулись.

— Его адвокат? — переспросила Вивьен.

— Да. — Взгляд Тарасова переместился на его бывшую студентку. — Вы хотели, чтобы меня осудили?

— Я пыталась спасти Джоша.

— Вы утаили существенные сведения.

— Зато теперь Джош жив и идет на поправку.

— То, что сейчас скажу, я больше повторять не буду. Впредь никогда так не делайте.

Вивьен было собралась ответить, но ограничилась вежливым кивком. Вся ее поза свидетельствовала о чисто азиатском почтении к учителю: опущенные глаза, сдержанный поклон.

Однако Тарасов не купился на ее смирение. Он смотрел на Вивьен с легким раздражением. Потом вдруг рассмеялся и снова взялся за карточки.

— Мне надо было бы еще тогда выгнать вас из Гарварда. Не воспользовался шансом.

— Приготовились! К повороту! — крикнул Марк, толкая румпель.

Нос «Моего пристанища» повернулся по ветру. Паруса трещали, канаты лупили по палубе. Радж Мохандас поспешил к лебедке правого борта, чтобы развернуть кливер. Парус с громким хлопком принял в себя ветер. Яхта накренилась на правый борт. Из каюты внизу донеслось клацанье жестянок с прохладительными напитками.

— Эбби, к перилам с подветренной стороны! — распорядился Марк. — Марш на подветренную сторону.

Эбби переместилась на левый борт, где схватилась за спасательный трос, в очередной раз мысленно поклявшись больше никогда не ступать на борт яхты.

«Что делает с мужчинами парусное судно? — думала она. — Что с ними делает море? Почему они безостановочно кричат?»

Кричали все четверо: Марк, Мохандас, его восемнадцатилетний сын Хенк и Пит Джигли, ординатор третьего года. Они буквально орали. О парусах, которые требовалось натянуть, о спинакер-гиках и упущенных порывах ветра. И конечно же, они орали из-за «Красноглазки» Билла Арчера, которая упрямо нагоняла яхту Марка. Вдобавок они орали на Эбби. Ее роль в гонках определялась вежливым словом «балласт». Проще говоря, мертвый груз. Эту роль обычно исполняли мешки с песком. Эбби была живым, движущимся мешком. Мужчины кричали, и Эбби послушно перемещалась к противоположному борту, где ее в очередной раз выворачивало. Мужчины не страдали от качки. Они сновали по палубе в своих дорогих яхтенных ботинках и кричали:

— Почти у цели! Еще один галс. К повороту!

Мохандас и Джигли возобновили свои неистовые палубные танцы.

— Поворачиваем!

«Мое пристанище» снова поймала ветер и накренилась на левый борт. Эбби перебралась к правому. И опять скрипели паруса и хлестали канаты. Мохандас вращал рукоятку лебедки, и с каждым оборотом вздувались мышцы на его смуглой руке.

— Догоняют! — крикнул Хенк.

«Красноглазка» приблизилась к ним еще на полкорпуса. Ветер доносил крики Арчера. Как и Марк, он кричал на свою команду, требуя нагнать соперника.

«Мое пристанище» обогнула буй и двинулась по ветру. Джигли сражался со спинакер-гиком. Хенк сворачивал кливер.

Эбби перегнулась через борт. Ее опять тошнило.

— Черт! Они у нас на хвосте! — крикнул Марк. — Ставьте снова этот долбаный спинакер! Слышали? Шевелитесь! Живее!

Джигли с Хенком торопливо поставили спинакер. Послышался громогласный хлопок. Парус принял в себя ветер, и «Мое пристанище» рванула вперед.

— Вот так, моя девочка! — радовался Марк. — Давай, оставь их позади!

— Эй, смотрите! — крикнул Джигли, указывая на яхту-соперницу. — Что это с ними?

Эбби кое-как подняла голову и оглянулась на яхту Арчера.

«Красноглазка» их больше не догоняла. Развернувшись вблизи буя, судно двинулось к берегу.

— Они включили двигатель, — сказал Марк.

— Думаете, смирились с поражением?

— Чтобы Арчер вышел из игры? Быть такого не может.

— Но тогда почему они возвращаются?

— Думаю, лучше их догнать и спросить. Опускайте спинакер, — распорядился Марк, он тоже включил двигатель. — Идем к берегу.

«Слава тебе господи!» — подумала Эбби.

К тому времени, когда яхта, тарахтя двигателем, входила в гавань, Эбби почти уже не тошнило. «Красноглазка» стояла, привязанная к тумбе пирса. Команда складывала паруса и сматывала канаты.

— Эй, на «Красноглазке»! — крикнул Марк, когда они проходили мимо. — В чем дело?

Арчер помахал сотовым телефоном:

— Мэрили вдруг позвонила! Сказала, чтобы мы возвращались. Что-то серьезное. По телефону говорить не стала. Она ждет нас в яхт-клубе.

— Хорошо. Встретимся в баре. — Марк оглядел свою команду. — Пока встаем на якорь. Зайдем в бар, пропустим по стаканчику, узнаем, в чем дело, и снова в море.

— Только поищите себе другой балласт. Я схожу, — заявила Эбби.

— Как? Уже? — искренне удивился Марк.

— А ты не видел, что со мной было? Тут уже не до наслаждений гонками.

— Бедняжечка моя. Я заглажу свою вину. Что желаешь? Шампанское. Цветы. Ресторан на твой выбор.

— Высади меня на берег.

Смеясь, Марк направил яхту к пирсу.

— Слушаюсь, мой первый помощник.

«Мое пристанище» остановилась у пирса. Мохандас с сыном быстро закрепили яхту носовым и кормовым канатами. Эбби пулей вылетела на причал. Ей показалось, что даже он раскачивается.

— Такелаж пока не снимать, — распорядился Марк. — Узнаем сначала, из-за чего всполошилась Мэрили.

— Наверняка затеяла вечеринку, — предположил Мохандас.

«Только этого мне еще не хватало», — подумала Эбби, идя с Марком к зданию яхт-клуба.

Марк властно обнимал ее за плечи. Опять слушать мужские разговоры о море и яхтах. Опять смотреть на загорелых мужчин в спортивных рубашках, которые будут глотать джин-тоник и оглушительно смеяться.

После залитого солнцем пирса интерьер яхт-клуба показался ей сумрачным. Еще удивительнее была тишина. Возле бара стояла Мэрили со стаканом в руке. Арчер сидел за столиком. Никакой выпивки. Только бумажный кораблик, наспех сделанный из салфетки. Вся команда «Красноглазки» собралась возле барной стойки. Неподвижные. Молчаливые. Единственным звуком было позвякивание кубиков льда в стакане Мэрили. Она сделала маленький глоток и отрешенно поставила стакан на стойку.

— Что-то случилось? — спросил Марк.

Мэрили подняла голову, моргнула, словно только сейчас заметила его появление. Затем снова уткнулась взглядом в стакан.

— Аарона нашли, — сказала она.

Пила Страйкера не только противно визжала. Распиливание костей всегда сопровождалось зловонием. В этот раз воняло достаточно сильно.

Бернард Кацка — детектив убойного отдела — поднял глаза от секционного стола и увидел, что трупная вонь доконала его молодого помощника Лундквиста. Тот отвернулся, зажимая рукой в перчатке нос и рот. Вместо улыбки киногероя его лицо искажала гримаса отвращения. Лундквист пока не привык к вскрытиям. Мало кто из полицейских к этому привыкает. Вскрытие трупов не относилось к числу любимых зрелищ и самого Кацки. Просто за годы работы в полиции он приучил себя относиться к этой процедуре как к интеллектуальному упражнению, отодвигая в сторону человеческие особенности жертвы и сосредоточиваясь на чисто органической природе смерти. Он видел тела, обугленные огнем пожаров. Видел месиво, остающееся после падения человека с двадцатого этажа. Видел трупы со следами огнестрельных и ножевых ранений (иногда тех и других сразу), трупы, изъеденные крысами. Болезненную реакцию у него вызывали только детские трупы. Но на столе лежал труп взрослого. Один из многих, виденных Кацкой. Труп полагалось вскрыть, осмотреть и потом занести данные осмотра в каталог. Если думать об оборвавшихся жизнях, вместо снов получишь кошмары.

К своим сорока четырем годам Бернард Кацка уже овдовел. Его жена умерла от рака три года назад. Все разворачивалось у него на глазах. Вот это был настоящий кошмар, от которого он так до конца и не оправился.

А сейчас Кацка бесстрастно смотрел на труп, вскрываемый патологоанатомом. Тело белого пятидесятичетырехлетнего мужчины, женатого, отца двоих детей (оба — студенты колледжа), кардиохирурга по профессии. Его личность удостоверило сличение отпечатков пальцев и опознание вдовы. Для нее это была неимоверно тяжелая процедура. Смотреть на труп любимого человека всегда тяжело. А если учесть, что любимый человек, покончив с собой, два дня провисел в комнатенке, где тепло и нет вентиляции, зрелище было особенно ужасающее.

Кацке сообщили, что вдова прямо в морге упала в глубокий обморок.

«Ничего удивительного», — думал Кацка, глядя на труп Аарона Леви.

Лицо самоубийцы было совершенно бледным, ни кровинки. Да и откуда взяться румянцу, если кожаный ремень пережал артерии и преградил доступ крови? Высунутый язык был шершавым и совершенно черным. Вся естественная слизь на языке давно высохла. Веки были полузакрыты. Склеральное кровоизлияние окрасило белки глаз в зловещий кроваво-красный цвет. Под шеей, где от ремня осталась странгуляционная борозда, рисунок кожи говорил о классическом застое крови. О том же говорили пятна в нижних частях рук и ног, похожие на кровоподтеки, а также точечные кровотечения и пятна Тардье в местах лопнувших сосудов. Так обычно и выглядели трупы самоубийц-висельников. Помимо странгуляционных борозд вокруг шеи, единственным видимым повреждением была рана на левом плече величиной с монету.