Меч Руса. Волхв - Вячеслав Перевощиков

– Ах ты!.. – выругался Орша и выхватил новую сулицу.

– Стой! – закричал Велегаст.

Но сотника ничто уже не могло остановить; его сулица вновь жадно искала смерти ненавистного ему священника. Но теперь оставшиеся в живых монахи показали всю свою великолепную выучку, всю силу того порядка, которым так гордился отец Федор. В одно мгновение они встали тесным клином и, припав на одно колено, выставили вперед лес крестов. Почти соприкасаясь друг с другом, древки крестов образовали прочный щит, укрывший и монахов, и их властелина. Сулица вонзилась в один из крестов, и ее древко затрепетало от нерастраченной силы удара, издав протяжный дребезжащий звук.

– Остановись, Орша Бранкович! – грозно прозвучал совсем рядом чей-то сильный и незнакомый голос. – Именем Бога заклинаю тебя, остановись немедленно, не то ты горько пожалеешь об этом!

Все повернулись на этот властный голос. Шагах в пяти от места боя стоял высокий воин в кольчуге, по которой были рассыпаны длинные, до плеч, густые темные волосы с сильной проседью и такой же масти окладистая борода. За ним теснились городские ратники, двое из которых крепко держали за руки Радима. Еще дальше, за их спинами, виднелись вооруженные чем попало горожане, выходившие из-за поворота улицы. По разгоряченным лицам людей видно было, что все они только что быстро шли, а горящие глаза красноречиво говорили, что последние минуты боя, когда Орша метал сулицы, видели все. Высокий воин был городским воеводой. Он поднял вверх левую руку и быстро сделал еще несколько шагов, встав между Оршей и монахами. Ратники окружили сотника и его друзей кольцом из крепких щитов и выставленных вперед рогатин.

– Как ты мог поднять руку на божьих людей?! – снова грозно прозвучал властный голос. – Зачем ты убил их?

– Я защищался, нас самих хотели убить, – в ярости отвечал Орша, невольно выставляя свой меч навстречу острым клинкам рогатин. – А за убитых я заплачу виру[42].

– Тебя хотели убить! – гневно расхохотался воевода. – И чем же это тебя убивали, уж не молитвами ли?

Сотник и сам понимал, что ни ему, ни его друзьям никто не поверит, если рассказать про то, как умеют драться монахи своими крестами. Все видели, как он метал сулицу и махал мечом, а люди отца Федора испуганно прятались за своими крестами. Нет, никак тут не докажешь свою правду, да он и сам на месте воеводы ни за что не поверил бы в такую байку.

– А вира мне твоя не нужна, – поворачиваясь к хмурой толпе спиной продолжал воевода. – Виру я беру за мирских людей убиенных, а за божьих людей пусть с тебя Бог спросит. Так ли я говорю, люди?

– Верно говоришь, – зашумела толпа. – Пусть отец Федор решит, что с ним делать.

– Братья мои во Христе! – возвысил свой голос священник, делая шаг вперед и возлагая руку на крест, из которого все еще торчала сулица. – Все вы видели, как святой крест спас меня, простого слугу Господа. Сегодня Создатель снизошел до своего раба, чтобы отвести руку убийцы от меня или от любого другого, кто стоял бы рядом со мной. Но что будет завтра, когда этот язычник и хулитель нашей веры снова вознамерится отнять наши жизни? Разве мы не должны защитить себя и нашу веру? Вспомните, что сказал Иисус: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир Я пришел принести, но меч». Разве не Бог вложил в ваши руки оружие, чтобы исполнилась воля его?

– Смерть ему! – закричал кто-то в толпе.

– Смерть! Смерть ему! – подхватили еще несколько голосов.

– Стойте! – вскричал воевода, выхватывая свой меч и поднимая его высоко над своей головой. – Стойте, безумцы, или вы забыли, что Орша лучший сотник города, что он не раз водил вас в бой и защищал город от хазар и касогов. Кто вместо него будет биться с врагами, кто поведет воев к победе?

Воевода оглядел притихший народ гневными глазами и, ткнув пальцем серого мужика, спросил его строго:

– Может быть, ты будешь вместо него защищать город?

Серый испуганно попятился.

– Или ты? – палец воеводы уперся в худенького мужичка.

– А что, – худенький выпятил грудь. – Я могу!

– Ты можешь?! – воевода сплюнул под ноги хвастуну. – Если б ты мог, твоя жена не бегала бы к сотнику.

Худенький побледнел и открыл рот, желая что-то сказать, но сказать ему ничего не дали, потому что толпа хохотала, показывая пальцами на обиженного мужичка. Хохотали так, что, казалось, смех этот давно сидел в людях и рвался наружу, но вид смерти и желание новой смерти запирали его глубоко внутри на невидимый тяжелый засов. И вот слово воеводы сбило этот замок, и все накопленное разом рвануло наружу.

Поп недовольно посмотрел на воеводу и снова возвысил свой голос, поднимая свой крест над толпой:

– Братья мои!.. Велика вина этого человека перед Господом, но это не вся его вина, ибо грех его страшен!

Отец Федор остановился в театральной паузе и в наступившей мертвой тишине указал перстом на Велегаста:

– Он стал слугой этого посланца дьявола, этого проповедника богопротивных идей сатаны, а значит, он стал слугой самого сатаны. И когда мы захотели изгнать из города это исчадие ада, он вступился за него и зверски убил невинных служителей бога.

– Убить его тоже! – взорвалась толпа бешеным ревом.

– Стойте! – снова закричал воевода. – Сотник защищал этого человека по законам гостеприимства, совершенно не зная, кто это, а значит, он не может отвечать за слова и дела своего гостя. Так ведь это было?

Воевода выразительно посмотрел в глаза Орши, словно умоляя его сделать правильный выбор. Наступила тишина, и глаза многих людей обратились на бледное лицо сотника. В грудь его устремлялись десятки острых клинков, не знающих жалости. Кто с ненавистью, кто с сожалением ждал его слов, но каждому было ясно, что сейчас свершится суд, и сотник либо здесь же умрет, либо… месть отца Федора все равно настигнет его.

– Этот человек мой друг! – громко сказал Орша и поднял щит, приготовившись драться.

На какой-то момент толпа просто опешила; тот, кто кричал просто так, для азарта, вдруг осознал, что вот теперь смерть неизбежна, другой боялся грозного сотника, сразу вспомнив рассказы про его воинскую удаль, иные просто не хотели казни, зная Оршу как честного и хорошего человека.

– Что же вы остановились? – вмешался отец Федор. – Смерть язычника искупит грехи ваши.

Глаза священника грозно засверкали, обретая свою магическую силу.

– Или ни у кого нет грехов?! – он сурово оглядел горожан, и каждый съежился под его взглядом. – Кто забыл про свои грехи или не хочет расстаться с ними? А может, здесь есть и такие, кто поддался искушению соблазна и продал свою душу дьяволу?! Кто из вас не боится геенны огненной?! Кого не страшат вечные муки ада?!

Поп указал трясущейся от гнева рукой на людей, окружавших Велегаста, и властно приказал:

– Ступайте, дети мои, и исполните то, что должно быть исполнено. И помните, как сказано в Священном писании о делах пророка Илии, свершенных им по наущению самого Господа: «И сказал им Илия: схватите пророков вааловых, чтобы не один из них не укрылся. И схватили их. И отвел их Илия к потоку Киссону, и заколол их там». Так и я говорю вам словами Господа Бога: схватите их всех, и убейте их всех, как сделал это пророк Илия, и да сбудется воля Божья, и простятся грехи ваши, и пребудет душа ваша в мире во веки веков. Аминь!

– А-а-а! – безумно взревела толпа и грозно двинулась на горстку храбрецов, а над головой Радима кто-то тут же занес блестящий на солнце топор.

Вдруг раздался глухой рокочущий звук топота множества копыт, и из-за поворота улицы со стороны детинца показался десяток скачущих во весь опор конных гридей. Впереди на белой лошади мчалась богато одетая молодая женщина. Ее гордая посадка с прямой, чуть откинутой назад спиной говорила о надменном и своенравном характере и еще о том, что она сильна и имеет немалую власть. Ее голову украшала двурогая кика с широкой узорной каймой, шитой бисером и жемчужными нитями. Ветер откинул назад тонкую дорогую ткань ее кики, открыв не по-женски сильные плечи и вьющиеся сзади в такт лошадиному скоку две толстые пепельно-русые косы. На какой-то миг она показалась богатой скучающей боярыней, случайно оказавшейся здесь, но это был только миг. В следующее мгновение в ее руке с непостижимой стремительностью оказался боевой лук и тонко свистнула пущенная на всем скаку стрела. Секунду после выстрела она еще скакала с красиво вытянутой вперед рукой, держащей трепещущее древко лука с поющей, как струна, тетивой. Правая рука откинута назад и чуть поднята вверх, глаза прищурены и смотрят пронзительно и остро. Все завороженно смотрели на прекрасную женщину, плохо соображая, куда же она стреляла.

Радим тоже увидел скачущую молодую «боярыню», так он про себя вдруг назвал эту красавицу. Ему показалось, что она смотрит на него, и он оцепенел от восторга, позабыв, что схвачен и может быть в ту же секунду казнен. Глаза юноши открылись от изумления и восторга, и когда боярыня выстрелила, продолжая глядеть прямо на него, то он тут же решил, что стрела предназначена только ему и летит прямо в его сердце. Зачем его надо убивать, он не знал, но, глупо улыбнувшись, зажмурил глаза; смерть от руки такой красавицы ему казалась прекрасной. Вдруг над его головой раздался глухой удар и чей-то истошный крик совсем рядом. Стрела пробила насквозь руку, поднявшую над юношей топор. Самозваный палач, выронив оружие смерти, волчком крутился на месте, держа простреленную руку и ругаясь самым ужасным образом.