Пороги - Ирина Грекова

В общем, писали. Трудность положения усугублялась тем, что вместо недавно уволившейся Лоры в «общей» сидела новая девушка Таня — не такая хорошенькая, но такая же бестолковая, совсем не знавшая, где что лежит, а надо было ссылаться то на одну бумагу, то на другую. Главное, из-за повального писания практически стояло дело, которое они, несмотря на все шуточки, привыкли ценить и уважать.

Удивительно, что именно в эти дни внезапно переродился Гоша Фабрицкий. Он не разгибаясь писал диссертацию. Анна Кирилловна нарадоваться не могла на своего питомца, который что ни день приносил на проверку новую главу. Ошибочки там были, но пустяковые; главное, чувствовалась оригинальная мысль, выходившая за пределы первоначального замысла Анны Кирилловны. «Перерастает...» — думала она с грустной радостью.

Чтобы не сглазить, она старалась не хвалить Гошу в лицо, но сияющие глаза выдавали ее с поличным, да и сам Гоша, приходя в отдел, держался со скромной гордостью. Его внезапное перерождение обсуждалось на все лады: с чего бы это? «Просто так, — сказал Малых. — Немотивированные поступки, как говорит Игорь Константинович. Они могут быть не только плохие, но и хорошие». «Человек с датчиком случайных чисел внутри», — поддержал Коринец.

И в самом деле, это было недалеко от истины. Все произошло скорее всего случайно. Просто в один прекрасный день Гоша сел за стол, и вдруг из цепочки формул выглянула идея... Попробовал — стало получаться! Тут его захватило, понесло... Отошли на задний план семейные и прочие дела, начался «научный запой», как называли такое явление в институте...

А Даная в эти дни была весела: Нешатов был с нею мягок, мельком признал свою неправоту и позволил ей надеяться, что в будущем году они встретятся на менее официальной почве. Много ли надо женщине для счастья?

Написанные разделы отовсюду стекались к Фабрицкому, который составлял на их основе обобщающий отчет. Письменная речь его лилась так же бегло, как устная. Время от времени он обходил свою епархию, чтобы поддержать дух отдела улыбкой, шуткой, неизменной бодростью.

В один из таких дней его вызвал к себе Панфилов. Фабрицкий на легких ногах теннисиста побежал к директору, готовый доложить, что все отчеты отдела во главе с обобщающим будут сданы досрочно. Миловидная секретарша с розовыми ушами поглядела на него с любопытством. Александр Маркович отнес это на счет своего личного обаяния и, пригарцовывая, сказал:

— Ниночка, вы сегодня цветете, как казанлыкская роза. Этой осенью я был в Болгарии, в республиканском центре по исследованию эфирномасличных культур. Оказывается, и там понадобилась наша кибернетика! Земной рай. Миллионы роз, и все как одна похожи на вас.

Вместо того чтобы улыбнуться, Ниночка поспешно сообщила:

— Иван Владимирович вас ждет.

Что там приключилось? Дошли, что ли, слухи о состоянии Дуракона, негодного сейчас для демонстраций? Фабрицкий вошел в кабинет. Директор был мрачен. Брови ниже обычного кустились над глазами.

— Александр Маркович, простите, что беспокою вас в такое горячее время, но на вас поступил сигнал. Нет, не ко мне, а в более высокую инстанцию. Мне его оттуда переслали с просьбой разобраться. Естественно, обращаюсь прямо к вам.

Фабрицкий, недоумевая, взял письмо. Оно было напечатано не на обычной пишущей машинке, а на вычислительной машине «Наири» (он сразу же опознал ее шрифт и вид бумажной ленты). Обратный адрес отсутствовал, подписи не было. Неизвестный доброжелатель (все авторы анонимных писем — «доброжелатели») обращал внимание вышестоящих организаций на то, что положение в НИИКАТ, в том отделе, которым заведует доктор технических наук Фабрицкий А.М., явно неблагополучное.

«В отделе, — сообщал автор, — царит кумовство, протекционизм, семейственность. Стремясь к рекламе своего отдела, Фабрицкий пригласил на работу ряд докторов (Полынин, Кротов, Дятлова), окружил себя этими докторами, играющими при нем роль опричнины, фактически освободил их от всякой работы, переложив ее на плечи сотрудников низшего разбора, которые перегружены сверх меры. Доктор технических наук Полынин И.К. практически не работает, занимается только пустыми разговорами в рабочее время, которые называет «философскими перекурами». В ходе этих перекуров договаривается до проповедей евангелия. Доктор технических наук Кротов М.П. больше половины времени проводит в командировках, научная продукция его лаборатории не видна простым глазом, отчеты пишутся на заумном языке и выхода в практику не имеют.

Возмутительнее всего был прием на работу Фабрицким доктора технических наук Дятловой А.К. На предыдущем месте работы Дятлова не ужилась, сославшись на голосовые связки, вероятнее всего поврежденные в склоках. Тут на помощь подоспел давний дружок Саша Фабрицкий. С Дятловой они связаны тесной семейной дружбой. Говорят даже, что она крестила его сына Гошу. Как научный работник Дятлова не удовлетворяет своему назначению. В свое время ее сделали доктором только за то, что она женщина, даже диссертацию она защищала 8 Марта и, естественно, была проголосована «за». Фабрицкий А.М., зная ее научную несостоятельность, взял ее на работу только для того, чтобы она написала диссертацию его сыну Фабрицкому Г., которого он предусмотрительно устроил аспирантом в другой отдел.

Диссертация Фабрицкого Г. на поверхностный взгляд представляется далекой от нормальных образцов, встречаются элементарные ошибки, путаница в обозначениях, строки заменяются столбцами и т.д. Не имея должного научного потенциала, Дятлова А.К. к написанию диссертации своего крестника привлекает и других сотрудников отдела: Кротова М.П., Полынина И.К. и Коринца И.М., из которых последнего нещадно эксплуатирует. Молодой человек, аспирант Фабрицкого, оставшись без заботы со стороны своего руководителя, до сих пор не смог защитить собственную диссертацию, а уже вынужден писать чужую. Другой аспирант Фабрицкого, Толбин Ф.А., получив от горе-руководителя никуда не годную тему, не смог вообще написать диссертацию и остался при пиковом интересе.

Практическая отдача отдела ничтожна. Кандидат технических наук Шевчук Д.Р., склонный более к поэзии, чем к технике, годами возится со своим роботом в форме змеи, которому дал подходящее название «Дуракон». Работы по искусственному интеллекту находятся в зачаточной стадии, и ни одной серьезной отдачи этот интеллект не решил.

Жалкое положение лабораторий объясняется порочным руководством. Фабрицкий А.М. заведует отделом только постольку, поскольку ему это лично выгодно. Больше науки его интересует теннис, а также личная машина под названием «Голубой Пегас», на которой он подвозит только тех, кого выгодно (например, Дятлову А.К., систематически пользующуюся этим Пегасом). Прошу обратить самое серьезное внимание и пресечь вышеупомянутые недостатки. Доброжелатель».

— Любопытное произведение. Образец своего жанра, — сказал Фабрицкий и рассмеялся.

Панфилов смеха не поддержал:

— Мне этот сигнал переслали с просьбой разобраться и ответить по существу вопроса.

— Какое тут существо вопроса? — все еще смеясь, сказал Фабрицкий. — Чистая чепуха!

— Нет уж, я вас попрошу написать объяснительную записку. Опровергнуть обвинение, если можете. Представить документы.

— Иван Владимирович, я вас не понимаю, — бледнея, сказал Фабрицкий. — Какие я могу представить документы? Что Анна Кирилловна не крестила моего сына? Бред! Где, в какой церкви я должен брать такую справку? Неужели же вы всерьез можете думать, что я, старый член партии, участник войны, мог крестить своего сына, да еще с помощью профессора Дятловой? Только в больную голову может прийти такая идея!

— Ну хорошо, насчет этого пункта я не настаиваю, по другим-то вы можете отчитаться? Тут есть ряд производственных обвинений. Если они несправедливы, докажите это, подтвердите документально.

— Не понимаю, почему я вообще должен оправдываться, что-то доказывать? Пусть он, пишущий, докажет, что я виноват. Представьте себе, Иван Владимирович, что в один прекрасный день какой-то болван напишет про вас, будто вы находитесь в интимной связи с королевой Англии. Что же, вы будете объяснять, доказывать, что это не так?

— С королевой Англии — нет, а со своей секретаршей — да. Слава богу, до сих пор таких сигналов не поступало. А то писал бы как миленький. Даже справку представил бы, что по состоянию здоровья ни с кем состоять в связи не могу. Это на вас первая анонимка пришла, вы и всполошились. Привыкнете...

— Значит, каждый сукин сын может заставить вас тратить время, доказывать, что его обвинения — ложь?

— Каждый, — философски ответил Панфилов.

— Не понимаю! — вскипел Фабрицкий. — Письмо без подписи, без обратного адреса. Документом оно не является. Надо бросить эту мерзость в мусорную корзину. Или, еще лучше, сжечь рукой палача, как полагалось делать с анонимными письмами согласно указу Петра Первого.