Цианид - Кристина Старк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне нравятся твои тату, – сказала я, надеясь, что Митчелл не воспримет это как флирт. – И это забавно, учитывая, что обычно они меня отталкивают.
– Почему так?
– Не знаю, наверно воспитание. Все бунтарское меня немного пугает: татуировки, кожаные куртки, пирсинг, наркотики, тяжелая музыка…
– А между тем ты тоже бунтарка, – усмехнулся Митчелл. – Которая пишет бунтарские статьи о порно.
Я рассмеялась, качая головой.
– У меня не было выбора. Сложно смотреть на эксплуатацию и делать вид, что это нормально.
Митчелл помолчал, раздумывая над чем-то.
– Ты бы запретила порно совсем, если бы это было в твоей власти?
– Хм… Нет. Это неверный подход.
– Почему?
– Потому что любое явление, которое вынуждают уйти в подполье, в итоге приобретает уродливые формы. Если запретить порностудии, то для тех, кто вынужден сниматься в порно – а большинство из этих людей приходят туда по нужде, – все станет еще хуже. Их можно будет запугивать, травить, шантажировать, обманывать, не платить деньги. Нельзя запрещать то, от чего люди все равно не смогут отказаться: алкоголь, сигареты, порнографию, проституцию. Это как вместо того, чтобы лечить гнойную рану, просто прикрыть ее кружевной повязкой и сказать, что заражения нет. Но ведь заражение никуда не денется, и рана продолжит гнить… Простой пример: там, где проституция легализована, человек, предоставляющий секс-услуги, в случае насилия сможет обратиться в полицию. Он будет защищен. Ему нечего будет скрывать. Если же проституция запрещена, то те, кто в нее вовлечен, лишатся защиты. Никто не станет обращаться в полицию, никто не будет требовать справедливой платы за свои услуги или безопасности. Мы никогда не узнаем, что творится с раной, прикрытой кружевом. То же самое с абортами. Там, где их запрещают, их не становится меньше. Зато взлетает смертность среди тех, кого прооперировали в подполье падкие на деньги врачи. То же самое с порно…
– Логично, – ответил Митчелл. – Но тогда что бы ты сделала?
– Обязала бы все студии получать государственную регистрацию, и только контент этих студий мог бы быть размещен на публичных сайтах. Все видео должна была бы сопровождать документация, подтверждающая возраст участников и их согласие. Запретила бы функцию скачивания порно, чтобы криминальный контент – такой, как секс-эксплуатация несовершеннолетних или порно-месть, – невозможно было скачать и перезалить куда-то. Замораживала бы любое видео по первому требованию и проводила бы тщательное расследование… Понимаю, что сложно, дорого и потребует времени, но порноиндустрия приносит колоссальные прибыли, и нет ни одной причины ни к чему ее не обязывать.
Я подняла глаза на Митчелла и заметила, что он пристально смотрит на меня. Словно я рассказывала ему что-то, чего больше никто никогда не расскажет. Я не привыкла получать столько внимания от кого бы то ни было, и тут же умолкла.
– Я увлеклась, – пробормотала я, робея под его взглядом. – Иногда мне кажется, что если бы не журналистика, то я бы пошла в полицию.
– Мне нравятся твои рассуждения, – сказал он. – И полицейский из тебя вышел бы что надо.
– И форма у них крутая, – улыбнулась я.
– О да, с удовольствием посмотрел бы на тебя в форме.
– В этой фразе есть какой-то эротический подтекст? – Я толкнула его в бок.
– Нет! – улыбнулся Митчелл. – Я правда имел в виду настоящую полицейскую форму, а не…
– А не костюм из секс-шопа?
– Совсем не костюм из секс-шопа!
– Ладно, поверю тебе на слово.
Я закончила бинтовать его запястье, и теперь мы сидели за столом друг напротив друга. Я заварила две чашки чая, Митчелл бросил упаковку промасленного торфа в камин, и какое-то время мы просто смотрели на огонь и потягивали ройбуш. От моего стула до камина был всего метр, не больше. За столом, кроме нас с Митчеллом, больше никто не уместился бы. Рукой, казалось, можно дотянуться до потолка. И эта теснота странным образом усилила мой внутренний покой и чувство безопасности. Я словно была загнанным зверем, который долго несся сквозь терновник, убегая от охотника, и вдруг прошмыгнул в маленькую узкую нору, в конце которой его ждало тихое, устланное пухом пристанище.
– Прости еще раз за то, что ты увидел сегодня, – сказала я, разглядывая огненные языки и внезапно вспомнив о том, что мучало меня все это время. – Я не думала, что Дерек… будет так себя вести при свидетелях. Мне очень стыдно…
– Забудь, – сказал Митчелл. – Мне не надо было заходить в твой дом. Как чувствовал, что не стоит. Достаточно было просто разговора на пороге, чтобы…
– Что?
– И так все мозги растерять, – признался он.
Странное тепло разлилось внутри – плотное и густое, как подтаявший шоколад.
– Я рада, что ты появился в моей жизни, – призналась я. – И счастлива, что теперь могу общаться с тобой, когда захочу, в любой момент. В тебе оказалось то, в чем я сильно нуждалась: мне спокойно рядом с тобой. С первой встречи и до сих пор.
Митчелл посмотрел на мое лицо, коснулся пряди волос и заправил ее мне за ухо. Его глаза были полны нежности. Прикосновение его руки – легким, как снежные хлопья. Наверно он поцеловал бы меня, если бы не его обещание не прикасаться ко мне. Я и сама вдруг захотела поцеловать его, но боялась, что это подтолкнет нас к тому, чего я не хотела. Мысли о близости вызывали у меня в эту минуту только гнев и панику.
– А я рад общаться с тобой, – сказал он наконец. – А теперь иди спать, пока я не бросил к твоим ногам еще и свое сердце.
Митчелл явно подшучивал надо мной, но у меня внутри разлилась такая слабость, словно я снова напилась рисового вина.
– Спасибо за перевязку, – сказал он, поднимаясь и разминая мышцы.
– Спасибо за пристанище, – ответила я, вставая тоже.
Я ушла спать в его комнату. Нашла в комоде одну из его футболок, которые он разрешил мне взять в качестве ночнушки. На мне по-прежнему было то самое платье, которое я надела утром, прихорашиваясь для Митчелла. И это же платье было на мне, когда Дерек набросился на меня. На нем до сих пор были пятна и даже прореха на бедре – Дерек порвал его, когда пытался снять с меня белье. Я с трудом могла смотреть на него. Скомкала, спрятала под угол матраса и погасила свет.
В гостиной, светлой и уютной, я чувствовала себя спокойно, но стоило оказаться в темноте, и внезапно на меня навалились воспоминания дня. Даже не воспоминания, а пугающее кино, карусель мельтешащих перед глазами кадров. Снова и снова я видела навалившегося на меня Дерека, чувствовала его безжалостные руки, его внутреннюю тьму, глядящую на
