Тысяча порезов - Энн Малком

— Джессика Гонсалес. Ее сын Илай. Живущие в многоквартирном доме в Проспект-Хайтс. В хорошем районе, в хорошем здании, которое почти невозможно найти за такую цену.

Он снова переместился за свой стол, взглянув на стопку бумаг, лежащих там.

Я застыла как вкопанная, едва дыша, когда его слова сжали мое сердце. Моя губа скривилась, я в отчаянии впилась в нее зубами.

— Насколько я понимаю, вся ее семья такая, — продолжил Кристиан, глядя на меня снизу вверх. — Иммигранты. Хорошие, трудолюбивые люди. Каким бы прекрасным ни было здание, его безопасность — ничто для матери-одиночки. С другой стороны, при ее зарплате у нее не так уж много выбора. Она платит за квартиру, помогает своей семье, водит сына в частную школу, — Кристиан говорил спокойно. Как ни в чем не бывало.

Из всех угроз, которые он мог бы сделать… Меня не шокировало, что он не использовал Пита. Он был достаточно умен, понимал, что мне на него насрать. И я была бы готова разоблачить его. Но в этом мире было только три человека, о которых я заботилась. И он нашел их.

Он причинил бы боль невинной женщине и ребенку, если бы я ему отказала. Он такой человек. Холодный. Беспощадный. Без морали. Черты, которые привлекли меня в первую очередь.

И мои же желания привели к моей погибели.

Даже если бы был шанс, что он блефовал, я бы им не воспользовалась. Было много вещей, с которыми я могла бы жить, обременяя свою совесть. Но не это. Не они. Люди, которым удалось найти кусочки моего сердца, те немногие избранные, которые не были извращенными, гнилыми, уродливыми.

— Ты чудовище, — усмехнулась я.

Кристиан приподнял бровь.

— Разве это не то, что тебе нравится во мне?

Я впилась ногтями в ладони, нуждаясь в боли, чтобы остановить слезы, покалывающие глаза. Одной из вещей, которые ненавидела в себе, была моя склонность плакать, когда я сильно злилась. Из-за того, что наше общество пыталось пристыдить женщин за то, что они испытывают гнев, дабы предостеречь их от его выражения. Сердитые женщины были нежелательны. Не женственны. На них смотрели как на сумасшедших.

Слезы были протестом моего тела против всей ситуации. Мои эмоции вырвались наружу единственным возможным для них способом. Что только укрепляло факт о том, что женщины чрезмерно эмоциональны и неуравновешенны. Слабы.

— Ты можешь заставить меня выйти за тебя замуж, — прошипела я. — И я сделаю это, потому что я не такое чудовище, как ты. Но на этом все. Ты никогда больше не прикоснешься ко мне, — поклялась я.

— Ты будешь моей женой, Сиенна, — ответил он. — Во всех отношениях. — Его глаза светились чувственным смыслом, стоящим за его словами, и мое гребаное тело откликнулось.

— Это изнасилование, — кипела я. — То, о чем ты говоришь, среди множества других очень незаконных и морально порочных вещей, — это изнасилование.

Мой голос дрожал, когда я говорила. Колени едва держали меня, и каждая клеточка тела кричала бежать. И все же я осталась на месте.

Я наблюдала, как он встал, обошел стол и направился ко мне. Подкрадывался. Его шаги эхом отдавались в голове, сердце колотилось так громко, что казалось, он слышит.

Почему я не убегала? Почему хотя бы не пыталась бороться?

Потому что, на каком-то уровне, мне хотелось, чтобы он подошел ближе.

Мое тело получило сигнал, когда он был всего в паре метров от меня, и я быстро попятилась. Книги с грохотом посыпались на пол, когда врезалась в книжную полку. Я их почти не замечала. И это не остановило Кристиана. Он поднял руки, чтобы опереться на полку по обе стороны от моего лица, прижимая меня к себе. Заманивая меня в ловушку.

Его тело было теплым, он прижимался ко мне, поглощал меня. Страх и возбуждение смешались внутри.

— Мы с тобой оба знаем, что мне не придется принуждать тебя, — пробормотал Кристиан, его губы были в нескольких сантиметрах от моих.

Он скользнул ладонью вниз по бокам моего тела, пока не достиг подола платья, пробежав по моему бедру, обтянутому чулком.

Я не отталкивала его. Не боролась с ним. Ничего. Просто стояла неподвижно, затаив дыхание, пока тот скользил пальцами вверх, к моему обнаженному бедру, потирая кожу, его глаза были прикованы к моим.

Я даже не сопротивлялась, когда мужчина поднял пальцы, двигая ими по моему клитору.

Вне моего контроля, стон сорвался с губ. Мое тело продолжало предавать меня.

Холодный, пустой воздух ударил в меня, когда Кристиан отступил назад, высказав свою точку зрения.

Я не могла решить, кого ненавидела больше в тот момент, его или себя. Он поднес пальцы ко рту, пробуя на вкус мое возбуждение. Вкушая свою победу.

— Ты сделала выбор, Сиенна. Ты сделала выбор, пойдя со мной в тот вечер. Сделала выбор, связав себя с трусом, который понятия не имел, как с тобой обращаться. Понятия не имел, что тебя нельзя отдавать.

Мои глаза метнулись к нему.

— Я… я не его собственность, чтобы меня отдавать, — заикаясь, пробормотала я. — Я не являюсь ничьей собственностью. И уж точно не твоей.

Его взгляд расколол меня изнутри.

— Да, ты никогда не была его, — размышлял он. — Но ты принадлежала мне тогда, когда я увидел тебя в том ресторане. Ты принадлежала мне тогда, и ты принадлежишь сейчас.

В ушах у меня стоял глухой рев.

У меня не было сил спорить с ним, не было сил лгать самой себе.

*** 

В ту ночь машина забрала меня из моей квартиры.

Остаток дня я работала на автопилоте, покинув офис Кристиана после того, как он сказал мне, что «будет на связи». Я шла по коридору, проигнорировав улыбающуюся секретаршу, которая пожелала мне хорошего дня.

У здания меня ждала машина.

Феликс стоял снаружи, не сводя с меня глаз, как только я вышла. Он выглядел точно так же, как и в последний раз: высокий, худощавый, одетый во все черное. Его кожа цвета слоновой кости казалась еще более шокирующей в ярком послеполуденном свете. Люди смотрели на него, проходя мимо. Жители Нью-Йорка и глазом не моргали, когда проходили мимо того, кто гадил на улице, даже когда натыкались на модель с подиума или звезду ситкома. Жители Нью-Йорка были слишком пресыщены, чтобы кого-то впечатлять или бояться.

И все же в их глазах был интерес, когда они проходили мимо. Страх и признательность.

Феликс не смотрел никуда, кроме как на меня. В его глазах снова было какое-то понимание. Гребаная насмешка. Меня это очень сильно разозлило. Он открыл