Лола и единственная свидетельница - Изабель Абеди

— Не пойдет, — покачала я головой. — У меня денег только на три шарика каждой из нас.

— Тогда ты возьми два, — предложила тетя Лизбет. — И мне достанется как раз четыре.

Женщина впереди удивленно оглянулась, а сзади кто-то сказал:

— Неплохо считаешь!

Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Крысоловом. На нем была белоснежная рубашка, а его бесцветные глаза так невинно щурились, будто он принимал участие в конкурсе на самого симпатичного жителя Гамбурга. Конечно, ему нельзя было верить ни в коем случае, и от страха я снова проглотила язык.

— Лола говорит, что я должна держаться от тебя подальше, — сказала вместо меня тетя Лизбет. Потом она дернула меня за рукав и спросила: — Мы пришли первые, он ведь не пролезет без очереди?

Я покачала головой и схватила тетю за руку, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Ах ты, маленькая шпионка, — сказал он медово-карамельным голосом. — Умница! Прости, что испугал тебя позавчера. Что ты искала под моим окном?

— Украденные драгоценности, — храбро чирикнула тетя Лизбет. — Но только понарошку. На самом деле я ничего плохого не делала, — и она стиснула мою руку.

Крысолов ухмыльнулся так, что у него уши зашевелились.

— Очень на это надеюсь, — хохотнул он. — С такой резвой барышней, как ты, надо держать ухо востро.

Тетя Лизбет важно кивнула, и когда подошла наша очередь, шепнула:

— Не будь такой трусихой! Видишь — он очень вежливый.

— Крысолов — сама любезность, — сообщила я Алексу через несколько минут.

Тетя Лизбет сидела на краю песочницы рядом с Паскалем с целой горой мороженого. Ей достались и мои три шарика, так как аппетит у меня совсем пропал. В руках у Паскаля было два фруктовых льда, которые он лизал поочередно. Алекс отдал ему свой и присел рядом со мной.

— Не думаю, что тетя Лизбет в опасности, — утешала я не столько его, сколько себя.

— Может, он и в самом деле какой-то подарок заворачивал. Но мы должны продолжать наблюдение.

Энцо, Фло и Сол, которым мы обо всем рассказали во дворе, согласились.

Крысолов снова сидел за компьютером в гостиной. Мы не видели, что у него на мониторе, но похоже, там было что-то забавное. На экране маленькой камеры было видно, как он хихикает, а несколько раз он так расхохотался, что даже запрокинул голову. Рядом с ним стояла тарелка с недоеденными холодными спагетти.

Вечером тетя Лизбет ночевала у Джеффа с Паскалем. Алекс тоже остался дома, а я дежурила у окна с Энцо. Вскоре после полуночи Крысолов со вздохом удовлетворения захлопнул ноутбук и выключил свет в гостиной. Больше ничего не случилось.

А потом наступила суббота.

21. Закуска из курицы и ярко-желтая катастрофа

Бабушка говорит, что хорошая еда успокаивает нервы, а я считаю, что к приготовлению еды это тоже относится. Наши с Энцо нервы успокоились.

В субботу утром бабушка повезла тетю Лизбет на день рождения Лукаса Арне, Джефф решил прогуляться с Паскалем и Алексом, Сол с Фло заняли пост у моего окна, а мы с Энцо надели фартуки и взялись за дело в тропически-знойной кухне «Жемчужины юга». Только Энцо работал стоя, а я — сидя.

Сегодня ресторан работал только вечером, так как после обеда надо было доставить еду для бразильской вечеринки в «Марко Поло Тауэр». По такому случаю папай вступил в должность второго шеф-повара и готовил рыбу, запеченную в банановых листьях. В печи томилось «купим гаучо» — бразильское жаркое из говядины по-деревенски.

Большой и толстый помощник повара нарезал свинину для фейжоады. В гигантском горшке томилась фасоль. Коротышка шеф-повар еще накануне вечером приготовил десерт и различные закуски, в том числе и мое любимое блюдо — кохинью де франго. Это рубленая курятина с пряностями в тесте. Такие маленькие пирожки, похожие на золотистые мячики и до того вкусные, что Карлику приходилось буквально бить меня по рукам, чтобы я не растащила их все. Дедушка крошил лук, Пенелопа месила тесто для сырных шариков. Я наполняла ракушки массой из слегка обжаренного крабового мяса и разных приправ, которые потом запекут в духовке и подадут в виде маленьких корабликов.

Энцо стоял рядом с Карликом, ему досталось особое задание: следить за ризотто с морепродуктами. Мой друг подливал то мясной бульон, то белое вино, и постоянно мешал, следя за тем, чтобы консистенция блюда была кремовой, а рис сварился аль денте[5].

Это только кажется, что все так просто, на самом деле это тонкая работа: добавлять жидкость надо очень осторожно, нельзя помешивать ни слишком медленно, ни чересчур быстро, иначе ризотто выйдет либо клейким, либо излишне рассыпчатым.

Энцо сегодня вел себя примерно: щеки у него так и горели, а когда он особенно усердствовал, то даже высовывал кончик языка. Глаза его сияли. Карлик то и дело заглядывал через его плечо (причем каждый раз ему приходилось подниматься на цыпочки) и удовлетворенно кивал.

— У тебя прекрасное чувство меры, мэу фильо, — говорил он.

«Мэу фильо» по-бразильски значит «сын мой», и когда я заметила, как Энцо раздувается от гордости, у меня даже слезы на глаза навернулись.

В кухне витали безумные ароматы, папай поставил диск бразильского певца Четано Фелозо, мы подпевали и притопывали в такт музыке, продолжая заниматься каждый своим делом. Настроение было такое, что я начисто забыла все наши беды, Крысолова, зудящую гипсовую ногу и свой страх за тетю Лизбет.

И вдруг среди этого безмятежного счастья раздался звонок в дверь. Было часа три дня.

Папай нахмурился.

— Мы кого-нибудь ждем?

Дедушка покачал головой, а Пенелопа отправилась в ресторан, чтобы взглянуть, кто там трезвонит без умолку.

Через две минуты она вернулась бледная и поникшая. Медленно подошла к плите и положила обе руки на плечи Энцо.

— Это к тебе, — тихо сказала она.

Энцо удивленно обернулся, взглянул в глаза Пенелопы, и зрачки у него расширились от ужаса.

— Дорогой Энцо! — послышался резкий женский голос. — Угадай, кто здесь!

Лицо мальчика стало белым как мел. Карлик взял у него из рук поварешку.

— Иди, мэу фильо, — сказал он. — Я тебя подменю.

— Смелее, — подтолкнула его Пенелопа. Голос у нее был печальный и тихий. — Я с тобой.

Энцо покачал головой. В следующее мгновение в кухню влетела женщина. На голове у нее была желто-коричневая чалма, а ярко-желтое платье подолом подметало пол. На загорелых запястьях позвякивали бесчисленные браслеты с серебристыми колокольчиками. Вот так — с раскинутыми руками — она напоминала огромную канарейку.

— Бож-жественный запах! — воскликнула Гудрун, проплывая мимо папая, и сунула