Поцелуй шута - Энн Стюарт

— Ты думаешь, что я целовалась с шутом? С этим сумасшедшим клоуном, с этим слугой, с этим…

— Слугой короля, как и все мы, дорогая. Мастер Николас занимает весьма влиятельное положение и, скорее всего, обладает большой властью. А кроме того, я думаю, что люди редко думают о происхождении, когда дело доходит до поцелуев. Итак, ты целовалась с шутом?

— Но какое вам-то до этого дело?

— Я твоя мать! — резко ответила Изабелла. — Господи, да от тебя с ума можно сойти! Если он обидел тебя, я обращусь к лорду Хью. Он не посмотрит на то, что этот человек послан королем, если я попрошу, он сделает все для меня. Скажи только слово, и его отправят обратно ко двору!

Вот это было искушение! Избавиться от Николаса, который больше не будет ее изводить, смущать ее покой.

Как только он уедет, она постарается забыть о его золотистом сильном теле, которое она видела что-то слишком часто. Она тогда сможет забыть и о постоянном смятении, поселившемся в ее сердце. Она полностью забудет о королевском шуте и сможет спокойно жить дальше своей жизнью. Она явно колебалась.

— А ты сможешь это сделать?

— Разумеется. Если это важно для тебя, мы отправим мастера Николаса своей дорогой, и он никогда больше не потревожит тебя. Я даже не представляла себе, что он так сильно действует на тебя. Я просто скажу моему мужу, что шут должен уехать отсюда, если ты действительно этого хочешь.

— Никак он на меня не действует, — слишком поспешно возразила Джулиана. — Он просто… раздражает меня. Все знают, что шуты очень назойливые создания. Если я еще хоть раз услышу звон его бубенчиков, я удавлю его собственными руками.

— Но сегодня он был без бубенчиков.

— Я знаю.

— Вот как? — Изабелла загадочно улыбнулась. — Так запомни, что тебе стоит только сказать, моя дорогая, и я выгоню его отсюда.

И тут Джулиана обнаружила, что сама загнала себя в ловушку. Похоже, ее мать со своим невинным видом прекрасно поняла это. Если Джулиана признается в том, как сильно мастер Николас смущает ее покой, это будет величайшей глупостью с ее стороны. Прогнать его — все равно что признать себя трусихой. Она никогда не узнает, достаточно ли она сильна, чтобы противостоять ему. Этот вопрос всегда будет мучить ее, а она не была уверена, что сможет жить, не зная ответа на этот вопрос.

— Он просто немного досаждает мне, — сказала она наконец, — так же, как блохи или постельные жучки, а они ведь часто неотъемлемая часть нашей жизни. Пока я смогу держаться от него подальше, все будет в порядке.

— Так это именно он поцеловал тебя?

— Нет! — воскликнула Джулиана, вновь поторопившись. — Никто меня не целовал.

Собственно, она сказала правду. Ведь это она сама его поцеловала.

Изабелла кивнула, по-видимому, решив принять такой ответ.

— Тогда, если ты не возражаешь, мы оставим у себя этого шута до Рождества, как и было задумано. Я полагаю, что мой муж в ближайшее время будет пребывать не в лучшем расположении духа, а мастер Николас сможет отвлечь его от печальных мыслей.

— Скорее уж он доведет его до убийства, — пробормотала Джулиана.

— Ну тогда, если повезет, именно шут примет на себя удар неудовольствия и раздражения лорда Хью, а не кто-нибудь еще, — сказала Изабелла.

— Если повезет, — эхом отозвалась ее дочь.

— И вот что еще, Джулиана.

— Да, миледи?

Умные глаза Изабеллы спокойно смотрели на дочь.

— Может быть, ты могла бы называть меня мамой, как в те времена, когда ты была маленькой?

— Да, миледи. Изабелла вздохнула.

— Ты упряма как мул, и ты всегда была такой, даже тогда, когда я еще носила тебя на руках!

Джулиана изо всех сил старалась не расчувствоваться. — Вы хотели мне сказать что-то еще.

— Только то, что у меня нет ни блох, ни постельных жучков. Чтобы ты не волновалась на этот счет, если мы будем делить с тобой комнату.

— Тогда у нас есть надежда на будущее, — улыбнулась Джулиана.

— Правда? — на этот раз голос Изабеллы прозвучал очень печально, и Джулиана почувствовала, как незаживающая все эти десять лет рана в ее сердце начала затягиваться.

— Да, мама.

10

В ночь своей свадьбы с Изабеллой Пекхэм граф Фортэм был далеко не в лучшем расположении духа. И хотя все домашние очень любили и уважали его, у большинства хватило здравого смысла, чтобы держаться от господина подальше, когда тот пребывал в одном из своих крайне редких состояний безудержной ярости. К сожалению, новоприбывшие не знали столь хорошо, как следует обращаться с рассерженным хозяином замка.

Непосвященные гости являли собой довольно живописную картину, расположившись в дальнем углу главного зала. Хью сидел один за широким пиршественным столом. Перед ним стоял полный кубок меда. На лице лорда Фортэма застыло угрюмое, мрачное выражение, а взгляд обещал быструю смерть всякому, кто осмелился бы приблизиться к нему. Немногие пожелали быть столь безрассудными. Юный Гилберт стоял рядом с ним, готовый в любой момент долить его кубок или выполнить любое приказание с выражением щенячьей преданности на своем миловидном лице. У сэра Хью просто не хватило решимости, чтобы отослать его прочь, хотя все, что он сейчас хотел, это остаться один на один со своей яростью и отчаянием.

Другое дело шут. Хью не мог стереть в пыль назойливого священника — против этого существовали законы, человеческие и божеские, — но эти законы не распространялись на надоедливого клоуна, который осмелился расхаживать в пределах досягаемости меча сэра Хью.

К тому же он не ходил как нормальный мужчина, черт бы его побрал. Он не ходил и как женщина или как какое-нибудь жеманное, женственное создание, которое изредка встречалось среди его воинов. До тех пор пока такое чудо могло как следует сражаться, Хью не обращал внимания на некоторые странности в его поведении. Однако, насколько он мог судить, королевский шут не мог ни сражаться, ни скакать верхом, ни делать что-нибудь за исключением того, что докучал и досаждал добрым людям. А кроме того, он носил серебряные бубенчики, тонкий звон которых выводил Хью из себя. Единственный человек, который был бы раздражен неожиданной смертью шута, был король Генрих, но и то сказать, Генрих все равно уже был зол на сэра Хью за то, что тот отказался отдать ему кубок святой Евгелины.

Убийство шута вполне могло бы помочь хозяину замка справиться со своей яростью. Хью потянулся к кинжалу, висящему в ножнах на его поясе, и, откинувшись назад, наблюдал за приближением шута.

Нет, этот мастер Николас вообще не двигался как человек. В его походке было что-то кошачье. Да, хитрый и грациозный кот. В голове сэра Хью что-то зловеще гудело, а ведь он не напился и вполовину так, как собирался. Он холодно взирал на шута.