Убийство по подсказке - Элен Макклой

— Но я вышла из алькова раньше, чем туда вошел Джон.

— И вы можете это доказать?

Появление возле стола официанта принесло Марго заметное облегчение. Она рукой отставила от себя тарелку с омаром, так и не доев его до конца.

— Омлет с ромом, — сказала она, обращаясь к Мильхау. — И кофе.

Она зажгла сигарету, затянулась и откинулась спиной на подушечки, как будто именно в эту минуту ей нужно немного отдохнуть и подумать.

— Все это происки этой дрянной сучки Морли, этой кикиморы, — почти со страстью в голосе вновь заговорила она. — Если бы она не бегала за Джоном, этого никогда бы не случилось. Каким глупым было это увлечение с его стороны! Он, по сути дела, всегда был равнодушен к этим сексуальным красоткам.

Вдруг черные зрачки Марго расширились до предела, оставив тоненькую белую полоску глазного яблока. Словно онемев от ужаса, она уставилась куда-то поверх голову Базиля.

— Скажите на милость, есть у этой женщины совесть? Вот и она собственной персоной!

Базиль повернул голову. На верхних ступенях лестниц стояла Ванда. «Интересно отметить, — подумал про себя Базиль, — Марго Ингелоу не находит ничего предосудительного в том, чтобы спокойно пообедать в ресторан «Капри» на следующий день после убийства своего мужа, но считает это просто до крайности неприличным, когда голову Ванды пришла та же идея».

Голубоватое пламя играло в ковшике, из которого официант выливал горячий ром с сахарной смесью на омлет на тарелке перед Марго, но она уже утратила всякий интерес к еде. Она не сводила глаз с верхних ступеней лестницы.

Ванда казалась удивительно хрупкой в своем черном наряде, черноту которого лишь слегка разбавлял блеск серег из топаза и заколка. Ее свежее, искусно подрумяненное косметикой лицо хранило выражение какой-то загадочной меланхолии. Рядом с ней стоял Леонард, тихий и незаметный, каким он был всегда, если не играл на сцене.

Все с нетерпением ожидали, почти замерев, пройдет ли Ванда мимо столика Марго не останавливаясь. Базиль изучал лицо Полины, сжавшееся, сосредоточенное, маленькое, побелевшее. Родней, не отдавая себе отчета, сворачивал и разворачивал салфетку.

Ванда спокойно сошла по лестнице. Старший официант хотел было препроводить ее в дальний угол зала. Она бросила на него надменный взгляд, и он сразу стушевался «Дженаро, я хочу сидеть за своим обычным столом». Она обошла левый угол стойки, оказавшись лицом к лицу с Марго. Мускулы ее лица напряглись, на нем появились морщины. Слушок о приобретении целого состояния стал, вероятно, известен не только Мильхау и тем типам, которые крутились возле Марго. В золотистых глазах Ванды промелькнула свирепая ненависть. Она уже не была знаменитой актрисой и очаровательной женщиной, она теперь была тем самым сорванцом с улицы. Мильхау даже привстал со стула:

— Ванда… Я… сейчас тебе все объясню. Понимаешь, мне необходима финансовая поддержка для следующего спектакля с твоим участием, а она только что стала наследницей громадного состояния Джона Ингелоу, и…

— Я об этом слышала. — Ванда полоснула его своим постным взглядом, и продюсер немедленно умолк. Воцарилась напряженная тишина. Леонард придвинулся поближе к Ванде. Марго, не отрываясь, смотрела ей прямо в глаза, бросая дерзкий вызов у всех на виду. Это было уже слишком для Ванды. Она резким движением выбросила вперед руку, как выбрасывает молниеносно змея свое жало. Схватив со стола рюмку с ликером, она выплеснула ее содержимое прямо в глаза Марго. Весь свой талант, силу актрисы она вложила в одно свистящее слово: «Убийца!»

Марго встала, закрыв лицо руками. Она и виду не подала, что ей больно, что ликер режет глаза. Она просто игнорировала Ванду, как игнорировала и Мильхау.

— Доктор Уиллинг, — сказала она, обращаясь к Базилю, — не могли бы вы вызвать для меня такси? Отвратительная сцена!

Ванда разразилась громкими рыданиями. Леонард пытался успокоить ее. Мильхау с зубовным скрежетом глядел вслед уходящей Марго.

— Уплывают мои 80 тысяч долларов! Подумать только!

В такси Марго посмотрела на Базиля. Впервые в ее глазах он заметил растерянность.

— Ведь как сказала! Как будто была совершенно уверена в том, что все сделала я. Значит, эта сцена, по ее мнению, должна означать, что она к убийству не имеет никакого отношения… кто же тогда?

Базиль хранил молчание. Он думал про себя о том, что, вероятно, Марго Ингелоу могла быть актрисой ничуть не хуже, чем Ванда Морли.

Они ехали в такси по Пятой авеню в потоке машин, которые останавливались на красный свет и тут же продолжали свое движение, как только вспыхивал зеленый, и делали это так слаженно, словно подчинялись какому-то невидимому дирижеру. Марго сидела, прижавшись спиной заднему сиденью, закрыв глаза, ее лицо было абсолютно неподвижным, словно маска из гипса. Базиль, глядя на нее, никак мог понять, что с самого начала привлекло в ней Джона Ингелоу. Может, потому, что она была непохожа на других женщин?

— Почему Сорока? — произнес вслух Базиль, как будто раздумывая над чем-то.

Она с удивлением широко раскрыла глаза. Они еще были воспалены от ликера.

— Что вы имеете в виду?

— Почему кое-кто называет вас Сорока?

— Откуда я знаю? — Она поглаживала рукой черно-белую кофточку, края которой лежали у нее на коленях. — Сороки обычно бывают черно-белой окраски, а мне как раз нравится такое сочетание цветов. Может, поэтому. Экономишь время и нервы при покупке, если ограничиваешь себя несколькими цветами тканей, которым отдаешь предпочтение. Кроме того, у людей остается о вас впечатление как о личности нестандартной.

«Таким образом она заранее рассчитывала на то впечатление, которое окажет на окружающих, — размышлял про себя Базиль, — она, вероятно, предполагает, что в одноцветном платье с перманентом на голове она будет казаться не просто рядовой, а прямо-таки заштатной женщиной. Только строгие, прямые волосы, смуглая, загорелая кожа, хрустящие шелковые наряды с подчеркнутым черно-белым контрастом превращали ее, Маргарет Ингелоу, в личность. Забавная логика!»

— Это — единственная причина?

— Что вы имеете в виду?

— Ну вашу кличку или прозвище Сорока.

— Конечно. — Она опустила глаза. — Какие еще могут быть причины?

— Не знаю. Я просто спрашиваю.

— Мои друзья называют меня Марго, а «марго» по-французски означает «сорока». У Джона была мать-француженка, вам это известно. Она уехала в Америку, где устроилась гувернанткой. Отец Джона был другом ее первого работодателя. Джон был единственным ребенком в семье, и они, конечно, его испортили.

— Как у него все началось с Вандой Морли?

Она, криво усмехнувшись, пожала плечами.

— Как обычно начинаются подобного рода дела? Мы с Джоном часто ссорились. Где-то я встретила Ванду, уже не помню где, и она пообещала помочь мне в начал моей артистической карьеры. Я привела ее домой… и вскоре уже она, а не я стала другом Джона. Он даже говорил о своем намерении финансировать ее постановки. Но так как она чисто теоретически все еще оставалась моей подругой, то навещала нас, виделась с ним в мое присутствии, но вначале было очень трудно предположить, что между ними существует любовная связь. Кроме того, они были очень осторожны. Она даже пытала скрыть от меня свои взаимоотношения с Джоном, чтобы не выдвинула обвинений в измене и не потребовала большей суммы при разводе и разделении наследства. Перед поездкой в Панаму он заявил, что намерен со мной развестись. Он считал, что мне неизвестно, кто его избранница, но я уже догадывалась, кто она, и ответила отказом. Я сделала все возможное, чтобы вернуть его, но… мы по-прежнему продолжали ссориться. У нас не оставалось больше никаких иллюзий по отношению друг к другу. Что-то в нашей жизни сломалось, и мы просто не могли вернуть ее на старую колею.

— О чем вы спорили?

— Так, ни о чем. — Она все не поднимала головы и продолжала играть белыми перчатками, лежавшими у нее на коленях. — Когда мужчина устает от женщины, то для ссоры достаточно любого предлога.

— Одним из них были деньги? Не так ли?

— Деньги? — Она вскинула свои длинные ресницы и вновь с удивлением уставилась на него своими водянистыми, широко раскрытыми глазами.

— Нет. Он не стеснял меня в деньгах. Я могла тратить, сколько хотела. Но мне не нужны были деньги, мне нужен был Джон. Если бы я только раньше знала, что он хотел иметь ребенка.

Она говорила холодным, размеренным тоном, не выдающим никаких внутренних чувств. Базиль никак не мог понять, действительно ли она дорожила Джоном, а не тем престижным положением в обществе и той властью, которой она пользовалась, оставаясь супругой богатого человека.

Такси остановилось в тени жилого небоскреба, который, словно вышка, отражался на серо-голубом фоне неба.