Журнал Наш Современник №8 (2004) - Журнал Наш Современник

“— А дальше небесные стены будут...

— А за теми стенами что?

— А там, може, рай, може, ад, може...

— Что може?

— А може, нет ничего! Тех стен живые человеки не проходили...”

Засмеялся Калафат тихонько:

“— Так, значит, не пройти тех стен? А что ежели попытать, что из того выйдет?.. Ежели я, царь Калафат, такое попробую?”

Вот и пошел царь покорять “царствия”, чтобы пленные строили ему башню до неба.

“Потрудились в пре той Калафатовы солдаты... много народу побили...

Лежит по земле войско, текут красные ручьи... Страшен ты, страшен, красный человечий сок!”

Вместо “лесного старичка” из притчи в этом рассказе Калафат встречает “Божьего мужичка Семена”. Сообщает ему:

“— А я буду башню строить до неба!.. Вытопчут мои люди... нивы праведного царствия... Меня проклинать будут, а я бичом склоню их под пяту мою и по выям их взыду на небо!

Словно бы ветер его седую бороду раздул, вскричал Семен, в трясение пришед:

— Черным словом изувечит тебя Господь!! Иди, Всегубитель, иди... Ты на небо хощешь, но обножит Господь темя твое и оголит срамоту твою. Блекотать начнешь, царь, в покаянии, да уж поздно будет!..”

Покорил Калафат “царствия”, согнал народ покоренный в Мамур-Город. И далее в рассказе следуют такие тексты:

“Была великая тишь. В той тиши восстал Всегубитель и рек:

— Отныне я, Калафат, — всё, и вы во мне. Воля моя — закон, а гнев мой — смерть. В день, когда паду я, — и вы падете, ибо вы во мне, и я — вы!..

Закрыл Калафат все капища Мамурских богов. “Пока-де я на земле — незачем молиться!” Закрыл и замки привесил...”

Растет Калафатова башня. “Годы летят. Один, два, четыре, семь, девять — летят...”. Построил и “зверем ринулся побеждать небо”:

“Замирает дух в Калафате, в душе шевелится сладкая дума: “Каков еще из царей на небо хаживал? Аз есмь Калафат, большой человек, а стою я на небе, а подо мной земля, а надо мной нет ничего!..”

И прыгнул барсом вверх Калафат и оглянулся вокруг... и вдруг завыл, смертно завыл... Нет никакой башни, стоит Калафат на голой земле... и на землю пал, и землю ногтями рвал.

— Пуган, Пуган! Что же я теперя делать буду?

Совсем без смеха сказал звездочет:

— Теперя, царь, и помирать возможно...”

Кончается рассказ так:

“Ну что ж: нагрешили, теперь и каяться впору!

“Ты б не лежал, Калафат, колодой... Ты б надел армячок, за плечи котомку, пошел бы за стены Мамура-Города... Великое, широкое место лежит под небом. По тому месту посеяны Вышнею рукою моря, и горы, и ровная степь. По морям ходят смелые корабльщики, по горам носятся вольные птицы, а по равным местам — страннички Божии ходят. И ты бы с ними, Калафат!.. Как выйдешь в поле, пади на земь... губы об землю исцарапай, целуя, — много она выстрадала!.. Походи так лет седьмь, да попроси под окнами, — не дадут тебе погибнуть с голоду, — знай, Калафат: хорошие, добрые люди на земле живут!.. попробуй — горька ли полынь бездомного жития опосля ирхаильской победы”.

Рассказ “Калафат” тоже можно считать притчей, только не стесненной никакими цензурными обстоятельствами. Ключом можно считать мечту Калафата:

“Стою я на небе, а подо мною земля, а надо мной нет ничего!”

Это не просто посягательство на небеса, это их низвержение ради возвеличивания собственного “я”. Такая мечта — апофеоз человеческой гордыни, чреватой катастрофами для всего человеческого сообщества. В притче эта мысль выражена так: “звезды поклеймим” , что и является истинной целью строительства башни, названной в рассказе “камнем земного мятежа” . Имена — Всегубитель и Треокаянный, данные Калафату Божьим мужичком Семеном в гневе, в дальнейшем были скрыты под словом “неистовый”, зато имя “Калафат” получает перевод — “по-ихнему значит — до всего доберусь” . Все, мол, моим будет — и небо, и земля. “Как задумал, так и пошел конец земному шару” . Предостережение “туда и другие дороги есть” , заменившее собою пять страниц рассказа, тоже можно считать ключом к пониманию притчи. К нему один из “барсуков” дает весьма справедливый комментарий: “Старичок-то любопытен... добра желал”. Безмерная жажда недоброй славы, из-за которой Калафат сохранил жизнь Семену — лишь бы всем народам рассказывал, “как нечестивец праведных людей на чепи водил”, — в притче не отразилась.

Несмотря на иносказательность, внимательное прочтение притчи дает возможность увидеть следующее:

1. В тексте заключено предостережение, сделанное человеком, увидевшим в начинаниях эпохи мрачные и тревожные предзнаменования, предчувствие начала строительства Вавилонской башни.

2. Молодой писатель утверждает христианские идеалы как единственный способ возродить духовность и нравственность народа, что является единственной силой, способной удержать человечество на грани бездны.

Иносказательность...… зашифрованность...… и в то же время, по моему убежде-нию, главное, что хотел сказать автор, лежит на поверхности.

Но не всё из рассказа “Калафат” перешло в притчу.

Вернувшийся с фронта молодой Леонов, обладая острой способностью наблюдать и прогнозировать, пишет рассказ о Всегубителе-Калафате, начинающем свою бурную деятельность с дел земных. Их можно перечислить:

— ликвидирует капища Мамурских богов — “пока-де я на земле — незачем молиться” ;

— ликвидирует царя, дабы сесть на его трон — “три тебе дня даю для скончания” ;

— покоряет “царствия” — “По их выям взыду на небо...” , “Страшен ты, страшен, красный человечий сок” .

Похоже на подведение итогов...

Тут невольно вспоминается позиция Министра народного просвещения, Президента Академии наук графа Сергея Семеновича Уварова, сто шестьдесят лет назад утверждавшего необходимость для России соединения духа “православия, самодержавия, народности” . Слова графа прозвучали как формула. Но этот принцип был последовательно разрушен зачинателями новой эры. А в рассказе Леонова — Калафатом. Думается, именно в этом кроется причина запрещения рассказа, который можно считать отражением эпохи и взглядом в будущее.

Итак, Калафат строит башню. “Летят годы и опять летят. Один, два, четыре, семь, девять — летят” . Девять лет... (уже приходилось читать о символике цифр в романах Леонова, где, особенно в “Пирамиде”, упоминалась цифра 9). Рассмотрим символику цифр в рассказе о Всегубителе.

Рассказ написан в 1922 году — прибавляю 9 и получаю 31. А чем примечателен в нашей истории 1931 год? Именно в этом году во имя строительства очередной Вавилонской башни был взорван храм Христа Спасителя в Москве. Предчувствие этого события можно дополнить словами из рассказа: “Растет башня... звенит железо, стонет глухо камень, рождается под ударами большой, грозный всевидящий каменный глаз: задумал Калафат на конце башни себя из камня поставить”.

Не только в памяти людской захотел увековечить себя Всегубитель, но и в камне, и в серебре: “...дурно молвить, в главном Соборе города Геливарь, он приказал с себя статуй серебряный сделать и поставить тот статуй на площади, и чтоб все тому серебряному статую кланялись, а, буде, кто не поклонится, — того в смоле и лое варить...”.

Есть различие между Калафатом из притчи и Калафатом из рассказа. Первый, поизучав “еометрию” одиннадцать лет, всё, вплоть до башни, стал “задумывать” самостоятельно, а его предшественник нуждался в консультациях. Неизвестно, на какие преобразования в мире он решился бы ради славы, если бы не страшная личность, появляющаяся то в виде “заблудшего попа” (“а тот поп — не поп был”), то черноризца с “навьим лицом”, то звездочета, толкнувшего Калафата на покорение “царствий” ради башни на небо. Эти “господа”, вместе с Агапием из “Гибели Егорушки” и соблазнителем в “партикулярном платье” из притчи Пчхова в романе “Вор”, не любят бросать на произвол судьбы своих возлюбленных подопытных человеков.

Есть еще одно различие: в рассказе неоднократно указывается на то, что после организации столь глобального сотрясения устоев необходимо покаяние, что, увы, в истории человечества никогда не утратит своей актуальности.

Тень Калафата присутствует во многих произведениях Леонида Леонова. Именно она диктует Митьке Векшину уверенность в том, что слово “человек” выше всех “титулов” на свете, и Пчхову, “слесарных дел мастеру и человеку”, родственнику по духу и “лесному старичку”, “Божьему мужичку Семену” не сокрушить Митькиной гордыни напоминанием о черном ангеле, падающем “башкой вниз”.