Пожиратель Пространства - Сергей Вольнов

Изредка я просто не в состоянии сдержать слёзы, и рыдаю, как баба, или как малый пацан. В одном файле я прочитал, что это даже полезно (женщины потому дольше и живут, что рыдают чаще гораздо!) – для снятия нервного стресса. Но традиционно, издревле, почти во всех культурах потомков землян, раскиданных по всем краям ОПределов, почему—то считается, что нам, мужикам—человекам, типа как плакать зазорно. (Везёт парамаутам, у них мужчины публично плакать не стыдятся!) По этой причине я вынужден прятаться, когда подопрёт.

Подпирает, к счастью, редко. Последний раз подпёрло, когда мы с Ургом угрохали Пи Че, с которым я до того успел крепко подружиться; в предпоследний раз, когда Экипаж был вынужден расстаться с Олей; а ещё раньше – по прошествии первого месяца пребывания на «Пожирателе», когда решалась моя судьба. Меня, «яйцеголового» временника, не хотели брать на постоянный контракт, и спасло меня лишь то, что за месяц я успел себя показать Бабуле, выполняя всяческие «итэдэ».

А может, сыграло роль и то обстоятельство, что до «Пожирателя» я всё—таки не один год стажа отходил на других бортах. Стэповой почтовик, дальний разведчик зинбайских освояк, транспортникаи торговых корпораций…

И конечно, штурмовой пенетратор регулярного флота Империи Хо. Там я ухитрился за короткий срок – последовательно: выслужиться в сержанты; подвергнуться аресту и оттянуть полный полугодичный срок заключения на госпитальном спутнике Тау Кита 7, копаясь в органах, ранее принадлежавших существам сотен рас, сортируя их перед отправкой в банк на хранение; выжить и выйти на волю, пусть и разжалованным вчистую, лишённым боевых наград, вымаранным из списка героев, звания Кавалера Звезды Бесстрашных удостоенных лично императором Хо XXXVIII—м, дхорр его сотри, коротышку красномордого…

А ещё—ещё раньше – я два раза рыдал как придурочный, когда особо остро вспоминалась Пума. И три раза – когда вспоминал батько та маму, без вести канувших в целинной степи…

Всего – восемь раз в жизни.

Сделав закономерный вывод, что всяческие текущие невзгоды и повседневные тяготы меня рыдать не заставляют, а неудержимые слёзы вызывают лишь сожаления об утраченном былом, я могу констатировать, что в остальное время я, вероятно, нахожусь в достаточно уравновешенном состоянии. Не самый психованный кадр, значит, из нашей тёплой компании.

…умывшись и уничтожив следы девятого приступа тайного «порока», выхожу из отсека. Дверь в соседний приоткрыта, и там вовсю друг дружке «вдувают» трое змееподобных типов, сплетённые в подобие «косички».

«Так торопились, бедолаги, – думаю я невольно, – что даже дверь не заперли!». Аккуратно прикрываю её, до щелчка замка, и шаркающими, стариковскими шагами, выхожу вон. В такого вот бессильного старика, помнящего былые удалые годы, но не способного уже ни на какие подвиги, превратилось население Стэпа. Канчук Тыщенко, продавшийся эмиссарам прадеда «текущего» Хо, смачно плюнувший в протянутую русичами через ОПределы братскую руку помощи, в своё время уж постарался опустить народ ниже некуда… Впрочем, всё это сантименты, непосредственно к делу не относящиеся. Поплакал о судьбе родины, и хватит. Что было, то было, что имеем, то имеем. Что будет, то… тому быть, не отвертишься. Эт—то что ещё за незнакомец «прекрасный»?

Моё место у стойки оказывается занятым. И какой—то громила сосёт из моего гранчака мою горилку. Лис—бетел далеко, обслуживает клиентов аж на другом конце стойки, длинной и узкой, как взлётное поле космодрома для судов досидоровской конструкции. Поблизости обретается другой бармен, точнее, барменша, похожая на человека—женщину, но только издалека и только приблизительно, этакая серо—голубая полукошка—полуобезьяна. Не помню, откуда она такая, да это и неважно. Важно, что какое—то невоспитанное мурло выжирает мою – МОЮ! – выпивку. Дхорр его забодай.

– Полож взад, – советую я мурлу тихо, подойдя с тыла и приставив к спине повыше поясницы указательный палец. – Полож, сам встань и сгинь. Мгновенно.

Но это тупое создание либо не понимает коруса, либо слишком тупо, чтобы сообразить свою выгоду и оценить предоставленный ему шанс «сохранить лицо».

(Мы, человеки, вообще, довольно глупые и недальновидные существа. Удивительно, почему до сих пор ухитряемся доминировать в ОПределах! Не утонули в безбрежном океане информации, не «сдохли» в непрерывно ускоряющей темп гонке прогресса межзвёздной интегрированной цивилизации, не потерялись в бесконечном океане пространства, не заблудились в торговых джунглях жизни…

Наверное, потому, что мы ещё и достаточно агрессивные, злобные существа.)

Даю наглецу второй шанс, повторяя совет на интерлогосе, спаме, писпанье, на сейлемском, эсперлингве, гиндемарском, ещё на паре известных мне наречий. Даже на «языколомательном» грхла—бджья повторяю. Вдруг тип окажется родом из дальних—предальних ошгкьявских окраин Освоенных Пределов, и вынужден был преодолеть миллионы парсеков и тысячи галактик, чтобы добраться в этот бар на Танжер—Бете, взгромоздиться и усесться на мой высокий табурет у стойки. И лакать моё пойло. Попросил бы – угощу. Но без спросу… эх, как же это по—человечьи!

– Ты ищё на лобреме не свиристел и на сьюк—орге не квакал, – отмечает этот говнюк, не поворачиваясь. На корусе, между прочим, отвечает. Чистейшем, знакомом ему явно не по гипнопедическим урокам.

(Что я давно заметил, многие человеки, считающие своими родными языками корус и спам – самые гнусные и спесивые из всех человеков. В крови у них бурлит, похоже, и не даёт им покоя присутствие генетической памяти. Помнят, помнят о былом величии двух древнеземных стран, что первыми выбрались из колыбели и отправились гулять к звёздам. Тысячелетия тому назад, в незапамятные времена.)

Громила добавляет с презрительной интонацией:

– Умник хренов.

Делает паузу, затем развивает и углубляет высказанный тезис:

– Интелебент небось, бля. С дипломом. Я вона три языка разумею, корус, корус матерной, бля, и спам технарский, мне и хватает. Сам полож и сам сгинь, бля, пидар гнойный. Хрен с горы нашёлся! Испуж—жал!! Га—га—га—га—га!!!

Так весело, значит, стало этому образчику, что я аж запереживал за него. У бедолаги явно не в порядке с головой. Даже не удосужился посмотреть, кто за спиной, а такие эпитеты позволяет себе загибать. А может, он настолько крутой, что вообще никого не боится?.. Нет, так не бывает. Если же и бывает, теоретически, то – наверняка у него в голове серое вещество атрофировалось. Никого не боятся или покойники, или полные кретины. Ну ладно.

– Понял, – говорю спине этого урода тупорылого, спине, надо сказать, «поперёк себя шире». Встанет, и окажется, что не выше меня ростом, зато – вдвое шире.

– Понял. – Повторяю специально для тугодумов: – Говорить тебе, идём—выйдем, дескать, я не буду. С выродком, позорящим собственную нацию и собственное наречие, я побрезгую даже выходить куда. – Убираю указательный палец, изгибаю корпус назад и взмахом обеих рук резко бью по ушам образчика тупости. Он утробно икает, роняет на стойку мой стакан, но вместо того, чтобы мордой врезаться в неё же, почему—то начинает, всей своей спинищей, на меня надвигаться. Странно, а я полагал, что у меня достаточно мощные, отработанные удары…

– Лю – ди бью – т на – ших, – слышу я за спиной отчётливый голос, и буквально затылком и щеками ощущаю придвижение тылового и фланговых атакующих легионов. – Развелось этих людишек, – слышу я тот же голос, резко припадая на колено и подныривая под спинищу, – не продыхнуть. Воняют.

«Угораздило же ж! на модов нарвался! – успеваю я подумать, проводя захват. – Добро б ещё на лаб—модов, а вдруг муты они? не дай—то дхорр…»

И злейшему врагу не пожелаешь сцепиться с мутами. «Дикими», не в лаборатории модифицированными, а естественным образом мутировавшими человеками. Нередко весьма сильно изменёнными самой природой по сравнению с нами, исходным материалом. Даже императоришке Хо, краснорожему карлику, я бы не поже …л—лал!!! БУМ—Ц!!! схватиться с мут—модом, успеваю не пожелать я, прежде чем треснуться затылком об пол.

Широченная спинища обрушилась на меня с неимоверной быстротой, я не успел поднырнуть и врезать сбоку по печени (если она у него есть!) или под дых… Из глаз моих самым натуральным образом сыплются звёзды, я ни черта не вижу, но, ясный пень, стремлюсь сместиться в направлении стойки, опережая любой удар, откуда б он ни появился. Имея за спиной хоть какое—никакое прикрытие, получаешь мизерный, но шанс выжить. Скользя на спине по полу между высокими табуретами и стойкой, я слышу сбоку грохочущий БУМ—Ц!!!!!! – ага, это упал громила, и вдёргиваю ноги, чтобы он мне их не отдавил. Раздирая о подпорки табуретов в кровь кожу, выпрастываюсь, встаю во весь рост, стремясь заполучить возможность ответить ударом на удар. Мозги уже малость прояснились, звёзды погасли, и я вижу…