Арминэ - Виктория Вартан

Мец-майрик тревожно переводила глаза с моего лица на лицо старшины.

— Нет, нет, я теперь припоминаю. Его звали Суреном, — прервал меня старшина. А потом уже тише: — Ну как ты не понимаешь, малец, а?..

— Геворг, о чем вы там говорите? — нетерпеливо сказала бабушка. — Так встречал Ванес твоего дядю?

А у самой глаза такие, такие… Я не выдержал и выпалил одним духом:

— Да, Мец-майрик, дядя Ванес встречал его на фронте, нашего дядю. Он был командиром и воевал храбро, как лев!

— Я так и знала, что он будет храбро воевать. — И у нее лицо просветлело, успокоилось. Тревоги как не бывало в глазах.

— И еще скажи бабушке, что победа над фашистами не за горами. Наши теперь уже освобождают соседние страны, а потом двинутся на Берлин. Некогда писать сейчас домой. Вот так и скажи, дружок, — закончил старшина и потрепал меня за волосы.

Я перевел бабушке его слова.

После этих слов лицо Мец-майрик стало совсем веселым.

— Спроси Ванеса, — сказала она, — может, он еще хочет каши, а? Пусть не стесняется, на дне казана еще есть.

— Бабушка говорит: ешьте еще, она наскребет.

Старшина рассмеялся и сказал:

— Ей-богу, больше не хочу. Наелся во-от так. — Он провел правой рукой себе по горлу.

Я перевел бабушке все, кроме слов «ей-богу». Я просто не знал, как их перевести, да мне думается, это и неважно было. Главное — передать суть. Хотел я от себя сказать старшине, что любимое занятие нашей бабушки — это кормить всякого, кто попадет к ней в руки. Но потом передумал: к чему распространяться о слабостях своих близких?

Но тут старшина встал, сказав, что уже поздно и ему надо идти. Прощаясь, он низко-низко поклонился бабушке, еще раз сказал «спасибо» и вышел.

Помазок для старшины

Тихий вечерний час.

Мец-майрик, отпустив обед последнему колхознику, садится подсчитывать крохотные талончики, которые она отрезает от продовольственных карточек.

Мы же с братом, не найдя себе никакого занятия, без всякой цели слоняемся около кухни…

Подъезжает со скрипом арба, запряженная парой красновато-коричневых быков, и останавливается перед распахнутыми дверьми кухни. На козлах сидит рыжеусый возница с длинным ивовым прутом в руке.

— Ахчи Машок! — кричит он, легко спрыгивая на землю. — Выйди-ка наружу, продукты привез!

— Хорошо сделал, что привез, Тигран-джан, хорошо сделал, — отвечает Мец-майрик, выходя из кухни.

— Суп-муп еще есть? — спрашивает Тигран.

— Почему нет, миска-другая осталась, входи, поешь, — отвечает Мец-майрик, и оба входят в открытую дверь кухни…

Каждый день под вечер Тигран доставляет сюда из села продукты, из которых Мец-майрик на следующий день стряпает обед для тех, кто работает в поле.

Тигран — высокий, сутуловатый человек, в черной барашковой шапке, из-под которой неожиданно голубеют ясные глаза. Пожалуй, самое примечательное в нем — это его длинные пушистые усы ярко-рыжего цвета. У этих усов одно поразительное свойство: они как бы служат барометром его настроения.

Если у него хорошее настроение, они весело торчат пушистыми кисточками в стороны. Если же плохое, то усы его огненно-рыжими сосульками свисают по углам плотно сжатого рта.

Что и говорить, у него странная, совсем не похожая на остальных армян внешность.

«Мец-майрик, почему он не такой, как все?» — спросил я однажды бабушку. «Как это — не такой, как все?» — «Армяне ведь все черноволосые и черноглазые, а у него волосы рыжие и синие глаза». — «Он такой, какими когда-то были древние армяне — рыжеволосые и голубоглазые. Это нынче все черные…»

Неизменно, в холод и в жару, он носит черную барашковую шапку, поскольку считает ее единственным достойным настоящего мужчины головным убором.

И конечно, он очень гордится своими усами.

И то ли из-за его привычек, то ли из-за того, что он носил имя древнеармянского царя, мы его прозвали, — конечно, между собой — Тиграном Вторым…

Так вот, после того как рыжеусый Тигран вместе с бабушкой скрылись в дверях кухни, я и Грантик остались стоять у арбы, лениво разглядывая запряженных в нее красновато-коричневых быков. Они стояли спокойно в упряжке, жуя свою бесконечную бычью жвачку и не обращая ни малейшего внимания на нас.

Потом, глядя в задумчивости на быков, я почувствовал вдруг, как меня охватывает радостный трепет первооткрывателя.

— Грантик… — задумчиво бросил я через плечо брату.

— Чего?

— Как ты думаешь: зачем быку ноги?

— Как зачем? — изумился Грантик. — Ходить, передвигаться, для чего же еще?

— А глаза?

— Да ты что? Видеть, конечно… — А сам смотрит на меня так, будто видит меня впервые.

— А рога?

— Защищаться.

— А ноздри?

— Чтобы дышать.

— А зубы?

— Чтобы жевать, — отвечает Грантик, заметно заинтересовавшись. Он решил, по-видимому, что это какая-то новая игра.

— Хорошо. Теперь скажи мне: для чего быку хвост?

Грантик уставился на неподвижно висящие бычьи хвосты, потом посмотрел на меня и пожал плечами:

— Не знаю… А ты знаешь?

— То-то и оно-то, что не знаю. По-моему, они только и годятся на то, чтобы делать из них помазки для бритья.

— Помазки?

— Ну да. Это такие кисточки для бритья. Ну, чтобы разводить мыльную пену. Помнишь, старшина рассказывал, как он на фронте делал помазки из конских хвостов? Давай отрежем у быков концы хвостов, сделаем старшине новый помазок и подарим ему, а?

Грантик почесал макушку.

— А кто это сделает, ты? — спросил он после минутного молчания.

— Ты да я, да мы с тобой. Есть еще вопросы?

— Нет.

— Ну, если нет, то сбегай за ножницами на кухню.

— Какими?

— Которыми Мец-майрик отрезает талончики.

— Что делают Мец-майрик и Тигран Второй? — спросил я, когда спустя две или три минуты Грантик выбежал из кухни с ножницами в руках.

— Разговаривают.

Я взял у брата ножницы, подошел к ничего не подозревающему быку, приподнял пушистый темный конец хвоста и отхватил его ножницами. Бык продолжал жевать, даже ухом не повел.

— Держи, — сказал я, протянув пушистую кисточку Грантику.

С минуту или две я стоял и раздумывал: оголить ли мне хвост и у второго быка? Ведь для того чтобы сделать помазок для старшины, достаточно и одного бычьего хвоста. Потом решил: зачем нарушать мир и равновесие в доме? И, обежав сзади арбу, я подошел к другому быку и ножницами отхватил пушистый конец хвоста и у него.

— Ну вот, — довольный, сказал я брату, — теперь мы сделаем старшине новые помазки. Надо только выстругать палочки и найти крепкие нитки.

И в эту минуту… в эту минуту из кухни вышел, поглаживая рукой свои пышные рыжие усы (они были в горизонтальном положении, что свидетельствовало о его хорошем настроении), Тигран Второй. Мы с братом так и застыли на месте. Он сначала заметил кончик бычьего хвоста у Грантика в руке, потом увидел темный пушистый пучок и ножницы у меня в руках, затем перевел взгляд своих голубых глаз на куцые хвосты быков… и, к нашему великому изумлению, концы его рыжих усов — не верите? — стали медленно на наших глазах опускаться вниз, они опускались, опускались, пока не повисли по углам скорбно сжатого рта. Схватившись за голову руками, он завопил:

— Вай, люди, люди! Моих быков опозорили!

Потом подбежал к нам, схватил меня за левое ухо, Грантика — за правое и стал отчаянно ругаться, употребляя русские бранные слова. По-видимому, в запальчивости он решил, что, браня нас по-русски, он тем самым заденет нас больнее.

— Собак-дурак! — вопил он, немилосердно крутя нам уши. — Ишак! Хулиган! Зачем опозорил моих быков? Зачем опозорил, а?

От пронзительной боли на глаза навернулись слезы. Но мы молчали.

На вопли последнего рыжего армянина выбежала бабушка.

— Что тут случилось? — спросила она.

— Что тут должно было случиться? — орал Тигран Второй. — Да ты только посмотри, что твои городские хулиганы с моими быками сделали!

— А что они сделали?

— Опозорили!

— Как это — опозорили?

— Отрезали им хвосты!

И только тут, при этих словах, Мец-майрик внимательно посмотрела на нас: черные пучки бычьих волос еще были крепко зажаты у меня и у Грантика в руках.

— Геворг, Грантик, зачем вы это сделали? — ничего не понимая, спросила Мец-майрик.

— Зачем?! О господи! Она еще спрашивает зачем! — вопил не унимаясь Тигран Второй. Для меня было ясно, что от древних армян он унаследовал не только их внешний облик, но также и воинственный дух. — Какая разница зачем? Они опозорили моих быков! Да им мало за это уши оторвать!

— Мец-майрик, мы хотели сделать из бычьих хвостов помазок, — ответил я бабушке, употребив слово «помазок» по-русски.