Её вина - Анна Джолос

– Спасибо, но ждать не нужно, – открывая дверь, сухо повторяю я.

Сказала же «нет».

О жизни в Текстилях я наслышана. Бывшая одногруппница Наташа Пенькова регулярно рассказывала нам истории про этот злачный, заурядный район. Район, известный бывшим заводом АЗЛК и заведениями из 90х. Помню её жалобы на коллапсы в метро и местный контингент, с которым не хочется иметь ничего общего.

А ещё Пенькова говорила, что Волгоградский проспект делит Текстильщики на две части: «светлую» и «тёмную». С её слов, «светлая» – это та сторона, где работал тот самый знаменитый автомобильный завод АЗЛК и жили приличные люди. А «тёмная» – простирается на противоположной стороне Волгоградки. Вроде как раньше там располагались заводские общежития и квартиры рабочего класса.

Сейчас, конечно, промзону пытаются облагородить. Новостройки, инфраструктура, но в целом, насколько знаю, недвижимость спросом здесь не пользуется. Есть на то причины.

Где конкретно нахожусь я – не совсем понимаю. Осматриваю местность. Унылые пятиэтажки. Серо, тускло, убого. Только так могу охарактеризовать то, что вижу.

Спрашиваю у гопоты, оккупировавшей детскую площадку, где находится нужный мне корпус дома. Судя по всему, таксист меня немного не довёз.

– Корпус «В» это там, налево. В арку иди, – машет рукой конопатый мальчишка лет шестнадцати.

Местная шпона разглядывает меня с плохо скрываемым интересом. Скажем прямо, я, как ворона, по привычке обвешанная золотом, в своём красном костюме от Версаче и лабутенах, смотрюсь здесь как-то… нелепо, что ли.

– А кто нужен-то? Мы тут всех знаем, – подаёт голос другой парень.

Лицо у него страшное, просто ужас! Прямо череп, обтянутый кожей. Настолько пугающе он худой.

– Друга пришла навестить, – бросаю в ответ и направляюсь к вышеупомянутой арке.

– Так это, мож проводить? – басит конопатый мне вслед.

Иду молча, жалея, что не прихватила кого-то из охраны.

– Да ты у нас джентльмен, Конопатый, – издевательски пищит какая-то девица, и компания заливается противным, гаркающим смехом.

Я, сосредоточенная на ушлёпках, оставшихся позади, резко шарахаюсь в сторону, когда мне навстречу выруливает ещё один представитель здешней фауны. Какой-то чумазый и нетрезвый пропоица, едва стоящий на ногах.

– Оба-на, – заприметив меня, меняет траекторию движения. – Ты смори какая ца-ца! Ты откуда такая красивая тут взялась?

Ничего хорошего от подобных ему персонажей не жди. Поэтому я тут же лезу в сумку и на всякий случай нащупываю свою осу. Мало ли, что взбредёт в его захмелевшую голову.

– Как настроение, мадам? А может…

– Степаныч, ты опять вусмерть пьян? – доносится до меня недовольный голос какой-то старушенции.

Откуда она появилась не знаю, но, честно говоря, я искренне рада встретить здесь адекватного человека. Из-за угла показывается пара с коляской, и я разжимаю пальцы, вздыхая с облегчением.

Это всё Пенькова виновата! Вечно пугала нас душераздирающими, криминальными историями о своём районе!

– Подскажите, с этого конца первый подъезд? – оказавшись во внутреннем дворе, интересуюсь я, обращаясь к женщине, выгуливающей шпица.

– Нет, с той, – без особого энтузиазма отзывается она, даже не взглянув на меня.

Пропускаю выезжающую развалюху, водитель которой чуть не свернул шею, меня разглядывая, и иду в сторону нужного мне подъезда. На моё счастье дверь открыта нараспашку. Кто-то заботливо подложил снизу большой камень.

Стою, не решаясь зайти. Оттягиваю момент, ясное дело. Но верно говорят: перед смертью не надышишься.

– Чего встала как на показе монделей? – та самая бабуленция отодвигает меня в сторону своей морщинистой рукой.

Честное слово, будто обойти не могла! Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются незнакомые люди.

– Ну, чего, заплутала, чё ль? – спрашивает, тяжело дыша.

Ковыляет по ступенькам. Встаёт у входа, руки в боки.

– Нет, – недовольно поправляю пиджак.

– Ты из этих чё ль? – прищуривается и внимательно сканирует меня взглядом.

– Из кого из этих? – хмурю брови, вспоминая номер квартиры.

– Дормоедов телевизионных. Журналюг треклятых, – зло поясняет она.

– С чего вы взяли? – удивлённо моргаю ресницами.

– Повадились сюда всякие, нтв, хрен тв. Сенсацию им подавай! Нет бы у нас, пенсионеров интервью взять. Ух, я бы поведала им о своей сладкой жизни!

В этот же момент где-то совсем рядом об асфальт разбивается бутылка. Прилетела сверху. Очевидно кому-то тяжело дойти до мусорки.

Звездец, товарищи… Спасибо, что не по хребту.

– Колька! – орёт сиреной карга, напугав меня до смерти. – Руки оторву скотине! Иди собирай стекло сейчас же!

– Пошла ты, Петровна, это не я! – слышится насмешливое в ответ.

– Ух, паразит! Весь двор загадил! Ой, а штаны-то подшить тебе надобно, девочка! Всю грязищу ими собрала, – качает головой. – По асфальту шаровары твои мотыляются, это ж не дело! Я как бывшая швея тебе говорю.

– Так и должно быть, – закатываю глаза. – Дайте пройти.

Не могу уже держать тяжёлый пакет на весу. Пальцы затекли до боли.

Старуха, прихрамывая, отползает в сторону и молча сверлит меня взглядом. Захожу в обшарпанный подъезд и тут же морщу нос. Запах оставляет желать лучшего. Да и внешний вид дома изнутри ничем не краше того, что снаружи. Обшарпанная краска, надписи, окурки. Стараясь не придавать значения тому, что вижу и чувствую, поднимаюсь на второй этаж. Здесь-то и находится заветная табличка с цифрой 7.Моя любимая цифра, кстати.

Рука тянется к звонку, но в последний момент я её отдёргиваю.

Замираю. Сердце начинает стучать как бешеное, и волнение вдруг накатывает с такой силой, что я не могу ровно дышать. Жадно глотаю ртом затхлый воздух подъезда, но в горле ком, а грудь будто тисками сдавило.

Отхожу к перилам и пытаюсь взять себя в руки.

Не сбегать ведь в последний момент? Это так по-детски трусливо…

Просто позвони в эту дверь,