Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо этого, вроде бы логичного шага любящего мужа и отца в реалиях тех лет, Вангенгейм, находясь в заключении, начинает свою 4-летнюю дочурку… готовить к школе. Отправляет домой по несколько писем в месяц специально для дочери, рисует в них ягодки-грибочки, объясняет, как они растут, гербарий для дочери собирает, чтобы она знала, как разная травка выглядит, объясняет явления природы и т. п…
Папа сильно доченьку любит! Папа хочет, чтобы она о нем не забывала и тоже любила. А мама же у доченьки — дурочка, она сама развитием ребенка не занимается, поэтому папе, страдающему на каторжной должности библиотекаря, приходится из тюрьмы самому заниматься развитием ребенка.
Да, конечно, поздний ребенок, любимая дочурка… Но, пардон, как мне не хочется выглядеть циником, но это не любовь к дочери. Это боязнь того, что жена может бросить получившего приличный срок сидельца, стремление сделать всё возможное, чтобы привязать ее к себе с помощью ребенка. Да и не о жене он думал, а о том, что она после развода не будет отправлять ему на зону посылки.
Либо — другой вариант: никто в те времена не третировал семьи «врагов народа», если члены семьи не были вовлечены в преступную деятельность мужей. «Сын за отца не отвечает». Жены и дочери тоже. И тогда профессор Вангенгейм не выглядит подлецом, который удерживал с помощью дочери жену от развода, если он точно знал, что на жизни близких его биография никак не скажется.
И ведь, действительно… Снова обратимся к книге о нашем герое:
«После ареста мужа Варвара Ивановна осталась единственной кормилицей большого семейства (младшая сестра, которая училась в техникуме, старый отец, маленькая дочь, а еще приходилось помогать сестрам и брату, жившим в деревне, обремененным многочисленными детьми, ну и, конечно, посылать продуктовые посылки и деньги на Соловки), поэтому приходилось очень много работать.»
Вот она — каторга. Без всякого ареста и лагеря. Муженек-то, по сравнению с женой, жил как кум королю на Соловках. Но не спешите, дальше:
«Тем не менее, Варвара Ивановна поступила на вечернее отделение географического факультета Московского педагогического института и успешно его окончила к 1938 году. После закрытия школы № 40 она преподавала географию в старших классах московских общеобразовательных школ, а во время эвакуации — в г. Магнитогорске (конец 1941–1943 гг.). И где бы она не работала, она всюду организовывала краеведческие кружки для школьников, которые пользовались большой популярностью и высоко оценивались руководством школ, отделами народного образования и т. п. (об этом можно судить по многочисленным почетным грамотам).»
Помните мерзкий фильмец «Завтра была война»? Инженера только арестовали, а у его дочери-старшеклассницы начались такие проблемы, что девчонка дошла до самоубийства. Так это уже накануне войны, когда волна «Большого террора» спала.
А тут — как раз в разгар его. По Москве стаями носятся «воронки», в которых сидят звероящеры-чекисты, хватают десятками тысяч ни в чем не повинных людей и расстреливают их на Бутовском полигоне. Жена же осужденного по «политической» статье спокойно учится в педагогическом институте, заканчивает его и идет преподавать в школу. Пока учится в институте, переписывается с осужденным мужем, шлет ему посылки, ходит с ходатайствами, добиваясь его реабилитации. Как она проскочила между шестеренок молоха «Большого террора»?
Так и этого мало. Пока Варвара Ивановна училась в пединституте, до 1938 года, до закрытия школы № 40, она работала… директором этой школы. Жена «врага народа». В период «Большого террора». В 1946 году была награждена медалью «За доблестный труд в Великой отечественной войне 1941–1945 гг.» В 1949 году стала кавалером ордена Ленина. Жена «врага народа».
Это с каким героизмом жена А. Ф. Вангенгейма преподавала детям географию и вела краеведческий кружок, если ее за это орденом Ленина наградили?! Да еще с таким анкетным пятном — расстрелянный за «контрреволюцию» муж.
Давайте так определимся, если профессор Вангенгейм жил в то время и в той стране, по которой в 30-е годы катилось кровавое колесо «Большого террора», то он являлся эгоистичным подонком, держащимся за свою жену, как за источник «подогрева» в тюрьме, наплевавший на то, что губит и ее жизнь, и жизнь своей дочери.
Если же судьба профессора никоим образом не сказывалась на жене и дочери, как это видно из биографии Варвары Ивановны, то… в той реальности страшным 37–38 гг. элементарно не находится места. 37–38 годы, как мы их знаем, присобачены к настоящей истории СССР из какого-то другого, полностью фантастического мира.
Предвижу и предупреждаю вопрос насчет возможного развода наших супругов. Не разводились. В письмах на это нет даже намека, за дочерью сохранилась отцовская фамилия.
Вот так в припадке антисталинского и антикоммунистического безумия те, кто пытался сделать иконами «безвинно пострадавших», поместив их выдуманный мир сталинских ужасов, на иконах изобразили эгоистичных подонков, не думающих даже о своих близких.
«Холодное лето 53-го» — еще один антисталинский пасквиль. Показана, как подонки, семья репрессированного в исполнении актера А. Папанова. Пока глава семьи сидел в лагере, жена и сын отказались от него. Предали. Извините, но это какая-то мораль навыворот. Здесь подонок как раз герой Папанова, если он сам, чтобы предотвратить малейшую угрозу для близких, не порвал с семьей. Не предлагать жене и сыну отказаться от него, а самому заявление написать: знать вас не желаю, ничего общего с вами иметь не хочу.
Впрочем, весь антисталинизм — это мораль навыворот. Мораль подонков…
* * *
В октябре 1937 года страдальцев из Соловецкой каторги повезли на расстрел. Биографы Вангенгейма приводят описание перевозки по книге Ю. И. Чиркова:
«В конце октября неожиданно выгнали всех обитателей открытых камер (открытая камере — это такая камера из которой можно было ходить в лес собирать грибы и ягоды — авт.) кремля на генеральную проверку. На проверке зачитали огромный список — несколько сотен фамилий — отправляемых в этап. Срок подготовки — два часа. Сбор на этой же площади. Началась ужасная суета. Одни бежали укладывать вещи, другие — прощаться со знакомыми. Через два часа большая часть этапируемых уже стояла с вещами… В рядах проходящих мелькнуло лицо профессора Флоренского… Вангенгейм (в черном пальто и пыжиковой шапке). Увидели меня. Кивают головами, а руки заняты чемоданами…»
Я представляю, как выглядела
