Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.2 - Вера Камша

– Я буду, – выдохнула враз опьяневшая Мэллит. – Я не гоганни, я сделаю все… Все по воле любимого…

– Так-то лучше, и не вздумай плакать. Не терплю слезливых женщин, они носом шмыгают. – Губы первородного были близкими и горячими, они пахли можжевельником и чем-то непонятным.

– Говоришь, любишь? – шептали они. – Любишь?

– Жизнь ничтожной, – выдохнула Мэллит, запрокидывая голову, – прах под ногами первородного…

– Под ногами? – Цветы и птицы на потолке стали ближе и закружились, пол ушел из-под ног, качнулись и замигали свечи. – А вот и не угадала… Хорошо, что ты тощая… Сейчас хорошо, скоро будет плохо.

– Альдо, – выдавила из себя девушка, – кузен Альдо…

Глупое тело дрожало, не понимая, что происходит, любимый громко дышал. Мэллит замерла, боясь шевельнуться и спугнуть свершавшееся. Альдо подмигнул девушке, шагнул к столу, пошатнулся, ударился о край, одна из свечей выпала из шандала и погасла. Как звезда.

– Свеча упала, – пробормотала Мэллит и оказалась на розовой скатерти.

– Глупости, – шепнул любимый и отбросил шпагу. – Она просто погасла… Не бойся! Ты ведь не станешь бояться?

– Клянусь родившей меня. – Руки сами по себе вцепились в рытый бархат, что-то глухо застучало. Яблоки… Это посыпались на ковер яблоки… Мэллит сама не поняла, что вырывается, но ее прижали к столешнице.

– Успокойся, – велел первородный, – все хорошо…

– Мое сердце спокойно, – солгала Мэллит, узнавая и не узнавая любимого. Первородный был прекрасен, как сын Кабиохов, сошедший к избранным, его глаза сияли, а грудь вздымалась. И ничто не могло сломить волю его и встать на пути его.

– Куничка!.. Моя куничка!..

Рывок – и склоненное лицо стало ближе, в спину впилось что-то жесткое… Край стола… Ноги соскользнули в пустоту, но Мэллит не упала, ей не позволили упасть.

– Тихо! Лежи тихо!..

– Альдо…

Треск раздираемого атласа, холод, жар, боль и кивающая тень на потолке – огромная, черная, гривастая… Тень нависает над ними, мерно качается, и вместе с ней растет и качается боль, она тяжела, как жернов, и горяча, как печь.

– Куничка, – приоткрытый рот, раздувающиеся ноздри, слипшиеся волосы… Неужели это любимый? Неужели это высочайшее счастье и тайна тайн?! – Молодец, малышка, – выдыхает незнакомый. – Умница… Ты…

– Ты?! – Это она кричит или рвущаяся в окно луна. – Ты?!

Черная тень замирает, тает в мутно-зеленых волнах, сквозь которые проступает другое лицо – спокойное, гладкое, мертвое. Откуда оно?!

– Ты… – шепчут белые губы. – Ты…

– Ты… – У камина встает кто-то в плаще и шляпе, руки скрещены на груди, лица не видно. – Ты…

– Ты… – Лунные волны накатывают на серый берег, растут, несут на плечах бледных и спящих. Их много, очень много.

– Ты… – Бескровные пальцы тянутся вперед, по зеленоватой коже ползут медленные капли. – Ты…

– Что ты кричишь? – Нет луны, нет страшного лица, нет незнакомца у камина, есть боль и любимый. – Так всегда бывает, когда первый раз. Потом привыкнешь…

– Первородный!.. – Надо утереть глаза, но пальцы не разжимаются, а слезы текут и текут. Сами.

– Да оставь ты своих первородных! Ты сама хотела, а теперь хныкать поздно…

– Яблоки рассыпались…

– Ну и кошки с ними! Хочешь, чтоб я ушел, так и скажи! Мне вранья не нужно.

Как сказать любимому, что ей пригрезился лунный мертвец, что у камина стоит чужой и гневный, что сама она тонет в боли и ужасе? Первородному хватит его тревог и его войны. Мэллит улыбнулась:

– Ничтожная забыла себя… от великой радости…

– Вот ведь! – Губы любимого, живые и красные, трогает улыбка. – Не ожидал… Хотя тихие, они все такие… Мы еще с тобой порадуемся, куничка… Ну, иди ко мне… Вот и умница.

– Кузен Альдо, – выдохнула Мэллит, закрывая глаза, чтоб не видеть напряженного, чужого лица, – мой кузен Альдо…

– Сударыня, – сообщил Ларак, – сегодня удивительная луна.

– И удивительные собаки, – откликнулась Луиза. – Их что, покормить забыли?

– Их кормили, – задумчиво пробормотал Эйвон. – Их каждый вечер кормят… Сударыня, я умоляю вас о милости!

– О какой? – Госпожа Арамона перекатилась на живот и улыбнулась любовнику. Лет двадцать назад и без бородки Эйвон был весьма недурен, да и сейчас с кровати не свалишься, и потом, он любит. Не во сне, на самом деле.

– Луиза, – голос графа дрогнул, – я умоляю вас спуститься со мной в церковь. Я перед алтарем Создателя поклянусь вам в верности.

– А почему не на скале Окделлов? – сладким голосом осведомилась капитанша. – Перед памятью прикованных предков?

– Сударыня! – задохнулся Ларак. – Вы… вы рождены на юге, но чувствуете зов Надора, как никто. Мы встретим полдень на утесе, и это навеки скрепит наш союз, но я поднимусь к заветному камню уже вашим рыцарем!

Ну вот, вляпалась! Теперь придется лезть на обледенелую гору и любоваться на свиные морды, и ведь никто за язык не тянул! Хотела укусить и увязла в патоке!

– Луиза, – не отставал Эйвон, – я должен… Умоляю вас!

Госпожа Арамона высунулась из-под одеяла и вздрогнула: спальня уже выстыла, а на лестницах и вовсе только выходцев морозить, но рыцарская клятва стоит жертв.

– Хорошо, – обреченно произнесла прекрасная дама, – только вам придется мне помочь.

– Я отнесу вас на руках, – объявил полуголый Ларак, выпутываясь из одеял. А что говорит своим женщинам синеглазый кэналлиец? Вряд ли что-то глупое, хотя кто знает…

– Я пойду сама, – Луиза потянулась за нижним платьем, – но вам придется послужить мне камеристкой. Справитесь?

Эйвон промычал нечто невразумительное, капитанша сунула графу его собственную рубаху и штаны и целомудренно отвернулась. Собаки не унимались, и это начинало пугать.

– Наверное, Джек умрет. – Ларак уже в пристойном виде застегивал пояс. – Прежний привратник… Думали, на поправку пошел, а они воют.

Значит, Джек. Похоже на правду – псы и лошади чуют смерть раньше людей, кошки тоже чуют, но молчат, им все равно. Луиза натянула черное платье и повернулась спиной к любовнику.

– Что? – несчастным голосом переспросил тот. – Что я должен делать?

– Берите и шнуруйте, – велела Луиза, – крест-накрест.

– Справа или слева? – не понял Ларак. – И потом, здесь же не сходится.

– И не должно, – успокоила капитанша. – Иначе я задохнусь. Затяните немного, и хватит. Как вы можете не понимать в женских платьях, если столько лет женаты?

– Я исполнял супружеский долг только в спальне, – пропыхтел граф. – Госпожа Аурелия знала, когда я должен прийти, и была готова… Ей помогали служанки… Только служанки.