Чекисты Дона - Иван Бондаренко

Так сложилось, что автору данного документального очерка пришлось участвовать в расследовании с названными коллегами и быть очевидцем их завидной работоспособности.

В 1968—1978 годах военным трибуналом Краснознаменного Северо-Кавказского военного округа по обвинению в измене Родине были осуждены: в 1968 году — Казарян, Гагулов, Цогоев, Гогуа; в 1969 году — Иванов-Иванидзе, Зейтуньян, Абасов, Джериев; в 1976 году — Сидаков, Минтуев, Фарниев, Кураян; в 1978 году — Дулаев, Ильясов, Авакян, Татаров, Керимов, Алиев, Магамадов, Гаджиев. Все они в той или иной степени признали себя виновными в совершении тяжких преступлений и лишь двое — Казарян и Минтуев — на предварительном следствии и в суде отрицали свое участие в расстрелах советских людей. Казарян на предварительном следствии прибегал к попыткам опорочить следствие и должностных лиц, которые вели расследование. Когда это не удалось, он категорически отказался отвечать на вопросы, молчал на очных ставках, а к концу следствия симулировал психическое расстройство. Но никакие увертки не помогли ему.

Минтуев прикинулся темным человеком, якобы не владеющим русским языком. Но не помогло ему притворство.

Фарниев с Татаровым, будучи на свободе, сговорились обмануть органы следствия в случае ареста. Они решили не отрицать свою службу в команде СД в городе Ростове-на-Дону, но по поводу массового расстрела советских людей в ростовской тюрьме им якобы ничего не известно. На предварительном следствии Фарниев неизменно твердил: «Я не участник! Я не участник!» В доказательство того, что он не участвовал в массовом расстреле, Фарниев ссылался на Татарова, с которым он будто бы выехал из Ростова на автомашине с имуществом в тыл отступавших фашистских войск до массового расстрела и потому-де в расстреле им участвовать не пришлось. При этом Фарниев безосновательно утверждал, что Татаров тогда болел и его требовалось сопровождать, что и было поручено Фарниеву. Татаров и Фарниев, как они твердили, ехали в кузове, где находилась бочка с вином. Эта деталь должна была придать большую убедительность выдумке ловкачей. Но следствие располагало иными данными, свидетельствующими о том, что Фарниев и Татаров участвовали в массовом расстреле. Татарову пришлось признаться, что он с Фарниевым заранее не выезжал из Ростова, а вместе с другими сослуживцами, в том числе с Фарниевым, участвовал в массовом расстреле в ростовской тюрьме. Это Татаров подтвердил на очной ставке с Фарниевым. Фарниев впал в ярость, пытался оказать давление на Татарова, вернуть его на прежние позиции ложных показаний, но безуспешно: Татаров твердо решил отказаться от выдуманной версии. Фарниев, убедившись в том, что основа его ложных показаний была разрушена, на очередном допросе решил рассказать все, как было. Рассказал о том, как он участвовал в массовом расстреле советских людей, назвал участников этого злодеяния, в том числе и Татарова, показал о его и своих действиях в Ростове и по ходу отступления в составе команды СД на Украине. Показания Фарниева явились наиболее полными и достоверными по всем эпизодам преступной деятельности известных ему лиц, служивших в немецко-фашистском карательном органе СД-Ц6.

Дулаев, до того как оказаться на следствии по обвинению в измене Родине, совершил убийство своего соседа и отбывал наказание за это преступление в исправительно-трудовой колонии. Следователи УКГБ периодически допрашивали Дулаева в качестве свидетеля по поводу его службы в команде СД и о его сослуживцах. Однако допрашиваемый и не подумал рассказать правдиво о себе и карательных действиях сослуживцев. Да и после того как Дулаев был арестован УКГБ за измену Родине, он длительное время твердил, что ничего не знает, ничего не помнит. Но, убедившись в том, что его изобличают очевидцы массового расстрела, обвиняемый вынужден был признать, что он расстреливал людей, да вот только не помнит, сколько отправил на тот свет.

Некоторые обвиняемые, желая умалить свою роль в команде СД и в целях сокрытия тяжкого преступления, выставляли так называемое «алиби». Авакян, отрицая свое участие в массовом расстреле советских людей в ростовской тюрьме, утверждал, что в начале февраля 1943 года он в числе других сослуживцев по команде был выделен в группу для угона скота из станицы Ольгинской в тыл отступавших немецко-фашистских войск и во время массового расстрела в Ростове не находился. Факт угона скота не вызывал сомнения. Подтвердилось и то, что Авакян был в числе сослуживцев, гнавших гурты скота до Мариуполя. Но при этом выяснилось, что к угонщикам скота Авакян присоединился в Таганроге, после того как была завершена операция по расстрелу узников ростовской тюрьмы. Об этом показал свидетель Налбандянц.

Пять месяцев твердил Авакян, что он гнал скот и потому-де не мог участвовать в расстреле. Свыше десяти очных ставок было дано Авакяну по вопросу его участия в расстреле. Оставался еще один очевидец — Керимов. И вот очная ставка между Авакяном и Керимовым. На последней очной ставке Авакян сдался: признал себя участником расстрела в ростовской тюрьме и дал об этом достоверные показания.

Любопытно вел себя на предварительном следствии Алиев. Он упорно отрицал свою причастность к массовому расстрелу советских патриотов в городе Ростове-на-Дону. Отрицал месяц, два, три. И однажды сказал: «Вот если мой земляк и сослуживец по команде Ильясов Хизри, у которого очень хорошая память, расскажет о расстрелах, тогда и я расскажу». Ему дали очную ставку с Ильясовым. Тот рассказал о кошмарных злодеяниях и участии Алиева в расстреле. Алиев ответил: «Все, что рассказал Ильясов обо мне, — правда». И добавил: «Вот если бы еще и Гаджиев Камил, у которого память лучше, чем у меня, рассказал об этом». Привели Гаджиева. Тот с подробностями и весьма охотно рассказал о событиях 35-летней давности. Алиев, выслушав Гаджиева, сказал: «Теперь я вижу, что мои земляки обо всем рассказали. Они не обидятся, если услышат от меня правду о них». И рассказал все, что знал и помнил о себе и о своих сослуживцах, о их действиях на всем пути, по которому двигались они от Ростова-на-Дону через Таганрог, Мариуполь, Олевск, Шепетовку, Кременец, Львов, Варшаву.

В Кировском сквере города Ростова-на-Дону на небольшой площадке установлен обелиск, камни которого напоминают о происшедшей вблизи этого места в феврале 1943 года трагедии — расстреле узников ростовской тюрьмы гестапо. Память о них вечна, как вечен подвиг советского народа в Великой Отечественной войне.

Е. П. Михайлов,

подполковник, заместитель начальника УКГБ СССР по Ростовской области

КОНЕЦ ГРЯЗНОГО БИЗНЕСА