Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - Харкурт Альджеранов

Мы отправились из Манилы в Гонконг на маленьком американском суденышке. Я прекрасно помню это путешествие, потому что впервые в жизни увидел, как море становится «маслянистым», превращаясь в ровную одноцветную поверхность. Небо в тот день было розовым, и море тоже стало розовым. Один из наших пианистов, Шура Хмельницкий, играл Дебюсси, и корабельное пианино звучало словно концертный рояль. Первое, что я увидел в Гонконге, был кули с красным носом. Бедняга выглядел невероятно комично, намного смешнее, чем лондонский докер, подверженный подобной беде. Когда корабль вошел в док, нас атаковали мальчишки, продающие газеты на разных языках, за исключением, разумеется, польского. Американские заголовки вселяли изумление: «АЙСЕДОРА ВОЗВРАЩАЕТСЯ», «ДУНКАН СТАНОВИТСЯ КРАСНОЙ». Мы не могли устоять от соблазна купить газеты с этими новостями и узнали, что Айседора только что вернулась из Советской России и отправилась танцевать не куда-нибудь, а в Бостон. Она размахивала перед зрителями красным шарфом, распевая: «Он красный, и я тоже. Не давайте им приручить вас». Павлова произнесла какой-то непечатный комментарий по-русски. Советы относились к ней как к ренегатке, но таким, как Айседора, позволялось приезжать в Советскую Россию, и ее встречали там с распростертыми объятиями, и это было тяжело.

В Гонконге мы пользовались успехом, хотя не знаю, по каким критериям нас могли там оценить. Газеты хвалили меня за комический эффект, который я внес в «Волшебную флейту», а мадам поздравила меня за высокие прыжки в «Русском танце». В общем, я почувствовал себя таким же счастливым, как в Японии.

У нас было довольно много развлечений в Гонконге, как вдруг Лона Бартлетт получила телеграмму от одного из своих поклонников из Манилы, менеджера «Америкэн экспресс». Телеграмма была записана шифром, и все постояльцы отеля объединились в попытках расшифровать ее. Оказалось, она содержала следующее: «Ты выйдешь за меня замуж?» Все испытали огромное волнение, поскольку у Лоны был целый список поклонников, и сама Павлова считала ее восхитительной. На этот раз Лона приняла предложение. Жених хотел, чтобы она немедленно вернулась в Манилу и вышла за него замуж, но девушка намеревалась остаться с труппой до конца турне, а затем повидаться с родителями. В целом все это было довольно забавно, поскольку некоторые другие девушки тоже имели предложения, и мы даже начали размышлять, не приедем ли в Лондон как труппа Анны Павловой и ее танцовщиков-мужчин.

В Гонконге некоторые из нас попробовали путешествовать в портшезах для разнообразия после поездок на рикшах. Надо признаться, странное ощущение. Матери Молли Лейк уже довелось испытать необычный эксперимент с носильщиками портшезов в Кантоне. Она отправилась в длительное путешествие по городу, и все сначала шло хорошо, но вдруг оба мужчины опустили портшез на край дороги и скрылись. Ее это очень озадачило, а поскольку она оказалась единственной европейкой в квартале, где обитали местные жители, вокруг нее стала собираться большая толпа. Не очень-то приятное чувство, если ты сидишь в портшезе в полном одиночестве!

– Нет, – смеясь, рассказывала миссис Лейк, – я не слишком тяжелая. Просто они добрались до конца своей зоны и не могли продвигаться дальше. Им нужно было найти других носильщиков, которые смогли бы пронести меня через следующую зону, но хотелось бы, чтобы они нашли их побыстрее!

Было нетрудно пересечь Гонконг, гораздо сложнее преодолеть много миль морем до Сингапура. Мистер Строк, наш импресарио, ответственный за восточные гастроли, ошибся в расчетах с судами, поэтому у нас возникли затруднения с транспортом. Мы заплатили голландскому судну тысячу долларов, чтобы оно подождало нас один день, но места все равно не хватало. Было несколько кают для Павловой и для девушек, а для нас расчистили трюм и поставили кровати на козлах в салоне. Питание было хорошим, но не могу сказать, что мне доставляла удовольствие возня крыс, продолжавшаяся всю ночь напролет. Один из китайских пассажиров пустил золотых рыбок в ванну с пресной водой. Выглядели они красиво, но было довольно утомительно вылавливать их, прежде чем принимать ванну.

В середине декабря в Сингапуре стояла удушающая жара. Когда судно входило в гавань, мы с Павловой стояли на палубе и смотрели на пеструю толпу, собравшуюся на причале. Казалось, здесь присутствовало больше рас и типов, чем мы видели в Гонконге. Павлова любила смотреть на людей, и на Востоке ей нравилось фотографироваться с местными детьми. Она показала мне на особенно красивого тамила и с восхищением сказала:

– Какой превосходный тип.

Я согласился с ней. Он походил на прекрасную коричневую статую. Вдруг «статуя» принялась отчаянно чесаться. Еще одна иллюзия рассеялась! Все мы рассмеялись, Павлова – тоже.

Мы остановились в отеле «Адельфи» (каждая ванная оснащена современными санитарно-гигиеническими приспособлениями), где мы имели сомнительное удовольствие слушать, как ансамбль из трех инструментов снова и снова играл «Венгерские танцы» Брамса. Фон чрезвычайно подходил для рассказа Сомерсета Моэма, но, к сожалению, мне не удалось попасть в столь же волнующую ситуацию. Павлова конечно же остановилась в «Раффлс».

Кули почему-то совершенно не понимали нас; хотя с японцами мне удавалось объясняться на их родном языке, здесь я ощущал себя абсолютно беспомощным. Однажды утром служащие отеля велели рикшам на их родном языке отвезти нас в «Гудвуд-Холл» на репетицию. Представьте себе наше изумление, когда вместо этого мы оказались в Ботаническом саду. В конце концов мы кое-как объяснили этим людям, чтобы они отвезли нас обратно в отель, откуда мы попытались бы отправиться в путь снова. По дороге назад мы встретили Пиановского, которого рикша тоже вез в Ботанический сад.

– Что? Там невозможно репетировать? – спросил он, и его, как всегда озабоченное, лицо приняло еще более встревоженный вид.

Мы объяснили, в чем дело, и он последовал за нами. Репетиция в тот день оказалась более утомительной, чем обычно.

Возможно, все эти мелкие неприятности в совокупности с жарой привели к тому, что Павлова стала часто впадать в истерику, что не упрощало положения вещей. Мне на долю выпал мучительный опыт – танцевать с ней «Русский танец» на маленькой скользкой наклонной сцене. Губернатор Сингапура сэр Лоуренс Гиллемард с супругой находился в числе зрителей, а мы задержали начало на добрых полчаса, но затем нам все же удалось как-то выступить, а поскольку «Русский», как обычно, был последним номером программы, на мою долю выпала честь разделить с Павловой шесть вызовов.

В Сингапуре наши представления проходили в старом немецком клубе, находившемся неподалеку от города, нам требовалось минут двадцать, чтобы добраться туда с помощью рикши. Никогда не забуду наслаждения, которое испытывал, возвращаясь в отель после выступления, обычно не оканчивавшегося раньше часа ночи. Казалось, мы продвигались сквозь темный бархат цвета индиго, а лягушки-быки сопровождали бег кули нескончаемым пением. Меня радовало, когда дорога была ровной, ведь я был настолько старомоден, что сходил с рикши, когда дорога поднималась на холм, и все смеялись надо мной. Но меня так воспитали в Англии, когда я катался на тележке, запряженной пони.