Мятеж - Эми Тинтера

Я чуть улыбнулся, берясь за дверную ручку:

– Знаешь, мама с папой сойдут с ума, когда поймут, что ты сбежал.

– Да наплевать.

Я распахнул дверь и повернулся к нему. Дэвид исхудал с нашей последней встречи. Мы и раньше недоедали, но сейчас брат выглядел хуже. Не то что я – вдруг пришло мне в голову. В КРВЧ я поднабрал вес и накачал мышцы, причем быстрее, чем сумел бы в своей человеческой жизни. Я никогда об этом не задумывался, но возможно, мне повезло.

– Передай маме и папе, чтобы возвращались домой, – сказал я. – Иначе сюда вселится кто-нибудь еще.

– Приди и скажи им сам.

Я ступил на крыльцо.

– Воздержусь.

– Мне кажется, они захотят тебя увидеть.

– Тогда пусть приходят ко мне. Я дам тебе знать, где остановлюсь в трущобах. – Дойдя до объявления о торгах на лужайке перед домом, я нахмурился. – С этим надо что-то делать.

Зашвырнув рекламный щит на крыльцо, я посмотрел на Дэвида. Мне так хотелось поговорить с ним подольше, убедить, что я не превратился в чудовище в своем новом обличье.

Я мотнул головой в сторону улицы:

– Я тут собираюсь пройтись по улицам, хочу объяснить местным, где они смогут встретиться с людьми в трущобах. Пойдешь со мной? Иногда люди при виде рибута убегают. Ты можешь пригодиться, если будешь рядом.

Дэвид склонил голову набок:

– Ты уверен, что это из-за Перезагрузки? Может, просто у тебя лицо такое.

Я улыбнулся и подавил смешок:

– Ты идешь или нет?

– Ладно, пошли.

Спустя два часа мы с Дэвидом уже шли обратно к стене, отделявшей трущобы. Я и не думал, что такое количество людей плюет на распоряжения корпорации и живо интересуется делами рибутов. Тони с повстанцами потрудились на славу, рассказывая о своем сотрудничестве с Рен и Адди, и прежний страх людей перед рибутами мало-помалу отступал, постепенно сменяясь пусть пока еще хрупкой, но все-таки надеждой. К счастью, повстанцы не успели рассказать о Михее, и я решил не исправлять это упущение.

– В тебя когда-нибудь стреляли? – Это был уже сотый из бесконечного потока вопросов, которые брат обрушил на меня.

– Да. Даже много раз.

– А ножом пыряли?

– Было дело. И жгли. И током поджаривали. И костей переломали без счета.

– Током?.. – разинул рот Дэвид.

– В Розе, на ограде КРВЧ. Не так уж и страшно, кстати. По мне, так хуже всего гореть.

Он нахмурился и пнул попавший под ногу камешек.

– КРВЧ нам вечно твердила, что вы все злодеи, но это ведь неправда. Тебе не кажется, что вы вообще круче? Типа, было бы лучше не воевать с вами, а, наоборот, понаделать рибутов из всех?

– Этого я не знаю.

– А что? Тогда мы все станем почти неуязвимыми.

– И одинаковыми. По-моему, лучше нам всем оставаться теми, кто мы есть.

– Пожалуй, – передернул плечами Дэвид.

Мы дошли до стены. Я остановился и кивнул на нее:

– Ступай. А я заночую на вышке.

– Зачем? Хочешь убедиться, что КРВЧ не вернется?

– И поэтому тоже. – Мысль о том, что Рен может быть где-то поблизости, не давала мне покоя.

– Ладно. – Он полез на стену и обернулся. – Найду тебя завтра, хорошо?

Я расплылся в улыбке:

– Договорились, только будь осторожен. В следующий раз скажи маме с папой, куда идешь.

– Скажу-скажу, – фыркнул он, подтягиваясь вверх.

– Дэвид!

– Да ладно, не парься. – Он широко улыбнулся на прощание и скрылся за стеной.

Глава 24

Рен

Они что-то надели мне на голову.

Перед глазами была сплошная чернота, когда меня поволокли по грязи к рокочущему челноку. Дышать сквозь плотную ткань становилось все труднее. Я сжала кулаки, напрягла мышцы и попыталась разорвать наручники, но они оказались слишком прочными.

– Ноги свяжите, а уж потом сажайте! За этой нужен глаз да глаз.

Я вздрогнула, узнав голос офицера Майера. Похоже, он был очень доволен собой.

Кто-то толкнул меня на землю, я попыталась ударить его ногой, но попала в пустоту.

– Сделайте ей укол. Ребята, я не шучу, она очень опасна.

Игла впилась мне в шею, и я сжала губы, подавив крик.

Мир провалился во тьму.

Глаза отказывались открываться. Я очнулась и слышала гул голосов, но веки словно склеились.

– Очухалась вроде, – произнес незнакомый голос.

– Вы приняли меры безопасности? – осведомился офицер Майер.

– Да. – Брякнула цепочка, и звенья чиркнули по моему запястью. – Все готово.

Я сделала резкий вдох и попробовала моргнуть, впустив немного света. Мешок с головы сняли. Левая нога болела, я скосила глаза и увидела разбитое колено, кровь из которого пропитала уже перепачканные брюки. Славно.

Мы находились в челноке. Я лежала на металлическом полу, пристегнутая наручниками к боковой перекладине. Лодыжки мне тоже сковали. Офицер Майер восседал напротив с выражением крайнего удовлетворения на лице.

Значит, меня не убили. Осознав этот факт, я посмотрела Майеру в глаза. Может быть, я все еще представляла для них ценность, невзирая на устроенный переполох?

Я чуть шевельнулась, и офицер Майер пристально всмотрелся в мое лицо. Потом глянул на мою ногу, которой после их уколов предстояло зажить лишь через несколько часов. Если я не смогу вправить кость, то еще дольше. Майер изучал меня чуть не со страстью.

– Ну что, Сто семьдесят восемь, побаливает?

Я фыркнула. Издевается?

Челнок начал снижаться, и я извернулась, чтобы взглянуть, где мы находимся. Кабина пилота была закрыта.

После приземления дверь челнока отъехала, и четверо охранников навели мне в грудь стволы. Позади них стояла взволнованная Сюзанна Палм, президент КРВЧ.

– Все четверо ко мне, – скомандовал офицер Майер. – Двое несут ее, двое держат на мушке. Ни на минуту не спускать с нее глаз!

Я улыбнулась краем рта. Мне польстил их страх.

Один из охранников отцепил наручники от перекладины и снова защелкнул их на моих запястьях. Затем подхватил меня под мышки и рывком поставил на ноги, колено пронзила острая боль. Второй охранник взял меня за лодыжки, и я стиснула кулаки, стараясь не закричать.

Тот, что держал меня за ноги, наморщил нос и отвернулся. Для него я была холодной, мертвой нечистью – и больше ничем.

На миг я поняла желание Михея изничтожить их всех до единого.

Меня вынесли из челнока, и я изогнулась в их руках, чтобы увидеть хоть что-нибудь и понять, где мы. Перед глазами проплыло большое кирпичное здание. Это была не Роза. И не Остин.

Мы вошли в здание, и меня обдало пронизывающим искусственным ветром. Полы были выложены белой плиткой, стены – выкрашены в приятный кремовый цвет.

– Вниз, – приказала Сюзанна и оглянулась на офицера Майера. – Ее уже подготовили?

– Да.

– Хорошо. Суньте ее в камеру до поры.

Конвоиры внесли меня в лифт, и мы спустились на несколько этажей.

Здесь обстановка уже не была такой приятной, как наверху.

По всему длинному коридору в два ряда тянулись пустые камеры. Но если в КРВЧ они обычно бывали стеклянными, белыми и стерильно чистыми, то эти представляли собой грязные зарешеченные конурки.

Меня бросили на пол в ту, что была посередине, и я уткнулась в бетонный пол, чтобы хоть как-то отвлечься от боли.

После того как решетка с лязгом захлопнулась, я, сделав над собой усилие, села. Здесь не было даже койки, только толчок в углу. Все соседние камеры пустовали, и вокруг стояла звенящая тишина.

Я привалилась к стене и огляделась. Ни одного окна. Понять, что сейчас – день или ночь, – невозможно. Одно ясно: укрытие надежное, судя по количеству этажей, на которое мы спустились.

У меня сжалось сердце. Может быть, мне станет легче, если я смирюсь с тем, что именно здесь встречу свою смерть? Ведь всего несколько недель назад я была готова умереть в любую минуту и никак не рассчитывала прожить хотя бы три года. Просто нужно как бы вернуться в ту реальность.

Вот только ее больше нет. Все изменилось с тех пор, как появился Каллум. При мысли о том, что мы даже толком не простились, мне стало еще хуже. Я понятия не имела, что значит «проститься толком», но наше прощание явно было неправильным.

Я шевельнула ногами, забыв, что одна по-прежнему сломана. Пронзившая меня боль была до того сильной, что я едва не заорала. Чем дольше не наступала регенерация, тем тяжелее мне становилось. Я не привыкла к переломам, не заживавшим в считаные минуты. У меня всегда был короткий период восстановления, а эта боль никак не унималась.

Прислонившись к стене, я внимательно рассмотрела искалеченную ногу. А вдруг она вообще не заживет? Что, если они научились останавливать регенерацию? Или после этих уколов нога навсегда останется кривой и безобразной? Такой подарочек похуже будет, чем мои шрамы на груди.

Меня вдруг разобрал истеричный смех, и чем больше нарастала паника, тем громче я смеялась.