Американский синдром - Овидий Горчаков

Почти все южные леди и джентльмены и их северные гости поддержали защитника гулом одобрения.

Прокурор же требовал, чтобы суд исключил из протокола заявление защитника, будто он оскорбил память миссис Колетт. У него, видит бог, такого и в мыслях не было.

Судья встал на сторону защитника, решив, что доводы прокурора не относятся к делу.

Прокурор с деланной невозмутимостью вызвал свидетеля — врача-психиатра Джулиана С. Леандриса, коротко остриженного бородатого толстяка лет пятидесяти с румянцем во всю щеку. Громогласно поклявшись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, он с видимым удовольствием приготовился отвечать на вопросы прокурора.

Вопрос. Не соблаговолит ли свидетель сообщить, когда и где служил он совместно с подсудимым в специальных войсках США?

Ответ. В 1969 году я работал с ним вместе в госпитале специальных войск в Ня-Чанге, а затем, с декабря 1969 года по март 1970 года, в Форт-Брагге, в медицинском управлении Учебного центра контрпартизанской войны имени Джона Ф. Кеннеди.

Вопрос. Следовательно, можно сказать, что вы довольно близко знали подсудимого?

Ответ. Я никогда не был дружен с ним, знал его как сослуживца. У психиатра мало точек соприкосновения с хирургом.

Вопрос. Однако на протяжении почти двух с половиной лет вы порой ежедневно встречались с ним по месту работы, а также в офицерских домах и клубах, не раз говорили с ним, слушали его замечания о служебных делах и суждения о политических делах, не так ли?

Ответ. Это все так, но необходимо учитывать, что работали мы в крупных военно-медицинских учреждениях с большим штатом, вследствие чего наше знакомство было если не шапочным, то весьма поверхностным. Например, мне никогда не приходилось бывать дома у доктора Мак-Дональда. Жену и детей его я видел мельком, издали, живя не в одном доме с ними, а по соседству.

Вопрос. Тем не менее вы сталкивались с ним, говорили с ним…

Ответ. Да, но никогда не рассматривал я доктора Мак-Дональда в качестве объекта для психоаналитического изучения. Мы были только знакомы.

Вопрос. И все же вы запомнили его выходку на новогоднем балу, когда он, подвыпив, кричал, что охотно сбросил бы водородную бомбу на Ханой и Хайфон?..

Ответ. Доктор Мак-Дональд не кричал, а говорил, и говорил трезво и убедительно, критиковал диссидентов.

Вопрос. Какой разговор с ним особенно запомнился вам?

Ответ. В начале марта 1970 года мы случайно оказались за одним столиком в офицерском клубе и минут десять-пятнадцать говорили за чашкой кофе.

Вопрос. Это было за несколько дней до убийства семьи Мак-Дональдов?

Ответ. Да, за два дня. Наша встреча состоялась пятого марта.

Вопрос. Почему вы, доктор, так уверены в этом?

Ответ. Потому что наш разговор начался с обмена замечаниями по поводу важнейшего события дня, о котором сообщили утренние газеты: вступления в силу договора о нераспространении ядерного оружия.

Вопрос. И что сказал по этому поводу доктор Мак-Дональд?

Ответ. Что он на все сто процентов против всяких соглашений с Советским Союзом, что мы проиграли из-за «мирников» войну во Вьетнаме, потому что боимся пустить в ход ядерное оружие, пока мы сильнее Советского Союза, а потом будет поздно, когда СССР сможет нанести нам ответный удар и тем свяжет по рукам и ногам, превосходя нас в численности вооруженных сил и в обычном вооружении. Меня поразило, с каким жаром он, совершенно трезвый, все это говорил мне. Он говорил, что Америка находится на краю гибели, что дни ее сочтены.

Вопрос. О чем вы еще говорили во время той встречи 5 марта 1970 года, за два дня до убийства семьи Мак-Дональдов?

Ответ. О движении за мир в Америке. Я сказал доктору Мак-Дональду, что в Форт-Брагге военная полиция впервые обнаружила подпольные листовки и газетки Союза американских военнослужащих. Поняв, что он почти ничего не знает о массовом движении за мир в Штатах, я вкратце обрисовал ему это движение, как представлялось оно нашей контрразведке — отделу информации в Форт-Брагге, в котором у меня был приятель. Наиболее опасной из радикальных организаций «новых левых» считалась организация «Студенты за демократическое общество». Помнится, я сказал ему, что Союз американских военнослужащих насчитывает что-то около восьми тысяч человек и что он добивается права политической свободы, права выбирать офицеров, права отказа от выполнения незаконных приказов всюду и везде, не исключая поля боя во Вьетнаме. Я рассказал ему, что рядом с нами, на южнокаролинской военной базе в Форт-Джексоне, действует еще одна организация: Объединение джи-ай против войны во Вьетнаме, что повсюду рядом с военными базами возникли «кофейные» — штабы этих организаций, в том числе и в Фейетвилле, что они выпускают не менее шестидесяти подпольных газет. Их юристы доказывают, что никто не обязан принимать участие и погибать в необъявленной противоконституционной войне в Индокитае. Они выступали против подготовки химической, биологической и радиологической войны, против раздутого военного бюджета, за использование бюджетных средств на решение социальных и экологических задач, на международную разрядку.

Вопрос. Как реагировал подсудимый на эту вашу информацию?

Ответ. С крайним раздражением и возмущением. Знай я, что доктор Мак-Дональд так расстроится, я прикусил бы язык.

Вопрос. Какие еще темы обсуждали вы с подсудимым? Касались ли вы вопроса об американских потерях во Вьетнаме?

Ответ. Очень хорошо помню я такой поворот в нашем разговоре: доктор Мак-Дональд вдруг достал из кармана и показал мне алюминиевое кольцо и сказал: «Вот, ношу как открытую рану. Вы видели такие кольца? Нет? Мне досталось оно на память от одного смертельно раненного летчика, умершего у меня на глазах в Ня-Чанге в шестьдесят восьмом. Это трофейное кольцо из Ханоя, сделанное, как тут указано, из дюраля четырехтысячного, сбитого красными нашего самолета. Видите: изображение падающего «фантома» и цифра «4000». Я смеялся над этой цифрой — коммунистическое, мол, вранье, а в марте шестьдесят девятого наше командование опубликовало официальные цифры наших потерь: мы потеряли более пяти тысяч самолетов! Пять тысяч два самолета! Включая две тысячи четыреста девять вертолетов! Это кольцо облито американской кровью! Я не говорю уж о том, что эти самолеты стоили нам по меньшей мере пять миллиардов, но кто определит цену потерянных жизней наших парней!.. Глаза его горели сухим огнем. Руки у него дрожали. И еще он добавил: «Я не помню, чтобы Америка несла такие потери в воздухе во время второй мировой войны…»

…И СИНДРОМ ФОРРЕСТОЛА

Вопрос. Что вы еще помните из тогдашнего разговора?

Ответ. Доктор Мак-Дональд говорил, что он, как многие американцы, надеялся, что смерть Хо Ши Мина в сентябре 1969 года сломит решимость вьетнамцев к сопротивлению, внушавшую многим из нас изумление и ужас. Но прошла осень, доктор Мак-Дональд собрался уезжать в Штаты, а Вьетконг и не думал свертывать свои боевые действия, продолжавшиеся против южновьетнамского режима и нас уже больше двенадцати лет. Наоборот, он усилил эти действия и продолжал требовать на переговорах в Париже безоговорочного вывода наших войск и прекращения нашей поддержки режиму Тхиеу в Сайгоне. Моего собеседника возмущало заявление президента Никсона, что в конфликте во Вьетнаме Америка не может одержать военную победу и что он намерен «вьетнамизировать» этот конфликт, приступив к отводу наших войск. Это было для нас началом конца. Отступление. Бегство. Все мы понимали, что миллионная южновьетнамская армия была мыльным пузырем. Однако, помню, я сказал, что, глядя на «дядюшку Хо» объективно, я безмерно уважаю его как борца за свои идеалы, хотя и не разделяю их, а доктор Мак-Дональд резко заявил, что ему абсолютно чужд подобный интеллигентский — он сказал, «яйцеголовый» — объективизм и что он всем сердцем осуждал склонность нашего командования согласиться с семидесятичасовым прекращением огня, объявленным вьетконговцами в память «дядюшки Хо». Против этого протестовал, конечно, и Тхиеу со своей сайгонской компанией. Кровь продолжала литься с обеих сторон.

Вопрос. Считаете ли вы, что в то время подсудимый был подвержен «вьетнамскому синдрому»?

Ответ. Как и все ветераны вьетнамской войны, в той или иной степени. Его реакция была реакцией патриота, глубоко оскорбленного бесславным поражением свой страны в этой войне. Шок и отчаяние, оскорбленное национальное чувство вызвали в нем апокалипсические представления. Он решил, что погибает не только Америка, но и весь мир.