Делирий - Василий Головачев

– Боюсь, что он…

Она вопросительно подняла брови, но Роман продолжать не стал.

– Допиваем соки, расплачиваемся и уходим. Думаю, тебе не надо больше выходить на работу. Ваше агентство, скорее всего, прикрытие.

– Для кого?

– Для очень плохих людей. Точнее, нелюдей. Потом расскажу, бери меня под руку.

Они вышли из-под шатра, неторопливо двинулись к остановке автобуса.

– Всё так плохо? – понизила голос Юна; рука её вздрагивала, она чувствовала волнение спутника.

– Не бывает так плохо, чтобы не могло быть ещё хуже, – мрачно пошутил он. – Я слишком медленно взрослею. Надо было идти одному, а не подставлять тебя.

– Я всё равно пошла бы с тобой. И вообще нельзя всё время думать о плохом. Жизнь прекрасна, это надо понимать.

– Конечно, прекрасна, – согласился он. – Она была бы ещё прекрасней, если бы не люди вокруг.

– Ты не любишь людей?

– Читала Оскара Уайльда?

– Что-то читала, не помню. А-а, «Портрет Дориана Грея», кажется.

– Дословно и я не вспомню, но он как-то высказался в том духе, что чем больше он узнаёт людей, тем больше ему хочется жить среди животных.

Подъехал автобус.

Они сели.

Автобус тронулся, и Роман заметил, что за ним двинулся чёрный внедорожник «Вольво». Сердце ёкнуло. Его действительно вычислили, и будь директор хоть кем, простым начальником агентства занятости населения, мафиози или резидентом Поводыря, он не преминул выяснить, кто посмел «поднять на него глаза».

– Что? – заметила Юна его изменившийся взгляд.

– За нами следят.

Она оглянулась.

– Ты уверен? Кто?

Роман бросил взгляд на салон автобуса: в нём ехало человек пятнадцать, и преследователи в джипе наверняка видели всех пассажиров.

– Сделаем так: я сойду на следующей остановке…

– Нет!

– Я сойду на следующей остановке, а ты поедешь домой.

– Я не хочу одна, – жалобно сморщилась девушка.

– Пожалуйста, не возражай, так надо. Не хочу, чтобы они знали, что мы живём вместе. Не беспокойся за меня, я скоро приду.

– Может, лучше вызвать милицию?

Роман улыбнулся, чмокнул Юну в ухо.

– Наивная, с милицией дела по-прежнему плохи, несмотря на попытки начальства изменить систему. Езжай домой и жди, я не задержусь.

Автобус остановился на улице Некрасова, напротив церкви Анастасии Римлянки. Роман ободряюще улыбнулся Юне, вышел. Не глядя на остановившийся неподалёку внедорожник, побрёл по улице, поглядывая на магазины и прикидывая, что изобрести, чтобы преследователи отстали.

Темнело на глазах, зажглись фонари.

Вечер был тёплым и душным, по небу плыли невысокие облака, предвещая дождь.

Справа показался высокий решетчатый забор городского парка. Решение возникло спонтанно: зайти в парк, накинуть на себя «шапку-невидимку» и тихонько слинять. Пусть ищут потом до утра.

Он свернул в парк.

Внедорожник затормозил, остановился. Спустя несколько секунд захлопали дверцы, из него вылезли трое парней, двинулись следом за жертвой.

Роман просканировал всех троих.

Первым шёл тот самый «гитарист», которого он увидел в ресторане в компании с двумя амбалами в безрукавках. Его спутниками были двое здоровяков с грязными «бандитскими» аурами: светлых и чистых струй в свечении их энергетик насчитывалось мало. К тому же парни были вооружены.

По пищеводу протёк холодок.

Намерения всей троицы сходились в одном: догнать и покалечить! Или убить! Причём это было не их решение, такую задачу поставил какой-то командир, скорее всего директор агентства, определивший в Романе угрозу своему делу.

В парке, несмотря на поздний час, ещё прогуливались люди, парами и небольшими компаниями.

Роман присоединился к одной из них, но быстро понял, что преследователей это не остановит, и свернул с центральной в боковую аллею.

Пора, подсказал «Роман-второй», без напряга не уйти. Лучшая защита – нападение.

Однако решение запоздало. Роман не успел настроиться на форсированный альфа-гипноз (надо было сделать это раньше, мелькнула сожалеющая мысль, всё-таки боец из тебя хреновый) и заставить троицу отказаться от своего намерения.

«Гитарист» не стал ждать, когда жертва забредёт в ловушку окончательно, он просто достал пистолет и выстрелил Роману в спину.

Интуиция сработала за мгновение до этого, окунула его в состояние «немысли». Время послушно затормозило свой бег.

Пуля, выпущенная с расстояния в пятнадцать метров, невидимая, но ощущаемая огненной осой, намеревалась ужалить его в левую лопатку, однако в последнюю долю секунды он сумел отклониться, и «оса» лишь обожгла кожу плеча, пробив рукав рубашки.

Бей! – рявкнул внутри «безмысленной» сферы «Роман-второй».

Роман ударил: вогнал в голову стрелка сгусток тьмы, ослепил, дал по морде двум его подельникам. Однако стрелок успел-таки выстрелить ещё раз, и пуля нашла жертву.

Роман почувствовал удар по лодыжке, боль фонтанчиком пробежалась по ноге, вонзилась в голову. Он вскрикнул.

– Я ослеп! – заорал «гитарист», юлой завертелся по аллее. – Где эта падла?!

– Уходим, Мося, – забубнили спутники «гитариста», получившие неожиданные оплеухи. – Щас охрана сбежится! Х… с ним, потом подстрелим.

Послышался топот: троица бросилась наутёк.

Роман присел, вытягивая раненую ногу и оглядывая парк.

Вопреки опасениям бандита охрана парка не спешила мчаться по направлению к месту стрельбы. Не появились и любопытные, наученные горьким опытом и давно оценившие пагубность своего праздного интереса, нередко заканчивающегося летальным исходом. Роман невольно улыбнулся, сквозь боль, вспомнив некогда прочитанные строки поэмы:

Пустынен мир, и нет конца пустыне,И рай закрыт, и ни души в аду[8].

Впрочем, он всё-таки находился не в пустыне, а тем более – не в аду. Отсюда можно было добраться до больницы. Хотя, с другой стороны, почему бы не залечить рану? Пуля прошила лодыжку насквозь, проявив незаурядный гуманизм.

Послышался приближающийся топот.

Он напрягся, ожидая возвращения бандитов. Но это были милиционеры с пистолетами в руках, лейтенант и сержант. Увидели сидевшего на бордюре с вытянутой ногой Романа, подбежали.

– Что случилось?! Кто стрелял?!

– Не я, – сказал Роман, мысленным усилием останавливая кровотечение. – В меня.

– Кто?!

– Они не представились.

– Сколько их было?

– Трое. С пистолетом – один.

– Мы вызовем «Скорую».

– Не надо, я доберусь до больницы сам. Рана сквозная, кость не задета.

– Откуда вы знаете?

– Я врач.

Милиционеры переглянулись, спрятали пистолеты.

– Как это было? Почему они стреляли в вас?

– Не знаю, наверное, приняли за другого. Открыли стрельбу, увидели, что не тот, и убежали.

– Сможете их описать?

Роман подумал, одновременно отдавая приказ организму начать ремонт пробитой пулей лодыжки.

– Один был высокий, кучерявый, двое – здоровые амбалы, в джинсовых безрукавках, с наколками на плечах. – Он сочинил историю своей прогулки в парке, когда на него налетели крутые молодцы и, ни слова не говоря, начали стрелять.

– Ни слова? – усомнился молодой лейтенант субтильного телосложения; про таких говорят, что у них не телосложение, а теловычитание.

– Так точно.

– Не спросили, не грабили, сразу выстрелили?

– Я же говорю – обознались. Когда я повернулся, они оторопели и бросились в кусты.

– Ладно, придётся составлять протокол. – Лейтенант достал из нагрудного кармана лист бумаги. – Пишите заявление.

Освободился Роман через полчаса.

Стражи порядка сопроводили его до автобусной остановки, поддерживая под руки, и отпустили.

Лодыжка уже почти не болела, рана затянулась. Однако это не освобождало от объяснений с Юной, и Роман со вздохом признался сам себе, что спокойная жизнь в Пскове для него закончилась. Впереди замаячила проблема переезда.

Хотя, с другой стороны, нельзя же вечно прятаться и бегать как заяц от охотников. Не пора ли становиться для тех же охотников зверем пострашнее? Ну, пусть не зверем, а человеком, которого стоит уважать. Есть у него такая возможность?

Мигнули звёзды над головой.

Вселенная ответила.

В душе поднялась небывалая доселе решимость.

– Ну, погодите, волки поганые! – погрозил он неведомо кому. – Точнее – драконы, змеи, рептилии и прочая нечисть! Мы ещё посчитаемся!

6

Ылтыын Юря казался невозмутимым, но Олег Харитонович видел, что бывший разведчик СВР волнуется.

Встретились они в Музее современного искусства, остановились у инсталляции «Испражняющийся человек». Инсталляция представляла собой нагромождение стеклянных кубов, гнутых металлических полос и гниющих кусков мяса. Она и в самом деле походила на человека, сидящего на унитазе.

– Я хотел бы поехать в Псков, – сказал Ылтыын.

– Зачем?

– Он там совсем один.

Координатор «Триэн» понял, о ком идёт речь.