Усадьба - Джон Голсуорси

Что же он мог противопоставить этой цифре, в которую не входили еще жалованье тренеру и расходы, связанные с предстоящим процессом? О том, каковы они будут, он не имел ни малейшего представления. Во-первых, он может рассчитывать еще на двадцать фунтов кредита в его банке, затем Эмблер и еще две кобылы, за которых, правда, много не дадут; и, в-третьих (наиболее важный источник), сумма х, которую может... нет, обязательно выиграет сегодня Эмблер.

Чем-чем, а мужеством Джордж обладал в полной мере. Это качество вошло в его кровь и плоть; и, очутившись в обстоятельствах, которые кому-нибудь другому, особенно тому, кто не был воспитан в духе наследственных традиций, могли бы показаться отчаянными, он не проявил ни малейшего признака беспокойства или уныния. Размышляя над своими затруднениями, он исходил из некоторых принципов: во-первых, нельзя было не заплатить долга чести; уж лучше пойти к ростовщикам, хотя они и сдерут с тебя три шкуры (занять у них он мог только под наследственное поместье), во-вторых, он не побоится доставить на свою лошадь все до последнего пенса; и, в-третьих, зачем думать о будущем, если и настоящее довольно скверно.

Вагон прыгал и качался, как будто плясал под музыку, а Джордж сидел невозмутимо в своем углу.

Среди пассажиров находился высокородный Джефри Уинлоу, который хотя и не был завсегдатаем скачек, но питал благожелательный интерес к английским скакунам и надеялся своими посещениями наиболее значительных состязаний оказать услугу этим благородным животным.

- Ваш жеребец участвует, Джордж?

Джордж кивнул.

- Я поставлю на него пять фунтов на счастье. Вообще-то игра мне не по карману. На той неделе я видел вашу матушку в Фоксхолме. Давно не были у своих?

Джордж кивнул и вдруг почувствовал, как защемило сердце.

- Вы слышали, что на ферме Пикока был пожар? Говорят, сквайр с Бартером творили прямо-таки чудеса. Мистер Пендайс еще молодец, хоть куда!

Джордж снова кивнул и снова ощутил ту же щемящую боль в сердце.

- Они собираются в Лондон в этом сезоне?

- Не знаю, - ответил Джордж. - Хотите сигару?

Уинлоу взял сигару и, обрезав кончик перочинным ножичком, вперил свой ленивый взгляд в квадратное лицо Джорджа. Надо было быть хорошим физиономистом, чтобы что-нибудь прочесть под этой маской непроницаемости. Уинлоу подумал: "Не буду удивлен, если то, что говорят о Джордже, правда..."

- Все пока идет удачно?

- Так себе.

Они расстались на ипподроме. Джордж сперва повидал тренера, потом направился прямо к букмекерам. Держа в голове свое уравнение с х, он нашел двух скромно одетых джентльменов. Один из них делал золотым карандашом какие-то пометки в книжечке. Они приветствовали его почтительно: это им он был должен львиную долю из тех тысячи семисот девяноста пяти фунтов.

- Сколько Вы поставите против Эмблера?

- Один к одному, мистер Пендайс, - ответил джентльмен с золотым карандашом, - пятьсот фунтов.

Джордж записал у себя в книжке сумму пари. Так он никогда не вел дела, но сегодня все казалось иным, - действовало нечто белее сильное, чем привычка.

"Иду ва-банк, - подумал он. - Ну и что ж, если ничего не получится, хуже все равно быть не может".

Он подошел еще к одному скромно одетому джентльмену, смахивающему на еврея, с бриллиантовой булавкой в галстуке. И пока он переходил от одного скромно одетого джентльмена к другому, некий незримый посланец опережал его, нашептывая на уши букмекерам слова: "Мистер Пендайс решил отыграться", - так что очередной джентльмен выказывал большую уверенность в Эмблере, чем предыдущий. Скоро Джордж уже обязывался, если Эмблер проиграет, уплатить букмекерам две тысячи фунтов, а почтенные, скромно одетые джентльмены обещали, в случае если Эмблер придет первым, уплатить его хозяину тысячу пятьсот фунтов. Поскольку ставки делались один к двум, то он уже не мог заключать пари еще и на первые три места, как делал обыкновенно.

"Какого дурака я свалял! - подумал он. - Не надо было самому предлагать пари, пусть бы Барни все осторожно сделал. А, ладно!"

В той сумме, которую надо было достать к понедельнику, еще не хватало трехсот фунтов, и он заключил последнее пари: семьсот фунтов против трехсот пятидесяти. Таким образом, не истратив и пенса, он решил уравнение с х.

Затем он отправился в бар и выпил виски. И только тогда пошел к конюшне.

Прозвучал колокол, начинающий второй забег, дворик был почти пуст, и только в дальнем конце мальчик прогуливал Эмблера. Джордж оглянулся по сторонам: знакомых поблизости никого - и присоединился к мальчику. Эмблер скосил свой черный, полный огня глаз, обведенный белым серпом, вскинул голову и стал смотреть вдаль.

"Если бы он мог понять!" - подумал Джордж.

Когда жеребца повели с дворика к столбу, Джордж вернулся на трибуну. У стойки выпил еще виски и услыхал чьи-то слова: - Я поставил шесть к четырем. Надо найти Пендайса. Говорят, он играет сегодня отчаянно...

Джордж поставил рюмку и, вместо того чтобы занять свое обычное место, не торопясь пошел на самый верх.

"Не хватает только их разговоров!" - подумал он.

На самом верху трибуны - этого национального монумента, видимого на расстоянии двадцати миль, - он был в безопасности. Сюда ходила самая разношерстная публика, и он, пробивая себе дорогу в этой разношерстной толпе, добрался до самой верхней площадки и, приладив бинокль на перилах, стал разглядывать цвета. Рядом с его синим, павлиньим виднелись желтый, голубой в белую полоску и красный с белыми звездами.

Говорят, что в сознании утопающего проносятся призраки прошлого. Не то происходило с Джорджем: его душа была словно пригвождена к маленькому синему пятнышку. Губы побледнели - так он их сжал, поминутно облизывая. Четыре маленьких цветных точки выровнялись в линию. Флаг упал.

"Пустили!" Этот вопль, напоминавший рев сказочного чудовища, потряс все кругом. Джордж поправил бинокль на перилах. Впереди - голубой с белыми полосами, Эмблер - последний. Так они прошли первый поворот. Судьба, заботясь о том, чтобы хоть кто-нибудь извлек пользу из этого отрешенного состояния Джорджа, заставила чью-то руку скользнуть под его локоть, вынуть булавку из галстука и убраться восвояси.

После следующего поворота Эмблер уже вел скачку. Так они и вышли на прямую: синий первым и совсем близко от него - желтый. Жокей Джорджа обернулся и поднял хлыст - и в тот же миг, как по волшебству, желтый поравнялся с синим. Жокей стегнул Эмблера, и снова, как по волшебству, желтый обошел синего. Слова его старого жокея молнией пронеслись в голове Джорджа: "Попомните мое слово: он понимает, что к чему. Если попадется такая лошадь, лучше ей не перечить".

- Оставь его в покое, болван! - прошептал Джордж.

Хлыст снова взвился - желтый оказался впереди уже на два корпуса.

Кто-то за спиной Джорджа проговорил:

- Фаворит сдал! Ах, нет, ей-богу, нет!

Жокей, словно шепот Джорджа долетел до его слуха, опустил хлыст. И Эмблер мгновенно рванулся вперед, Джордж видел, что он нагоняет желтого. Всеми силами души Джордж посылал его. Каждую из последующих пятнадцати секунд он то умирал, то рождался вновь; с каждым скачком все, что было в нем благородного, смелого, все ярче разгоралось, все низменное, мелочное исчезало, потому что это он сам несся сейчас по полю со своим жеребцом. У него на лбу проступил пот. Губы шептали что-то невнятное, но его никто не слышал, потому что все кругом тоже бормотали что-то.

Голова в голову Эмблер и желтый пришли к финишу. Затем наступила мертвая тишина: кто победил? Появились цифры: "Семь - два - пять".

- Фаворит пришел вторым! Проиграл полголовы! - крикнул чей-то голос.

Джордж поник, свет померк в его глазах. Он застегнул бинокль и стал спускаться с толпой вниз. Кто-то говорил сзади:

- Еще бы ярд, и он выиграл бы.

- Не лошадь, а дрянь. Испугался хлыста.

Джордж скрипнул зубами.

- Трущобная крыса, - чуть не простонал он. - Что ты понимаешь в лошадях?

Толпа заколыхалась, и говорившие исчезли из виду.

Долгий спуск с трибуны дал ему время опомниться. Когда Джордж вошел в конюшню, на его лице не осталось и следа волновавших его чувств. Тренер Блексмит стоял возле денника Эмблера.

- Мы проиграли из-за этого идиота Типпинга, - сказал он дрожащими губами. - Если бы дать Эмблеру волю, он бы выиграл шутя. Зачем только он брался за хлыст! За это стоит выгнать его из жокеев. Он...

Вся горечь поражения бросилась в голову Джорджу.

- Не вам бы упрекать его, Блексмит, - сказал он. - Это вы его нанимали. Зачем было ссориться с Суелсом?

У маленького тренера даже рот раскрылся от изумления.

Джордж отвернулся и подошел к жокею, но при виде этой несчастной юной физиономии злые слова замерли у него на губах.

- Ладно, ладно, Типпинг, я не собираюсь ругать вас. - И с вымученной улыбкой на лице прошел в денник к Эмблеру.

Грум только что окончил его туалет, и жеребец стоял, готовый покинуть место своего поражения. Грум отошел в сторонку, Джордж подвинулся к голове Эмблера. Нет такого уголка во всем ипподроме, где бы можно было дать волю сердцу. Джордж всего только коснулся лбом бархатистой щеки и постоял так одну коротенькую секунду. Эмблер дождался конца этой недолгой ласки, затем фыркнул, вскинул голову и глянул своим неукротимым влажным глазом, будто хотел сказать: "Вы, глупцы! Что знаете вы обо мне?" Джордж отошел.