Против ветра - Дж. Фридман

— Вот мерзавцы! Вот дерьмо поганое! И это после всего, что ты для них сделал! Да без тебя они пустое место!

— Они считают, что со мной им крышка. И, если придерживаться их мерок, они правы.

— К черту их мерки! И я так думаю.

— Давай я тебе помогу! — Она сжимает мне руки, показывая, что не бросит меня в беде.

— Нет. — Я качаю головой.

— Почему?

— Не нужно этого делать, вот почему.

— Да кому какое до этого дело? Тебе как никогда нужна помощь и поддержка, а остальное не имеет значения. — Должно быть, она права. Она гораздо практичнее меня.

Но я должен быть с ней честным, как никогда.

— Да, Патриция, от кого угодно, но только не от тебя.

— Ну и скотина же ты!

— Знаю, но больше встречаться мы уже не будем. Вообще. Никогда. Между нами все кончено.

— Из-за сегодняшнего вечера?

— Да.

— Черт! — Она вне себя от ярости. — Почему ты мне раньше ничего не сказал?

— Смысла не было. Что бы от этого изменилось?

— Не знаю, — искренне говорит она. — Может, что-нибудь и изменилось бы.

— Извини.

— Кто же знал? — Печально улыбаясь, она глядит на меня. — На какого же прохвоста я променяла свою карьеру в Санта-Фе, у меня же была возможность ее сделать!

Я так же грустно улыбаюсь ей в ответ. Теперь, выложив все, в глубине души я дрожу от страха.

— Если как-нибудь будет желание поговорить… — Слова повисают в воздухе.

— Я тебе позвоню.

— Обещаешь?

Я киваю. Целомудренно поцеловав ее в лоб, я выхожу через прозрачную дверь и спускаюсь по ступенькам крыльца. Отъезжая, я вижу, что она так же стоит, глядя мне вслед.

В квартире не убирали уже две недели, кондиционер дышит на ладан, такое ощущение, что я зарос грязью. Если бы я не экономил каждый цент, то на эту ночь снял бы номер в гостинице, а утром позвал бы уборщицу, чтобы она навела порядок.

Вместо этого я наливаю себе приличную порцию «Джонни Уокера» со льдом. Ах ты, гнусный ублюдок, ты не мог свалить подобру-поздорову, мало того, что ты ее трахнул, так еще начал плакаться ей в жилетку, рассказывая о нашей фирме! О Боже, завтра с утра об этом уже весь город будет знать! Второй бокал виски меня успокаивает: хватит паниковать, не такой она человек, если речь идет о чужой тайне, она будет держать язык за зубами! А если вся история случайно выплывет наружу? Она же работает у Робертсона, а он просто помешан на этом.

После третьего гудка она берет трубку.

— Быстро ты!

— Да. — Черт, чего я вообще позвонил?

— Что-нибудь случилось?

— Нет, нет. — Одним махом я допиваю виски, протянув руку через кухонную стойку, наливаю себе еще, на два пальца — не больше.

— Уилл? — Она встревожена.

— Слушай, то, о чем мы с тобой говорили…

— Да?

— Давай забудем об этом и все, ладно? Будем считать, что этого разговора не было.

— Но… как же я смогу? Почему ты так хочешь? — Просто никому ничего не рассказывай, о'кей? — Ни жив ни мертв от страха, я пытаюсь говорить спокойно, но мне это не очень-то удается. В трубке воцаряется молчание.

— Пэт?

— А с какой стати мне рассказывать?

— Так я и знал. Знаешь, бывает, иной раз проговоришься ненароком. — Черт, если еще хоть раз сболтну лишнего, трахнув бабу, то, клянусь, вырву себе член с корнем!

— Нет, за меня можешь не беспокоиться! — безапелляционно заявляет она. — По-моему, ты боишься, как бы самому обо всем не разболтать.

— Я же говорю — случайно! Только и всего.

— Я ведь не такая, как ты, Уилл. Можешь быть уверен, я не проболтаюсь.

— Слушай, я так и знал.

Мы молчим, в трубке раздается слабое потрескивание.

— Уже поздно, — напоминает она.

— Да. А мне утром вставать ни свет ни заря.

— Я рада, что ты позвонил, решил, что стоит это сделать.

— Я тоже. — Это сущая правда.

— В следующий раз постарайся быть поувереннее, ладно?

Я стукаю себя трубкой по лбу.

— Ладно. Обещаю.

— Вот и хорошо. Спокойной ночи, Уилл.

— Спокойной ночи, Пэт.

Она вешает трубку. Черт побери, всякий раз, когда ты думаешь, что весь мир у тебя в кармане, оказывается, что не тут-то было. К тому же голова у меня просто раскалывается.

5

— Ваша честь, хотелось бы, чтобы нас выслушали по этому вопросу.

Судья Мартинес кивает.

Проводится слушание по возбужденному нами ходатайству о переводе дела в другой судебный округ. Так как жюри присяжных пока еще не выбрано, это заседание может иметь решающее значение.

Встав с места, Моузби неторопливо подходит к нам. Наверное, он завтракал хлебом, приправленным чесноком, от него так сильно разит чесноком, что его чувствуют все, кто сидит на местах, отведенных для адвокатов. Сморщив носик, Мэри-Лу машет рукой у себя перед лицом. Глядя на нее, Фрэнк усмехается, ощеряя зубы с остатками завтрака. Качая головой, Мэри-Лу всем своим видом демонстрирует открытую неприязнь. Остальные делают вид, что ничего не замечают. Я давно отношусь к нему исключительно как к оппоненту. Наше дело слишком серьезно, чтобы размениваться на симпатии и антипатии.

— Господин адвокат? — Мартинес переводит взгляд в нашу сторону. Раньше он был окружным прокурором, сейчас старший судья и позаботился о том, чтобы дело попало именно к нему, — не столько из-за него самого, на своем веку он рассмотрел десятки дел об убийствах, и ему ни к чему ни паблисити, ни лишние осложнения. Если рокеров признают виновными, он не хочет, чтобы вынесенный им приговор был опротестован, и считает, что лучше, чем любой другой судья, сумеет обтяпать это дельце. Он жесткий юрист, как правило, благоволящий к представителям обвинения, но на суде у него не особенно разгуляешься.

— На каком основании вы ходатайствуете о переводе дела? — спрашивает Мартинес.

— На том основании, что наши подзащитные не могут рассчитывать на справедливый и беспристрастный суд здесь, в Санта-Фе, Ваша честь, — отвечает Томми. — На моей памяти в истории Нью-Мексико не было дела, которое до суда получило бы большую огласку.

— Но где-то ведь их нужно судить.

— У нас уже три тома газетных и журнальных вырезок, Ваша честь, — говорит Пол. — Видеозаписей в общей сложности на шесть часов. Уму непостижимо, чтобы в Санта-Фе нашелся человек, который не читал или не слышал об этом деле.

— Не знаю. Подбор членов жюри присяжных покажет, так это или нет.

— Нам кажется, что это более чем веские доказательства, Ваша честь, — настаивает Томми.

Мартинес бросает на него сердитый взгляд:

— А об этом уж позвольте мне судить, господин адвокат! — огрызается он.

— У меня и в мыслях не было оскорблять вас, Ваша честь, — почтительно отвечает Томми. Правило первое: не злить судью. — Я просто хотел сказать, что из всего, что мы пока обнаружили, это самое убедительное доказательство.

Мартинес поворачивает лицо к Моузби: «А каково мнение обвинения по этому поводу?»

— Мы за то, чтобы дело рассматривалось здесь, Ваша честь, — отвечает Фрэнк, стараясь не дышать на Мартинеса. — Мы считаем, что здесь, в Санта-Фе, как и в любом другом городе штата, можно подобрать справедливых и беспристрастных присяжных. Дело-то громкое, господин судья! И обвинение приложит все усилия для того, чтобы его рассмотреть. Защита, наверное, тоже в долгу не останется.

Разгильдяй, но хитер, ничего не скажешь! Не отрицая, что проблема налицо, он добивается того, что она снимается как бы сама собой. И в результате оказывается в выгодном положении: в то время как мы мутим воду, он делает все от себя зависящее.

Все ждут, пока Мартинес размышляет. Он понимает, что возражение Моузби по большому счету яйца выеденного не стоит и само по себе служит веской причиной в пользу того, чтобы повременить с принятием окончательного решения. Понимает он и то, что речь идет об очень ответственном решении. Дело обещает быть канительным, грозит затянуться сверх всякой меры. Если после того, как суд закончится и обвиняемых признают виновными, апелляционный суд решит, что жюри присяжных было пристрастным при вынесении вердикта, то все может начаться по-новой. Все знают, как власти не любят раскошеливаться на повторное рассмотрение дел, в которых можно было разобраться с первого раза.

— Пока я воздержусь от решения по этому поводу, — произносит Мартинес. В глубине души у меня вырывается стон, именно этого я и опасался, поэтому мы и не стали сразу просить о переводе дела в другой округ, столько времени проведя в мучительных дискуссиях и самокопаниях. Можно было бы угробить месяц на то, чтобы добиться назначения жюри присяжных и заставить Мартинеса признать, что мы правы и рассмотрение дела нужно переносить в другой округ. Тогда нам пришлось бы начинать все сызнова. Здесь такая практика уже входит в моду, что ни в какие ворота не лезет, не говоря уже о том, что на это уходит уйма времени и чертовски много денег.