Надежда - Север Гансовский

Дома их ждал неприятный сюрприз, — Кэт была простужена. Первой это заметила, конечно, Люси. Девочка показалась ей слишком возбужденной. Смерили температуру. Она была чуть выше нормальной, но достаточной для того, чтобы и Люси и Кларенс забили тревогу.

Перекрестный допрос показал, что Кэт в ванной устроила стирку, весь день ходила в мокром и переоделась только к приходу родителей.

Кэт была похожа на мать — крупная, светловолосая, синеглазая и положительная. Когда было установлено, что температура повышенная, она тотчас принялась стелить свою постель, чтобы начать болеть.

Люси взялась за приготовление обеда, а Кларенс отправился в аптеку за сульфидином. На обратном пути он заглянул в киоск знакомого газетчика и посмотрел вечерние выпуски городских газет. Дело Петро Каталони повсюду оказалось спрятанным на средних страницах среди объявлений. Только его заметка красовалась на первой странице «Независимой». Это было приятно. Огорчительным оказалось другое. Заметки почти во всех газетах начинались так же, как у Кларенса, — рассуждением о том, что любовь не утратила в наш век своего рокового характера. «Как и во времена Шекспира, — писала „Звезда“, — смерть повсюду сопровождает любовь…» «Тысяча лет, — вещал корреспондент „Времени“, — прошедших со дня гибели Тристана и Изольды, не изменили характера любви…»

Кларенс покраснел. А он-то воображал, что придумал оригинальное начало!

Поздно вечером дома раздался телефонный звонок. Аппарат стоял у них в маленькой прихожей.

Звонил Боер. Грузчик долго извинялся. Потом он спросил, удалось ли Кларенсу что-нибудь узнать от Розиты.

Кларенс ответил, что не удалось.

— Я так и думал, — сказал Боер. — Она ведь совсем дикая. Я еще когда к ней насчет похорон ездил, заметил, что она всех боится.

Прощаясь, Боер сказал:

— Мистер Кейтер, если вы хотите поговорить с кем-нибудь из тех ребят, кто работал с Петро, я вам могу это устроить. Завтра я тут одного увижу, и мы сможем вас встретить часов в 10 утра возле нашего агентства.

Кларенс поблагодарил грузчика и сказал, что воспользуется этим предложением.

Вернувшись в комнату, Кларенс присел на постель и оглянулся. Зеленоватый свет ночника мерцал на тисненых обоях — их выбирала Люси, — тускло отражался на дверцах кленового шкафа, купленного в рассрочку, и вырывал из темноты маленький полукруг мягкого коврика возле кровати. За окном пошумывал осенний дождик. В комнате было тепло и сонно, слышалось ровное дыхание Люси.

Грязная, тяжелая и даже страшная сторона жизни вместе с делом Каталони ворвалась в сознание Кларенса, и, сравнивая виденное им за последние дни со своим существованием, он подумал, что, в сущности, он вполне счастлив. Даже если ему и не прибавят жалования, он всё равно будет жить лучше, чем те тысячи или, может быть, даже миллионы, которые в эту ночь ведут пароходы, шуруя тяжелыми ломами в топках, которые рубят уголь в шахтах, стоят у штамповочных станков в цехах заводов, которые пьют и дерутся, не знают ни книг, ни музыки, которые попадают в газеты под заголовками: «Убийство в нижнем Нью-Йорке», «Забастовка в Детройте», «Обвал шахты в Пенсильвании».

«Почему это так получается? — спрашивал себя Кларенс. — Я живу здесь, в чистой квартирке, никогда не ссорюсь с женой, а Каталони жил в трущобной грязи и теперь мертвый лежит в морге. Был ли он хуже меня?

Нет, наверное, не был. Значит, я просто случайно родился в такой семье, где отец имел возможность дать мне образование. А если бы я родился в семье гангстера или бродячего сельскохозяйственного рабочего?»

Но ответить на этот вопрос было уже совсем трудно. Не всё в мире устроено правильно, но он чувствовал, что не возьмется эти неправильности устранять. Если бы Кларенс знал, как за это приняться, может быть, он еще подумал бы, но он не знал и был рад тому, что не знает.

Утром Кларенсу не пришлось встретиться с Боером, — Кэт стало хуже, Люси оставила Кларенса с дочерью и побежала за мистером Майлзом — врачом. Кларенс позвонил в отдел, где работала жена, и сообщил о болезни Кэт.

Хлопоты с дочерью привели к тому, что Кларенс только к 11 часам был готов выйти из дому. Его остановил телефонный звонок.

— Где вы застряли, Кейтер? — раздался встревоженный голос Докси.

Кларенс сообщил начальнику отдела о болезни дочери.

— Очень некстати, — сказал Докси. — Главный редактор как раз спрашивал, что у вас есть нового… Как сейчас ваша дочь?

Кларенс ответил, что у Кэт ангина и опасного, очевидно, ничего нет.

— Ну и очень хорошо. Поезжайте прямо в порт или куда там вам удобнее и постарайтесь найти что-нибудь новое. Шеф лично интересуется этим.

В подземке по дороге в порт Кларенс задумался. Почему шеф или главный редактор мистер Бирн так заинтересовались убийством Петро? Ножевые драки и перестрелки были в городе обычным явлением, и, конечно, в результате таких столкновений всегда кто-нибудь оказывался убитым. Не могут же люди всё время стрелять мимо. С такими делами газеты разделывались в двух— трех номерах. Почему же смерть Каталони привлекла внимание мистера Бирна?

Так как в порту без чьей-нибудь помощи Кларенс не мог рассчитывать найти кого-нибудь из грузчиков — знакомых Каталони, он решил снова обратиться в агентство.

Бухгалтер неуверенно посмотрел на него.

— А вы договаривались с Боером?

— Договаривался. Он мне звонил по телефону, но мы разминулись.

— Ну хорошо. — Бухгалтер взглянул на свои листки. — Они теперь возле доков. Сейчас туда от нас поедет человек, он вас захватит.

Кларенс сел в кабину грузовика. Около пятнадцати минут за пыльным стеклом мелькали ворота складов, груды ящиков и тюков, транспортеры и краны различных типов. Территория порта была велика.

На причале, возле большого английского лайнера, шофер остановил машину.

— Вот здесь. Кажется, у них скоро будет обеденный перерыв.

Группа грузчиков укладывала огромный тюк в металлическую сеть. Погрузкой распоряжался маленький черноволосый мужчина с усиками.

— Вот это старший, — показал шофер. Он помахал Кларенсу и двинул машину дальше.

Грузчики уложили последний тюк. Старший сделал рукой знак крановому — и огромная груда тюков, охваченных металлической сеткой, поднялась в воздух, качнулась и плавно пошла вперед к лайнеру.

Грузчики стали расходиться.

Кларенс подошел к черноволосому.

— Я из «Независимой». Хотел бы поговорить с вашими ребятами.

— Откуда?

— Из «Независимой». Из газеты.

— A-а, из газеты. — Старший произносил слова не чисто, с каким-то акцептом, происхождения которого Кларенс не понимал. — О чем вы будете говорить? — Он с интересом смотрел на репортера. Очевидно, ему было в новинку разговаривать с человеком, который делает статьи.

— Об убийстве Петро Каталони, — пояснил Кларенс. — Хотел бы узнать, что они об этом думают.

Выражение интереса сошло с лица черноволосого.

— О Каталони. Ну что же. Разговаривайте. — Он хмуро указал на несколько человек, усевшихся в кружок, и отвернулся.

Кларенса удивила эта неприветливость. Обычно люди любят, когда печать интересуется их делами, и если у них нет особых предубеждений к той газете, которую ты представляешь, они всегда бывают польщены проявляемым к ним вниманием. Черноволосый, как видно, не имел ничего против самой «Независимой», но о Петро Каталони говорить почему-то не хотел.

Кларенс подошел к группе грузчиков, вяло болтавших между собой, и присел рядом с ними на корточки. Несколько лиц повернулось к нему.

— Я из «Независимой», ребята. Пришел узнать, что вы думаете об убийстве Каталони.

Разговор оборвался. Люди неприязненно смотрели на репортера.

— А что же о нем думать, об этом убийстве? — сказал сосед репортера справа — коренастый, небритый ирландец. — Пускай о нем полиция думает.

— Кто его убил, — сказал ирландец, — был большой сволочью. — Не глядя на предложенные сигареты, он встал и отошел в сторону.

Кларенс с удивлением посмотрел ему вслед. В чем дело? Почему они все так странно ведут себя? И черноволосый, и этот.

Он посмотрел на других грузчиков. Все скучающе отвели от него глаза. Молодой тощий парень с густыми вьющимися волосами демонстративно лег на спину и с подчеркнутым равнодушием засвистал какой-то фокстрот.:

Кларенс почувствовал себя в пустоте.

— Послушайте, — обратился он к своему соседу слева — пожилому мужчине в синем комбинезоне и дымчатых очках, который был занят тем, что перевязывал ссадину на ладони. — Послушайте, почему это все тут от меня отворачиваются, как только я заговорю о Петро Каталони?

Мужчина в очках поднял голову.

— Это вы меня спрашиваете?

— Да, вас.

— А почему вы меня спрашиваете? Обращайтесь к кому-нибудь другому. — Он затянул бинт зубами и отвернулся от Кларенса. Несколько вялых усмешек прошло по лицам.