Из недр царского флота к Великому Октябрю - Павел Дыбенко

Во время первых прогулок встретил Куркова с "Авроры", членов Центробалта первой и второй делегации, но совершенно непонятно было появление в "Крестах" Измайлова, который оставался в Центробалте. Из разговоров я узнал, что Измайлов вместе с другими прибыл с третьей делегацией в ЦИК с требованием освобождения делегаций и Вердеревсхого и тоже был арестован.

Через несколько дней все члены Центробалта и судовых комитетов, арестованные в числе делегаций, были освобождены. Мне было предъявлено обвинение в государственной измене, разглашении военных тайн, организации мятежа против существующей власти - Временного правительства - ив шпионаже. Все эти абсурдные обвинения, предъявленные мне через морского следователя Фелицына, того Фелицына, который в 1906 году вел так же ретиво дознание против моряков, восставших против произвола царизма, были настолько циничны и необоснованны, что этот контрреволюционный юрист Фелицын после первых допросов вынужден был отказаться от ряда обвинений.

10 августа от "Петропавловска" и "Республики" на свидание ко мне прибыло несколько моряков. Встреча в необычной обстановке через решетки вызвала в них бурю негодования. Они готовы были тут же сломать эти решетки и упорно настаивали перед тюремным надзирателем открыть эти решетки и предоставить им возможность разговаривать со мной наедине. Изумленный надзиратель на требование моряков смиренно ответил: "Мы-люди подневольные. Начальство не разрешает". На что моряки ответили: "Мы сами разрешим. Скоро мы сорвем эти решетки своими пушками". Они передали вынесенные на кораблях ультимативные резолюции об освобождении арестованных за июльские события, весьма объемистую посылку, около 3-4 пудов, - сахар, белые галеты, консервы. Тут же сообщили о решении команд во что бы то ни стало добиться нашего освобождения, хотя бы пришлось применить силу оружия; о том, что корабли, выносившие резолюции доверия Временному правительству, образумились, гонят с митингов и не дают говорить меньшевикам и эсерам, не признают нынешний Центробалт, который не отражает мнения Балтфлота.

5 сентября небольшая группа освобожденных из "Крестов", дав подписку о "невыезде" из Петрограда, поспешила в Гельсингфорс, на Сенатскую площадь, где готовился новый поход на Бастилию Временного правительства и русской контрреволюции.

Корниловское восстание

Июльские события, закончившиеся разоружением петроградских рабочих и революционных полков, попыткой разоружения Кронштадта и разгоном революционных выборных организаций в Балтфлоте, с очевидной ясностью показали истинное лицо официально стоявшей у власти русской "демократии". Эсеро-меньшевистская лжедемократия открыто перешла в лагерь контрреволюции. Господа Савинков, Филоненко, Керенский, начиная с 22 июля, после полученной телеграммы от генерала Корнилова об условиях вступления его на пост верховного главнокомандующего подготовляют поход против выборных армейских организаций, против Советов и составляют план установления коллегиальной диктатуры. Даже те Советы и армейские организации, которые до корниловского похода состояли в своем большинстве из эсеров и меньшевиков, являлись помехой к осуществлению намеченного плана водворения диктатуры во имя "спасения родины" и доведения войны "до победного конца".

Неизбежность диктатуры в лице Корнилова, или Керенского, или Корнилова, Керенского, Савинкова и Филоненко вкупе, причем каждый из них считал себя вполне подготовленным к роли диктатора военного и гражданского, обосновывалась существовавшим двоевластием того времени.

Коалиционное правительство, осуществлявшее идеи буржуазии, тем самым вело систематический поход против все возрастающего поступательного хода развития революции. Меньшевистско-эсеровская лжедемократия, отстаивавшая Советы как свои органы, чинила правительству препятствия в деле создания крепкого административного аппарата на местах. Советы и выборные армейские и флотские организации под напором масс замышляли и составляли обширные планы деятельности, но ни одного плана не могли проводить в жизнь. Конфликты возникали поэтому неизбежно. Временное правительство и его комиссары на местах являлись усмирителями революционных организаций. Офицерство под благовидным предлогом невмешательства в оперативные действия и сохранения в армии и во флоте дисциплины требовало разгона армейских комитетов и флотских организаций. Конфликты низовых революционных организаций с Временным правительством и его комиссарами, возникавшие под напором масс выборщиков, вызывали репрессии со стороны власти в виде приказов Керенского от 7 и 9 июля. Подобное положение не могло длиться до бесконечности: либо Советы должны были взять власть в свои руки, либо коалиционное правительство, олицетворявшее идеи буржуазии, должно было смести Советы. Мирное сожительство двух противоречивых, исключающих друг друга режимов не могло долго длиться. Но для эсеровско-меньшевистской лжедемократии, отказавшейся после распада коалиции в июле передать власть Советам, требовался благовидный предлог, чтобы осуществить второй принцип: разгон Советов и утверждение крепкой, объединяющей все "живые силы страны" власти. Таким предлогом и явились события 3-5 июля, окрещенные "демократией" походом большевиков против родины и революции, против Советов. В поисках способов сплочения "живых сил", начиная от господ Корнилова, Алексеева, Гурко - этих махровых черносотенцев, командовавших армиями - и кончая цензовой буржуазией в лице бубликовых, рябушинских, милюковых, родзянко и обанкротившейся правящей "демократии", и созывается Московское совещание. На этом совещании почетное место и наибольшее представительство получила явная контрреволюция, которая после встречи-с Корниловым и после публичного рукопожатия, которым обменялись Церетели с Бубликовым, требует передачи полноты власти буржуазии и ликвидации Советов. Одновременно бонапартизм Керенского толкает его на сговор с Корниловым в целях осуществления военной и гражданской диктатуры.

Московское совещание - этот контрреволюционный парламент, созванный в благочестивой древней столице, явился заключительным актом подведения итогов сожительству буржуазии с русской лжедемократией и смотром контрреволюционных сил. Окрыленная контрреволюция не заставила себя долго ждать. Корниловский поход, согласованный с Керенским, Филоненко и Савинковым, при посредничестве князя Львова, явился открытым и незамаскированным походом против революции, против Советов, против выборных армейских и флотских организаций. Но коалиция мечтавших попасть в диктаторы Корнилова, Керенского, Савинкова и Филоненко неожиданно для себя наткнулась на непреодолимое сопротивление петроградских рабочих, кронштадтцев и балтийцев, которые в июле были обезоружены, на сопротивление тех самых петроградских полков, которые в июле прибыли с фронта для подавления "восстания" большевиков. Армия отказалась последовать приказу Корнилова. Это непредвиденное диктаторами сопротивление заставило Керенского предать Корнилова и обратиться с призывом к тем, кто по его же приказу был разоружен в июле и запрятан в тюрьмы; это заставило его легализовать большевиков, чтобы под их непосредственным и активным руководством отразить предательское нападение генеральской контрреволюции. "Маленький Наполеон", облекшийся в опереточно-шутовскую тогу, Керенский и на этот раз, после отражения генеральской контрреволюции, пытался нажить политический капитал: он старался скрыть свое участие в заговоре и приписать себе организацию победы над Корниловым. Но на сей раз ничем не прикрытая ложь не могла обмануть рабочих, солдат и матросов. Ореол трибуна Керенского померк навсегда даже среди отсталых рабочих, солдат и матросов, даже среди буржуазии. Разосланные во все концы агитаторы лжедемократии с увещеванием о доверии Временному правительству во главе с Керенским не только не имели успеха, но были освистаны и изгнаны.