Смертельный маскарад - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
– Ты глянь, вернулся! – невесело хмыкнул Хоккеист, когда Коллинга спустили в яму. – А мы-то думали, что уже все. Увели тебя на какую-нибудь показательную казнь. На сдирание с тебя шкуры с вьетконговскими плясками вокруг дерева. А ты живой.
– Велели передать, что начнут с тебя, – так же мрачно ответил Коллинг. – Так что готовься.
– Ну-ну… – проворчал Хоккеист, не зная, что сказать.
– Что спрашивали? – сержант Кларк очнулся от оцепенения и открыл глаза.
– Все, что полагается в таких случаях, – ответил Коллинг.
– И что же, рассказал? – нехорошо прищурился Хоккеист. – Я спрашиваю – рассказал?
– Попадешь туда – расскажешь тоже, – ответил Коллинг. – Там умеют спрашивать. Специалисты…
– Слякоть… – процедил сквозь зубы Хоккеист.
– Посмотрим, каким героем ты вернешься, – отмахнулся Коллинг. – Тогда и поговорим на равных. А пока заткнись.
– Кто они такие? – спросил сержант.
– Я спрашивал, но они не сказали, – ответил Коллинг. – Сказали, что вьетконговцы. Пошутили, значит… Похоже, что русские.
– Сколько их? – спросил Кларк.
– Откуда мне знать? – раздраженно ответил Коллинг. – Допрашивали меня пятеро. Четверо крепких парней и один старичок. Может, где-то есть и другие. Не знаю, в общем.
– Старичок? – удивленно спросил Кларк. – Что за старичок?
– Обыкновенный старичок, – пожал плечами Коллинг. – Не из вьетконговцев. Похоже, что тоже русский. Он там вроде переводчика. Английский язык знает хорошо. Я так не знаю, как он. – Коллинг помолчал и добавил: – На профессора похож. Терпеть не могу таких…
– И что будем делать? – спросил до сих пор молчавший Шуберт.
Но на этот вопрос никто ничего не ответил. В самом деле – как на него ответишь, когда от тебя ничего не зависит? Ну или почти ничего.
– Сержант, надо что-то придумать! – в голосе Шуберта послышалось отчаяние. – Ведь убьют нас!
– Я даже знаю, как именно, – ухмыльнулся Коллинг. – Они мне объяснили… Сказали, что стрелять в нас не будут. Отдадут толпе вьетконговцев – вот как. Веселая будет смерть. И ведь отдадут, если что…
– Я думаю, с ними можно договориться, – сказал Шуберт. – Это с вьетконговцами ни о чем нельзя договориться. А с другими можно… Сержант, что же вы молчите?
– Коль ты считаешь, что можно, то и договаривайся, – равнодушно ответил Кларк. – Посмотрим, что у тебя получится.
– Но договаривается всегда старший! – уже не сказал, а крикнул Шуберт. – А кто из нас старший в этой яме?
– Никого, – все так же равнодушно ответил сержант. – Здесь все равны.
– А! – в отчаянии воскликнул Шуберт и замолчал.
– Пожрать, что ли, перед смертью? – хохотнул Хоккеист. – Вот глядите – спускают еду. Налетайте на вьетконговские деликатесы! Сержант, что же вы медлите? Ведь все съедим и ничего не оставим! Как вы мудро заметили, здесь все равны.
Но Кларк лишь вяло махнул рукой. Ему не хотелось сейчас ни есть, ни пить. Им вдруг овладела апатия, потому что все надоело: и война, и эта жизнь.
Глава 17
Допрос других пленных – Хоккеиста и Шуберта – дал немного. В общем и целом они лишь подтвердили то, что раньше сообщил Коллинг. Да и вели они себя на допросе примерно так же. Вначале артачились и пытались изображать из себя героев, затем, подвергнутые жесткому психологическому нажиму со стороны спецназовцев, сникали и отвечали на вопросы, не пытаясь увильнуть или солгать.
Настала очередь допрашивать Кларка. Допрос отложили на послеобеденное время – нужно было перевести дух. И, кроме того, пришлось еще отвечать на вопросы Вана – он пришел, чтобы узнать, как движутся дела.
Во все подробности посвящать его не стали. И не потому, что спецназовцы не доверяли Вану. А просто они придерживались некоего незыблемого и многократно проверенного правила. А оно гласило, что если ты затеваешь какую-нибудь сложную, тонкую и хитроумную операцию, то о ней должно знать как можно меньше людей. Даже если эти люди твои давние и хорошие знакомые и они, казалось бы, проверены и вдоль, и поперек, и снаружи, и изнутри. Потому что все равно, несмотря на все проверки, информация, доверенная лишним людям, обязательно становилась достоянием самого широкого круга лиц, даже если ее никто преднамеренно и не распространял. Какими такими удивительными путями она становилась достоянием широкой гласности, про то, похоже, не знал никто во всем мире. Но становилась. Это был закон, объяснения которому не было.
Поэтому спецназовцы и сказали Вану немногое: так, мол, и так, допрашиваем пленных, выуживаем из них информацию, а дальше – будет видно.
Зато Ван принес довольно-таки безрадостные вести. Он сообщил, что минувшей ночью нападения вурдалаков (а по сути – переодетых американских солдат) случились еще, причем практически одновременно во многих местах. И ладно бы нападению подверглись вооруженные бойцы – так ведь нет! Солдатами-оборотнями разгромлены сразу три вьетнамских лагеря наподобие тех, в котором сейчас находятся спецназовцы.
– Что, кого-то убили? – спросил Богданов, уже зная, каков будет ответ. И не ошибся.
– Да, – ответил Ван. – Убили. Многих… В том числе женщин и детей. Вас интересует точное количество?
– Нет, – ответил Богданов. – Не надо точного количества… Вопрос в другом. Что думаете предпринять?
– Уже предпринимаем, – ответил Ван. – Что можем… Ведем разъяснительную работу, чтобы люди не боялись оборотней. Чтобы стреляли в них…
– И как успехи? – спросил Дубко.
– По-разному, – скупо ответил Ван. – Где стреляют, где прячутся. Не все сразу получается.
– Не все сразу получается, – повторил Богданов, будто пробуя эти слова на вкус. – Но ведь надо, чтобы было по-другому. Надо, чтобы все сразу получилось! Иначе сколько же еще будет смертей!
– Мы понимаем, – скупо произнес Ван.
– Да, конечно, – кивнул Богданов. – Держите нас в курсе дела. Постоянно.
Ван постоял, потоптался, будто хотел еще что-то сказать, но ничего не сказал и ушел.
– Вот так! – ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Богданов. – Какой уж тут послеобеденный отдых? Ведите сержанта Кларка…
* * *
Первый вопрос задали не спецназовцы, а Кларк.
– Вы русские? – спросил он.
– Для тебя это так важно? – спросил в ответ Богданов.
– Да, важно, – сказал Кларк. – Хочу знать, с кем имею дело. Может, вы такие же американцы, как и я сам. И все это, – он неопределенно повертел рукой, – тоже часть операции. Черт вас разберет, всяких психологов.
– А тебе что же, не нравится эта операция? – спросил Дубко.
– Не нравится! – резко произнес Кларк.
– И почему же? – спросил Дубко.
– Потому что я солдат, а не… – он не договорил, видно, не смог подобрать нужного слова. – Если кому-то нравится наряжаться в горилл, то это его дело, но не мое.
– Но ведь и ты
