Любимый бывший муж - Ивонн Линдсей

Он раздумывал над тем, что она сказала, уходя. Неужели он все еще влюблен в свою жену? Пора было признать правду – он скучал по Оливии. Он скучал по их жизни вдвоем, по той близости, что возникла между ними во время его выздоровления. Но сможет ли он ее простить? Готов ли снова заботиться о ней и ребенке, зная, что любовь эта может причинить ему боль?

Он провел бессонную ночь и не нашел ни одного ответа на свои вопросы. Денек тоже оказался напряженным, и он по-прежнему ни к чему не пришел в своих размышлениях. Ксандер чувствовал себя уставшим и даже больным, когда вернулся домой в восемь часов. И последним человеком, которого он ожидал или хотел там увидеть, была Оливия, ждущая его у порога.

Глава 17

Увидев своего мужа, Оливия выпрямилась. Но лицо ее было бледным и уставшим, и Ксандер тут же почувствовал тревогу за нее, но не хотел показывать это.

– Оливия, – коротко поприветствовал он ее.

– Я… не могла ждать, пока ты ответишь на мой звонок, мне нужно было тебя увидеть.

– Давай-ка зайдем в квартиру.

Он открыл дверь и впустил ее. За ней тянулся едва уловимый шлейф знакомого аромата, и ноздри его задрожали, а тело тут же отозвалось возбуждением. Почему, ну почему так не могло случиться вчера вечером, с Рейчел? Почему лишь Оливия способна была вызвать у него такую реакцию?

– Присядь – ты выглядишь уставшей, – заметил Ксандер, ставя свою сумку и снимая пиджак. – Ты долго ждала меня?

– Не очень, – ответила она неопределенно.

Она присела, а он стоял, глядя на нее.

– Ксандер, неужели у нас нет шансов?! – вдруг воскликнула Оливия. – Неужели в твоем сердце нет для меня прощения и ты не хочешь начать все сначала?

Ксандер провел рукой по волосам и вздохнул. Он задавал себе этот же вопрос всю прошлую ночь, но до сих пор не нашел ответа. Сердце его кричало, что он должен уступить и попробовать построить все заново, но его опыт и холодный разум подсказывали: «Уходи, пока можешь».

Беда была в том, что чувства его к Оливии все еще были слишком сильны. Каждый нерв, каждая клеточка тела его реагировали на нее – на малейшее изменение выражения лица, на плавные изгибы тела. И он не мог закрывать глаза на то, что она носит его ребенка. Эта новость была похожа на ледяную пощечину, как будто снежком запустили ему в лицо. Но это была не игра, а жизнь. Вот только хочет ли он такую жизнь? Сможет ли рискнуть снова и начать все заново с Оливией и ребенком?

– Ксандер? Прошу, скажи что-нибудь.

В голосе Оливии ясно послышались боль и страх, и ему захотелось утешить ее, сказать, что они справятся. Но он не хотел снова пострадать из-за собственной слабости.

Ксандер сел рядом с Оливией, стараясь не смотреть на нее.

– Я не думаю, что у нас получится, – наконец произнес он.

– Ну что ж, это звучит лучше, чем холодное «нет», – ответила Оливия, и в голосе ее не было и намека на юмор.

Ксандер повернул голову и посмотрел на нее. Это была женщина, чьи нежные прикосновения и забота помогли ему выздороветь и вновь окрепнуть. Он влюбился в свою собственную жену еще сильнее после этой злополучной аварии, провел с ней прекрасные, полные страсти ночи. Но стоит ей уступить – и он опять будет уязвим, зависим от нее и их еще нерожденного ребенка. Он не мог себе этого позволить. Он должен порвать с ней, быстро и без лишней боли.

– Тебе лучше уйти, нам не о чем больше разговаривать, Оливия, – устало произнес он.

– Нет, выслушай меня, – настойчиво сказала она. – Я имею право рассказать тебе о своих чувствах. Я люблю тебя, Ксандер. Я люблю тебя всем своим существом, с первой встречи. Вся моя жизнь принадлежит тебе. Может, некоторые из моих решений были неправильными, и я глубоко сожалею, но я учусь быть лучше. Мы оба учимся, – поправила она себя.

– Я никогда не просил у тебя ничего, – ответил Ксандер и начал подниматься.

Оливия схватила его за руку и потянула вниз.

– Я знаю. Ты, возможно, вообще никогда не признаешься себе в том, что я нужна тебе. Вот почему ты меня отталкиваешь. Вот почему мы жили словно на расстоянии, никогда не делясь друг с другом переживаниями. – Она глубоко вздохнула и произнесла: – Я говорила с твоей мамой. Я знаю теперь, каково тебе было в детстве.

– Что? Зачем? Какое право ты имела с ней разговаривать?

Гнев горячей волной захлестнул его. Гнев на Оливию за то, что она разговаривала с его матерью за его спиной, и на мать за то, что она обсуждала с его женой то, что никогда не обсуждала с ним самим.

– Мне нужно было об этом знать, Ксандер. Чтобы понять, есть ли у нас шанс. Когда Паркер умер, я поступила так, как учил меня мой отец. Собрала осколки и пошла дальше.

– Ты не просто собрала осколки, ты запихнула их в коробки и выкинула вон из своей памяти. Ты обошлась с памятью о Паркере так, точно его никогда и не было.

– Это все, что я могла сделать, я просто не умела справляться с горем иначе. Я не умела говорить об этом. Мы никогда не обсуждали чувства, это было не принято в нашем доме, и полагаю, в твоей семье все было так же. Твоя мама рассказала мне о твоем отце, о том, как он был сломлен. Я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое, Ксандер. Я хочу, чтобы у тебя было все хорошо. И у меня тоже. Поодиночке мы не справимся, но вместе мы могли бы построить все заново. Прошу тебя, скажи мне, что мы этого заслуживаем. – Она взяла его руку и положила себе на живот. – Скажи, что мы все втроем этого заслуживаем.

Ксандер посмотрел на ее руку, затем ей в глаза, в которых блестели слезы, и почувствовал, как его глаза тоже начинает щипать.

– Я не могу сказать тебе то, что ты хочешь от меня услышать.

– Подумай еще немного, Ксандер. Прошу. Ради нас. Мы не совершенны, но вместе мы могли бы постараться исправиться. Я знаю, что отталкивала тебя. Я виновата в том, что не делилась с тобой своими переживаниями. Мне казалось тогда, что если бы я позволила себе с головой уйти в это горе, то не смогла бы жить дальше. Я должна была убрать все, что напоминало о Паркере, чтобы не сойти с ума.

– Мне казалось, что, когда он умер, ты решила забыть о нем навсегда.

– Я не хотела этого. Он был важен для меня. И ты по-прежнему важен для меня. Мы важны. Вместе, понимаешь?

Она встала и принялась ходить по комнате туда-сюда.

– После того как Паркер умер, а ты ушел, я с головой погрузилась в живопись. Во время работы я не чувствовала боли из-за того, что потеряла вас обоих. Я создала самые свои выразительные картины в то время. Но знаешь, – она остановилась и встала перед Ксандером, глядя ему в глаза, лицо ее было искажено болью и сожалением, – я не горжусь собой. Мне кажется, что я нажилась на смерти Паркера. Я словно рисовала свою собственную боль, гнев и чувство вины.