Джампер. История Гриффина - Стивен Гулд

– Ах, ну да! Гриффин. Так меня зовут.

– Гриффин? – Она протянула руку, ладонью вверх, словно выманивая дикого зверя из пещеры.

– Гриффин О'Коннер. – Вот черт, проболтался. Ну ладно, вряд ли она сразу побежит выяснять про меня в Интерпол, не так ли?

Она вытянула руку еще дальше, и взяла мою.

– Оччприятна-а! ЭВЭ Кельсон, от Элейн Вера Кельсон, но если хочешь, чтобы я отзывалась, называй меня Эвэ, ладно? – Она крепко пожала мою руку, а потом бросила ее. – И где ты остановился? Мы – в «Оберж Сен-Пьер».

Она не вернула мне альбом и теперь держала его в вытянутой руке, сравнивая рисунок с настоящим шпилем.

– Я жил у кузена своего друга в Понторсоне, но сегодня уезжаю.

Все правда. Но ложь, если вдуматься.

– О, в самом деле? Я тоже. Мы были в Париже, потом пять дней в Лондоне. А ты?

– Я вернусь домой. Кстати, кто это «мы»? – Она посмотрела на меня непонимающе, и я продолжил: – Кто такие «мы», которые живут в «Оберж Сен-Пьер»?

– А, ну, Французский клуб. Центральная трентонская гимназия, Нью-Джерси. Восемь девочек, два мальчика, учитель и четыре сопровождающих родителя.

– Ага, понятно. И они знают, где ты?

Она искоса взглянула на меня.

– А что? Собрался меня похитить?

Я склонил голову набок, словно обдумывая услышанное, а потом с сожалением покачал ею.

– Мне надо собираться днем, да потом еще всякие дела в половине третьего. Не успею тебя никуда впихнуть между этими делами. Но всегда можно выпить кофе. Если, конечно, твои сопровождающие не будут возражать.

– Ну да, они знают, где я, – у монастыря, рисую. В одиннадцать я должна встретиться с ними для проверки. – Она посмотрела на часы. – Еще два часа. Если я не потеряюсь. – Она решительно встала. – Итак, кофе. Я знаю, где подают кофе со сливками и круассаны. Случайно выяснила, так что можем прогуляться, а то я уже засиделась!

Она в последний раз взглянула на мой рисунок, и мы вновь обменялись альбомами.

Эвэ ненавидела Нью-Джерси, ей пришлось переехать туда из северной части Нью-Йорка прошлым летом. Ее отец – инженер-химик, мать преподавала искусство в средней школе, такие профессии всегда ненадежны, так как финансирование искусствоведов урезается в первую очередь. Старший брат Эвэ, Патрик, учился на первом курсе Принстона, а еще у нее была собака неопределенной породы по кличке Козявка. Она хотела пойти учиться в художественную школу в Нью-Йорке, когда закончит гимназию, через два года. Нынешний бойфренд упрашивал ее не соглашаться на эту поездку просто потому, что хотел пойти с ней на вечеринку, а поскольку она все-таки уехала, они расстались.

– Хотя, если честно, он уже был на пути к статусу «экс» задолго до поездки. Например, он называл мои рисунки «комиксами» и еще хотел, чтобы я нарисовала его голым.

Все это я узнал за десять минут, еще до того, как мы приступили к нашему кофе. За кофе ей удалось вытянуть из меня, что я путешествую один, а мои родители умерли.

– Ой! – Ее рот открылся и закрылся, словно она пыталась и не смогла найти подходящие слова.

Я поднял руку.

– Ужасно по ним тоскую. Прошло шесть – ой, даже семь лет. Если не возражаешь, оставим эту тему. Лучше расскажи, что ты повидала в Париже. А еще лучше, – я постучал пальцем по ее альбому, – покажи.

Это сработало. Поскольку мой альбом был тем же самым, что я брал с собой в Париж, мы могли даже сравнить наши рисунки.

Я тронул изображение Сены, бегущей под Пон-Нёф, и сказал:

– Мне очень нравится, как ты передала реку вот здесь, возле Иль-де-ля-Сите. Она как живая – а моя больше напоминает асфальт.

– И как часто ты пишешь воду?

– Не очень, получается асфальт, как видишь.

– Практикуйся. Вот и вся хитрость. Пусть десять следующих эскизов будут изображать воду. Готова по спорить, ты наконец поймешь, в чем фишка. На мизинчик!

– На мизинчик? Это что такое?

– Мы должны пожать друг другу мизинцы, чтобы закрепить сделку.

– Какую еще сделку? А ты что готова сделать? Со своей стороны?

Она удивленно посмотрела на меня.

– О, да! Думаю, это честно. Но это ведь я говорю тебе, что делать, так что свое условие ты выдвигаешь сам.

Я немного подумал.

– Хорошо. Я сделаю десять рисунков воды, а ты позволишь мне нарисовать тебя в Лондоне. В воскресенье.

– Ты будешь в Лондоне?

– Могу попробовать.

– А как ты собрался меня рисовать? – спросила она, нахмурившись, и я понял, что она вспомнила своего бывшего парня.

– Полностью одетой, на людях, но придется пожертвовать пальто. Где-нибудь в парке, допустим.

– Мы остановимся в «Бест Вестерн Свисс коттедж», но я понятия не имею, где это.

– Видимо, рядом со станцией «Свисс коттедж». Это район в Кэмдене. Недалеко от «Риджентс-парк». Я зайду за тобой днем в воскресенье.

– Ла-а-адно. По-моему, у нас куплены билеты в театр, так что не откладывай на поздний вечер, – сказала она. Затем сняла одну из своих митенок и согнула мизинец крючком, обхватив им мой, крепко тряхнула и отпустила со словами: – Давай бум.

– Чего?

– Кулак сожми!

Я сделал, как она сказала, и она стукнула своим кулаком по моему, сказав:

– Бум.

– Ты больная!

Она утвердительно тряхнула головой:

– Ага.

В Пхукете потрясающая вода, чудесных оттенков голубого и зеленого, спокойная, но постоянно в движении. Первые наброски я сделал на острове Ко Бон, перемещаясь с подветренной стороны. Работал я цветными карандашами, которыми пользовался редко, но мне претила мысль о переходе от глубокой воды к отмели, выполненном одним грифелем.

Затем я приступил к Темзе, но в городе оказалось скучно – ряд за рядом стоят дома с окнами на воду. Я вернулся в Оксфорд и шмыгал между туристами, пока не нашел славное местечко возле моста Магдалены, где стал рисовать людей, проплывавших на плоскодонках под арочными сводами.

Подумал, не прыгнуть ли в Оахаку, но это причинило бы слишком много боли. Так что решил провести немного времени на детском пляже в Ла Холлье, рисуя морских львов, выбирающихся на песок из воды, или волны, разбивающиеся о волнорез.

День был серый, мрачный, и океан – точно такой же. Графитовый карандаш отлично подошел для такой воды. Монохром.

Перед тем как удалиться, я вошел в будку телефона-автомата и позвонил в окружное отделение ФБР Сан-Диего.

– Мне бы хотелось поговорить с тем, кто занимается делом об убийстве 16 марта шести агентов миграционной службы.

Женщина, снявшая трубку, спросила:

– А как вас зовут?

– Гриффин О'Коннер. На прошлой неделе я присылал кое-какую информацию. По почте.

– Вот как. Минутку, пожалуйста.

Я слушал музыку режима ожидания в течение двадцати секунд. И уже собрался повесить трубку, когда послышался мужской голос. Фоновый шум был уже другим.

– Алло! Гриффин О'Коннер!

– Да.

– А, хорошо. Я специальный агент Проктор. Одну секунду – мне переадресовали вызов на сотовый.

Шум на заднем плане стал тише.

– Так, теперь получше будет слышно. Ты где?

– Я уверен, ваше отделение уже сообщило вам номер телефона и местоположение автомата.

Некоторое время Проктор молчал, затем усмехнулся.

– Ну да. Я получил твое письмо. Очень было интересно.

– Это дало какие-то результаты?

– Возможно. Но вызвало массу вопросов. Например, что заставляет тебя думать, будто этот Кемп замешан в убийстве на ранчо Сэма Коултона?

Я раздумывал, что ему сказать, а что оставить при себе. Всю ли выложить правду или только большую часть. Те люди, которым правда могла навредить, были уже мертвы.

Но может, она навредит тем, кому я желаю смерти?

– Кемп разговаривал со мной оттуда. По телефону. Он велел прибыть на ранчо, сказал, что иначе убьет Сэма и Консуэло. Я испугался, поэтому позвонил в миграционную службу и вызвал шерифа. Да, – добавил я резко, – я наврал миграционке, что там толпа нелегалов, но я рассчитывал, что чем больше народу тем меньше шанс, что кого-нибудь… – Я сделал глубокий вдох. – …И поэтому соврал.

– И этот Кемп был в ту ночь, когда убили твоих родителей?

– Точно.

– Где связь, Гриффин? Что ему надо?

– Меня. Я и есть связующее звено. Он за мной охотится, хочет убить.

– Почему? Он мог прикончить тебя в доме твоих родителей, верно?

– Он пытался, но я сбежал. У меня остались шрамы.

– И снова спрашиваю: почему? Каков мотив? Я покачал головой. Я и сам не знал, почему, но все это как-то было связано с прыжками.

– Не знаю.

Почти правда.

Проктор продолжал:

– А что с Сэмом и Консуэло? Они дружили с твоей – семьей? Дело в том, что я не могу найти этому никаких подтверждений.

– Нет. Они нашли меня в пустыне после того, как я сбежал. Я был ранен, и они заботились обо мне, пока я не выкарабкался. Потом я уехал жить к племяннице Консуэло в Мехико, в Оахаку. Ее дом взорвали две недели назад. – Я остановился. – Вы ведь знали это, правда?

Проктор выдохнул.

– Да. Знал. Это легко было сделать – дом племянницы и все такое, только вот тел не нашли.