Ересь Хоруса. Омнибус. Том 3 - Дэн Абнетт

Вернулась кривая ухмылка, стеклянный взгляд, выражение, говорившее о том, что старик видит вещи, которые не существовали в этом мире.

— Мы не можем покинуть Алаксес. Недостаточно сильны для этого. О чем это тебе говорит?

Бьорн не знал, но не согласился с приговором. Для VI Легиона не существовало ничего невозможного, дай только достаточно времени и усердия. Но воин не стал спорить с руническим жрецом. К тому времени лихтер влетел в ангар и уже выпустил шасси.

Ква убрал фиксаторы, с радостью освободившись от этих оков, и, поморщившись, поднялся.

— Что ж, пошли, Однорукий, — сказал он. — Время увидеть, обоснована ли его вера в тебя.

Шесть часов спустя после неудавшейся попытки вырваться из туманности Алаксес, «Рагнарок» занял позицию во главе флоте. Остальные капитальные корабль собрались поблизости, временами сближаясь на менее чем тысячу метров, двигаясь через извилистые полости адского лабиринта, подобно рогатому скоту, толпившемуся у ворот. За этот период был потерян еще один эскортный корабль, затянутый в багровые щупальца, когда попытался выполнить резкий поворот через рваный разрыв. Края пустотного туннеля суживались, все так же выбрасывая огромные султаны, которые скребли по едва державшимся пустотным щитам крупных кораблей. И все это время Альфа-Легион терпеливо и осторожно продолжал преследование, оставаясь в пределах видимости кормовых оптических приборов Волков и с неослабевающей слаженностью выполняя задание.

Лорд Гунн стоял на мостике своего корабля, просматривая один за другим поступающие доклады по флоту. Список повреждений и потерь начинал сводить с ума, и он ничем не мог помочь себе. По крайней мере, пока соблюдал приказ о запрете повторной атаки.

— «Храфнкель» теряет ход, — пробормотал он, наблюдая за тем, как флагман постепенно выходит из ордера. Похоже, громадный линкор терял атмосферу в нескольких секторах, а его субварповые двигатели опасно раскалились.

Эсир поднял голову со своего поста в двух метрах от Гунна.

— Он поврежден, ярл. Мы отправили сообщения, но ответа не было.

Гунн смотрел, как рыскает среди ржаво-красных облаков колоссальный «Храфнкель». Это был лучший корабль флота, равный любому гордецу из другого Легиона. А теперь его истерзанный остов шел навстречу гибели, тащась в кильватере меньших боевых кораблей.

— От примарха есть сообщения? — спросил он, уже зная ответ.

Эсир покачал головой.

Гунн опустился на трон, прижав подбородок к сплетенным пальцам. Если «Храфнкель» будет и дальше терять скорость, то это станет проблемой. «Рагнароку» придется замедлить ход, чтобы просто обеспечить флагману огневую поддержку, подвергнув тем самым опасности остальные корабли флота.

— Кто сейчас командует кораблем? — спросил он.

— Точно неизвестно.

Гунн встал.

— Так не пойдет.

Эсир неуверенно взглянул на него.

— Ярл?

— Это флагман. Если примарх не будет командовать им, значит должны другие.

Он направился с командного трона к тяжелым противовзрывным дверям в конце наблюдательного яруса мостика.

— Принимай командование. Проследи, чтобы мы были наготове и не сбавляли ход.

— Флот движется на полной скорости, — предупредил Эсир.

Гунн повернулся и одарил его испепеляющим взглядом.

— Передай на «Храфнкель», что я отправляюсь к ним. Пусть держат телепортеры наготове и опустят щиты мостика или я сам их разорву.

Русс прибыл на Фенрис, как ему говорили впоследствии, во время сезона штормов. Скьялды по-прежнему рассказывали об этом — северные небеса раскололись, освещенные серебристыми полосами, и земля несокрушимого Асахейма содрогнулась в первый и последний раз на памяти смертных.

Сам примарх ничего из этого не помнил, как и того, что было раньше, за исключением обрывочных снов, которые приходили к нему в короткие затишья между битвами — запахи химикатов и гул таинственных машин; наполовину осознаваемое ощущение плавания в жидкостях, прислушиваясь к осторожным движениям обслуживающего персонала снаружи амниотических емкостей; тиканье контрольной аппаратуры; шепот голосов, которые могли быть, а может и нет, человеческими.

Обладать такими воспоминаниями было невозможно, так что они, видимо, являлись послесобытийными проекциями, только облеченными в определенную форму, как только Всеотец объяснил обстоятельства создания Русса. После этого он был вынужден признать, что родился вовсе не на Фенрисе, а волки, лед, шторм и летний огонь стали случайным наложением на детство, которое задумывалось совершенно иным.

Конечно, у него было чувство, что он всегда об этом знал. Еще до прибытия Всеотца он чувствовал неправильность происходящего, словно он вследствие какого-то грандиозного обмана оказался запертым в кошмаре, одновременно чарующим и ужасающим. Волки склоняли пред ним головы, как и смертные воины, которых он подчинял или убивал с такой ошеломляющей легкостью. Ему хотелось закричать: Кто вы? Почему я сильнее вас?

Понимание не пришло и на Терре. Император, Всеотец, чей меняющийся образ было невозможно прочесть, долгое время держал его в изоляции, выдавая информацию по крупицам, обучая пользоваться силовым доспехом, управлять звездолетами, контролировать варп-сознание, которое текло по его венам так же обильно, как и сверхнасыщенная кислородом кровь.

— Я мог бы прямо сейчас покинуть Фенрис, — однажды сказал Русс отцу. — Планета слишком дикая для жизни и никогда не обеспечит армии, которые ты заслуживаешь.

Покинуть Фенрис. Невозможно представить, что он когда-то это сказал. За десятилетия, прошедшие с того разговора, фенрисийцев VI Легиона жестко превратили в подобие мира смерти. Они начали строить Клык, выдалбливая Великую Гору землеройными машинами размером с титан «Разжигатель войны». Император, несомненно, рассчитывал, что Волков будут рекрутировать из мира льда и пламени, а уникально жестокий родной мир, случайно или умышленно, останется проверенным горнилом Легиона.

Поэтому притворство продолжалось. Русс стал большим фенрисийцем, чем они сами. Он пил мёд с берсерками и боролся с черногривыми на кровавом снегу, презрительно и весело хохотал в море звезд. Он позволил годи украшать доспех и гравировать мечи. Он избегал советов Гиллимана и Льва, и игнорировал каждого эмиссара Лоргара. Он делал именно то, что ему говорил Всеотец — стал оружием последнего выбора, самым верным из братьев, исполнителем грязных войн.

Волчий Король не возмущался, когда пурпурно-золотой Легион Фулгрима получил палатинскую аквилу, а Вулкана надолго и без объяснения причин отозвали. И даже когда Хорус был назначен магистром войны, а доводы в пользу того, кто был истинно избранным сыном стали бесполезными, он промолчал. Русс нутром знал, что Волки были созданы именно такими по причине: никто другой не смог бы выполнять их кровавую роль. В конечном счете, если Империум пошатнется, это его нога наступит на шею любого узурпатора под благосклонным и непостижимым взором генетического отца, творца всех его несчастий и неуверенности, его счастья и славы.

Но теперь с этим притворством было покончено. Он и в самом деле стал тем, кем когда-то только притворялся. Он чувствовал, как душа мира пульсирует под кожей, и никакая чистка не смоет это пятно. Руны больше не были просто знаками, которые терпели как суеверия отсталого народа. Они говорили с ним, словно надзиратели-заговорщики, радующиеся привлечению на свою сторону узника. Потерпев поражение, примарх, наконец, понял, почему Император так и не позволил ему покинуть Фенрис.

Планета завоевала меня. И не отпустила.

Он снова посмотрел на руны, разбросанные по камню в том же сочетании, что и раньше. Проявлялся образ, вытягиваемый в реальность, как окровавленный новорожденный, что кричит на полу палатки. Русс пристально смотрел, различая некоторые подробности, которые видел раньше, а также новые, размытые сомнением, проникающие в границы картины, созданной им для себя.

Цель была близка. Примарх слышал некоторые из слов, едва слышно нашептываемых судьбой. Еще несколько бросков. Всего несколько в неспокойное море.

У дверей раздался звонок, разрушая хрупкое чувство понимания.

Он понятия не имел, как долго гадал. Судя по погасшим жаровням, должно быть много часов. Единственным источником света в помещении было тускло-красное свечение газовых облаков, проникавшее через иллюминаторы в дальней стене.

— Войдите, — проскрежетал Волчий Король.

Дверь в покои Русса открылась, за ней оказался знакомый силуэт Ква Того-Кто-Разделен. В играющем свете пламени его тяжелый рунический доспех кишел надписями. Рядом с руническим жрецом стоял Бьорн Однорукий, излучавший смесь любопытства, дерзости и сомнения.