Ты будешь одинок в своей могиле - Джеймс Хэдли Чейз

Гейтс ничего не ответил. Он даже не смотрел на Баннистера. Его глазки-пуговки не отрывались от меня; он был готов сожрать меня живьем.

– Послушайте, почему бы вам не поступить разумно и не ввязываться в такое дело? – спросил я Баннистера. – Отдайте мне миссис Серф, и вы ничего больше не услышите про убийство.

Он уселся в единственное кресло, стоявшее в этой комнате. По тому, как он это сделал, можно было заключить, что перед вами пожилой человек, у которого ломит все суставы и который страшно устал.

Дверь отворилась, и вошла мисс Болас. За ней следовал Шэннон; он закрыл дверь и привалился к ней спиной.

Гэйл казалась спокойной и даже равнодушной, только поглядывала своими восточными глазами то на меня, то на Гейтса, то на Баннистера.

– Здравствуйте, – сказала она беспечно. – Как вы сюда попали и зачем нужно махать пистолетом?

Баннистер вытянул руку и показал на меня своим длинным белым указательным пальцем:

– Ты привела его сюда?

– Да, я, – ответила она, удивленно подняв брови. – А что, вам не нужны клиенты?

– Только не такие, как ты и он. Я всегда подозревал, что ты принесешь неприятности.

– Как мило! – рассмеялась она. – Ну, тогда я рада, что не разочаровала вас. Но хватит изображать Адольфа Менжу[8]. Скажите своему мордовороту, чтобы убрал пистолет.

Потом она обратилась ко мне:

– Пошли отсюда! Они не имеют права нас останавливать.

Это было смело, но нельзя сказать, что я преисполнился уверенности от ее речи. Нет, я не сдвинулся с места. Мне совсем не нравился хищный взгляд Гейтса. Чувствовалось, что, если дать ему малейший повод, он тут же начнет палить.

– Как только он двинется, стреляй, – приказал Баннистер Гейтсу, а Шэннону жестом показал на девушку.

Шэннон тут же подошел к мисс Болас и похлопал ее по обнаженному плечу. Та дернулась и с отвращением отпрянула, и тогда он врезал ей в челюсть. От такого удара свалился бы в нокауте сам Джо Луис. Гэйл перелетела через всю комнату, словно ее подхватила взрывная волна, и ударилась о туалетный столик. Ее рука смела все пузырьки и пудреницы на пол. Столик опрокинулся.

Гэйл осталась лежать посреди битого стекла. По лицу текла кровь. Она лежала неподвижно с полуоткрытыми глазами.

Все это заняло не больше секунды. Гейтс, не видевший, как Баннистер подал сигнал, был сильно удивлен: он все время переводил взгляд с меня на мисс Болас.

Я кинулся на него и сильно ударил по запястью. Пистолет вылетел у Гейтса из руки и заскользил по ковру – прямо к ногам Баннистера. Гейтс испуганно выругался, и его повело вперед. Я врезал ему по лицу, он полетел через комнату.

А ко мне уже приближался Шэннон. Он ударил меня левой рукой под дых. Так, наверное, ощущается удар буфера поезда. Я нырнул под его правую – удар пришелся мимо, и тогда я провел пару быстрых ответных ударов, но это было все равно что лупить по мешку с цементом. Шэннон зарычал и отступил. Мы расцепились как раз тогда, когда Гейтс, шатаясь, пошел на меня. Я провел удар в переносицу, потом в диафрагму – и он упал на колени. В этот момент меня снова ударил Шэннон, я успел обернуться и нырнуть под его левую, но дальше последовал хук правой. Слепящая вспышка возникла у меня перед глазами, и я полетел в бездонную яму.

2

С покрытого потеками потолка свисала голая электрическая лампочка. В ее резком свете по кирпичной стене напротив меня двигались тени: двое мужчин играли в карты на перевернутом деревянном ящике.

Я закрыл глаза и попытался припомнить, что со мной стряслось. Постепенно, кадр за кадром, стала выплывать сцена в спальне. Где же сейчас Гэйл? Я открыл глаза и, не поворачивая головы, оглядел помещение.

Оно было довольно большим, насколько я мог судить. Что-то вроде погреба, всюду упаковочные ящики. Окон нет, и, судя по следам на потолке и стенам, помещение находится под землей.

Я рассмотрел тени на стене: ага, это Шэннон и Гейтс. Курят так, что дым клубится. Гейтс стасовал карты, потом начал сдавать: метал с такой скоростью, что от его руки и падающих на ящик карт на стене образовались размытые тени.

Я лежал на голой пружинной сетке скрипучей железной кровати.

Связать меня они не позаботились, а между тем эффект, произведенный ударом Шэннона, постепенно проходил. Но не стоило подавать им знаков, что я вот-вот очухаюсь, – пусть сначала утихнет боль в голове. Я лежал смирно и думал о Гейтсе и его пистолете.

В этом и была вся загвоздка. Если убрать отсюда Шеннона, то с одним Гейтсом я бы справился. Но Шэннон – это, конечно, серьезное препятствие. Такого никак не вырубишь. Достаточно посмотреть на его шрам, чтобы понять: ударов ему доставалось немало. В общем, нечего себя обманывать: ударить его сильнее, чем его били раньше, я все равно не смогу.

Тут Гейтс словно уловил мои мысли и сказал:

– Пора бы этому говнюку очухаться. Босс хотел с ним поговорить.

В ответ послышалось самодовольное рычание Шэннона:

– Если я кого вырублю, значит вырублю. А ты чего виляешь? – продолжал он насмешливо. – Я думал, тебе нравится терять бабки.

Я медленно повернул голову. Оказалось, что они сидят не дальше чем в трех метрах от спинки моей кровати. Я и не думал, что они находятся так близко: тени меня обманывали.

Гейтс сразу заметил мое движение. Не успел я опереться на руку, чтобы привстать, как он уже целил в меня из пистолета.

– Только не вздумай рыпаться, – произнес он своим скрежещущим голосом. – Худо будет.

Шэннон встал, зло на меня покосился и протопал по бетонному полу в дальний конец подвала.

– Что с Гэйл Болас? – спросил я, аккуратно дотрагиваясь до шишки у себя на челюсти.

– Ты за нее не волнуйся, – ответил Гейтс. – Ты за себя волнуйся.

Нет, все-таки кидаться на него сейчас не стоит. По его взгляду я понимал, что, если дойдет до дела, он выстрелит. А пушку он держал так близко, что на промах мне можно было не надеяться.

– Все-таки я волнуюсь за нее, – ответил я. – Такой уж я человек. Ну так где она?

– О ней позаботились, – отрезал он с ухмылкой. – А ты слезай с койки, но только осторожно, а то получишь свинцовую маслину.

Я посмотрел на часы: без двадцати одиннадцать. Значит, я в этом клубе чуть больше полутора часов. Что меня ждало дальше, я не знал, но догадаться было легко: хорошего мало.

В течение нескольких минут ничего не было слышно, только капала вода в дальнем углу