Собрание сочинений святителя Григория Богослова - Григорий Богослов

нашу сестру соблаговоли как можно скорее отослать ко мне, как общую опору и благочестивых, и моей немощи. Иначе много буду жаловаться на твою Сакердотиду, от которой терплю эту потерю, и назову ее собственным ее именем; а каким, узнаешь, спросив у нее самой.

184. К Немесию (183)

Просит сего правителя Каппадокии избавить от пени одного своего родственника Валентиниана (386 г.).

Иные хвалят Пифагора Самосского, что, когда должно ему было совершить жертву, принес он в жертву глиняного быка, потому что не одобрял других жертвоприношений и говорил, что не надобно мертвыми очищать мертвого, так называя тело. Ему и ты, чудный, прекрасно подражаешь. Поелику же у тебя запрещено налагать пени, и один ты или весьма с немногими из начальников вселил в подчиненных безубыточный страх, то не введи в убыток также твоего и моего Валентиниана; потому что прошу за родственника; но, на словах погрозив взысканием, не допусти до действительного убытка; потому что и наказанию подвергается, если должно осмелиться это сказать, не за собственную свою беспечность. Поэтому если убеждаю тебя как судью, то это лучше всего. А если нет, то прибегну к тебе как к другу. И то же скажу твоей учености, что, говорят, писал некто к своему другу: «Такого–то, если ничего не сделал он худого, прости ради самой правды, а если сделал, прости ради нашей дружбы». Но во всяком случае, прости, сверх прочего рассудив и то, что к общественному достоянию не много прибавит взыскание двух коней, а у нас эта милость напишется на сердцах. Присовокуплю и то: помоги в несчастье человеку, сильно сокрушенному этим происшествием.

185. К нему же (184)

Изъявляет желание иметь с ним свидание, чтобы продолжить прежнюю беседу о христианстве.

Хотя ты сделал, что и самое правление твое у нас есть любомудрие, а знаю, что и впредь так будешь делать, если Бог печется о нас сколько–нибудь, — однако же всего лучше было свидеться с тобой мне теперь, когда свободен ты от дел общественных и когда в тишине можно насладиться твоим умом, которого имею немногие следы, как молнии, не удержимой взором, а большей части еще не изведал. Но сколько пожелать этого важно, столько получить сие не легко при таком состоянии тела, каково у меня. А потому, если и этого сподоблюсь, буду иметь у себя все; потому что ты остаешься у меня в долгу одним свиданием, по обещанию продолжить беседу о нашем учении, которую оставил когда–то неконченной. А если не удастся мне сие, то сам я против воли понесу потерю. Впрочем, знай, что всегда ты с нами, где бы ни был; и желаем, чтобы путеводили тебя наши молитвы! Знай также, что, пока дышим, всегда будешь с нами, потому что сам ты начертал себя в нас, которые не малоценнее какого–нибудь столпа; и еще глубже начертаешь, когда станешь Божиим и явно нашим или, если приятнее для тебя сказать это, когда мы станем твоими.

186. К нему же (185)

Изъявляет сожаление, что не виделся с ним во время его приезда.

Что значит? Ты проходишь мимо, а я не знал и так же не мог уловить тебя, как неуловимо эхо для тех, которые думают, что оно к ним близко, и

обманываются отголосками. Иначе в этом одном поступил бы я с тобой властительски. Но по крайней мере, чудный мой, пришли мне письмо; хотя это буду иметь вместо тебя, то есть, как говорится, вместо тела — тень.

187. К нему же (79)

Ходатайствует за какого–то Феодосия.

Если кажусь для тебя неучтивым, потому что часто пишу, то не подивись, если возопию на тебя праведному Судии; и знаю, что простишь мне вину. Сам ты виновен в моей смелости, усердным исполнением моих просьб вызывая на новые просьбы. И сие нимало не удивительно. Ибо много во мне такого, для чего охотно делаешь милость, — моя старость, болезнь, общее занятие науками (если в науках и я что–нибудь значу), даже то самое, что желание мое свидеться с тобой встречает препятствие в болезни и не успевает в таком важном деле. Но какая моя просьба? Если бы она была несправедлива, то постыдился бы я такого мужа; а если справедлива, охотно склонись на нее. Опять приходит к тебе почтеннейший сын наш Феодосий, вместе мой и твой: мой по намерению, а твой как проситель, — приходит к тебе с прошением о деле, достойном сожаления. Сироты бедствуют; и как о делах человеческих среди течения их неизвестно, чем окончатся, и боимся, чтоб не подвергся изгнанию отец, который облегчал сиротство многих, то всем окажи одну милость. Простри руку помощи к несчастью, которое бы сам ты уважил. Хотя правление твое не имеет нужды в каком–либо приращении доброй славы, как утренняя заря в светлости, однако же, если бы пожелал ты какого приращения, то будь уверен, что никакое не может быть больше и славнее того, чтобы многие любящие говорить правду узнали твою правоту.

188. К Аделфию (128 и 223)

Поощряет его к внутренней жизни.

Пусть так! [345] Первое у нас сделано, и очень хорошо; оба хвалим добродетель, стремимся к Богу, не привязываемся к дольнему, — потому что в нем нет совершенной необходимости, — лобызаем лучшее и божественнейшее дружество, дали друг другу руки и верим один другому. А теперь попрошу уже тебя и о том, что составляет второе условие дружбы, предначав снова Богом и при помощи Его приступив к делу, так как Его избрали мы для себя покровителем всякого слова и дела. Если же такой важный предмет поверяю письму, то не дивись сему; потому что твоя правота, простота и благородство твоих нравов, какие редко и у немногих можно найти, всего более ободрили меня осмелиться на доброе дело. Притом не все доверяю письму; я не так невежествен, не делаю великих дел слегка и требующего внимания — кое–как. Но теперь, как говорит Пиндар, поставим золотые столпы в благоустроенном преддверии чертога, впоследствии же времени, если даст Бог, своими руками соорудим достойный удивления чертог, к слову, как говорится, приложим и дело. К тебе приходит много людей знатного рода. Ибо я уверен, что приходящих много. Кто же не любит тебя и твоего сообщества? Приходят многие из людей весьма надменных, выставляя на вид деньги, родство, друзей, могущество свое в городах, могущество при дворе и все, что служит игралищем причудливой превратности и времени и выпадает то тем, то другим, подобно различным положениям зерни, то так, то иначе, и перекидываемое и переворачиваемое. Я вместо всего этого предлагаю тебе одно — себя самого, и от тебя требую взамен всего одного же — тебя самого. Поэтому, хотя ты лучший из лучших (уступаю тебе это потому что и сие наше дело), но (да будет это сказано с Богом) не превзойдешь меня в одном — в верности и в искренности дружбы. А это человеку разумному надобно уважать больше, нежели все прочее в совокупности. Сего достаточно для твоего совершенства. И это, может быть, превосходит меру письма. Наконец, пожелаю чего–нибудь себе и тебе. Бог, Который и сие и все прочее устрояет для любящих Его, Сам да вложит тебе в ум, что лучше и полезнее для тебя и для меня, особенно когда рассуждаем сами с собой о таких предметах!

189. К нему же (129)

Извиняется, что не был в Навилах и на соборе.

Сына не бесчестят, но и отца не лишают доверия. Поэтому не лиши доверия и меня, который оправдываюсь, что быть в Навилах и участвовать на соборе, при всем том что меня приглашали с таким усердием, попрепятствовали мне недосуг и душевная немощь, а не какая–нибудь лень и не презрение, как, может быть, подозревал ты. Потому, хотя и доселе еще одержим я немощью, однако же, как скоро даст Бог выздороветь, постараюсь оправдаться и самым делом: приду к твоему благородию и подам полное благословение моему дому. Ибо молю и желаю, чтобы твое было моим.

190. К нему же (130)

Укоряет его за нечистое обращение с женами, давшими Богу обет девства.

Доселе называю тебя досточестным, хотя замышляешь и не досточестное. Прими же великодушно дерзновение человека, которым движет отеческое сердоболие и который не может быть терпеливым по благорасположенности. Ибо гораздо лучше, когда ненадолго опечаливший приносит великую пользу, нежели, когда смеющийся с тем, чтобы доставить удовольствие, причиняет вред в главнейшем. Илий был священник, и хотя делал выговоры своим нечествовавшим сынам, говоря: не благ слух, чада, егоже аз слышу о вас (1 Цар. 2:24), но поелику делал не сильные выговоры, то сам подпал сильному обвинению, и благочестивый отец понес наказание за беззаконие детей. Устрашаемый сим примером, и я приступил к этому увещанию. Не знаю, что с тобой сделалось, какое омрачение объяло тебя? Как стыдишь свой род, стыдишь мою седину и те надежды, какие возымел я о тебе, когда был в Навилах, беседовал с тобой о всем добром и, как думал, убедил тебя в этом! Как не слышишь, что говорит Писание: не даждь женам твоего богатства и твоих имений в последний совет (Притч. 31:3)? Поверь, что в скором времени раскаешися в этом, егда, по написанному, иструтся плоти тела твоего (Притч. 5:11) и ум, как бы проторгнувшись сквозь облако, в состоянии будет воззреть к Богу и чисто размыслить о том, что полезно. Остерегайся сети, и не уловлен буди твоими очима (Притч. 6:25); а если уловлен, пробудись; и не подтверждай разглашаемого, будто бы какими–то снадобьями омрачен у тебя ум; потому что разврат искусен на выдумку худого. Прискорбно и то, что такой дом, обогащенный столькими