Уротитель кроликов - Кирилл Шелестов

— Да наплевать, как называется! — вяло отмахнулся он. — Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Да и кто знает, какими способами нас Бог наставляет…

И тут меня прорвало. Все безумные и больные события сегодняшнего дня, рвавшие меня на части, загонявшие в угол, вдруг сплавились в одно ядро и сделались непереносимыми. Я больше не мог сидеть в окопе. Не хотел. Пружина всегда выпрямляется. И всегда в точке давления. Я не сочувствовал ему. И не жалел. Да я и себя не жалел.

— О Боге вспомнил?! — переходя на „ты“, бросил я резко и насмешливо. — Что же ты раньше меня все народом глушил? И рассказывал, какой ты мужик? Мужик! — презрительно передразнил я. — „Легче убить, чем сломать!“ Что ты там еще нес? Да какой ты мужик!

Он был мэр, и он был старше лет на двадцать, но мне не было до этого дела.

— Посмотри на себя, — продолжал я так же. — Ты извиваешься, как слизняк под каблуком. Дерись, если ты мужик! Дерись, если в тебе хоть что-то осталось!

Я уже стоял на ногах, вплотную к нему. Он растерянно снизу вверх уставился на меня, хлопая глазами. Наверное, он думал, что я ему сейчас врежу. Я бы и врезал, если бы он остался сидеть. Но он начал подниматься. Я схватил его ворот.

— Ты будешь драться! — с остервенением твердил я ему в бледное ненавистное лицо. — Ты будешь драться.

ты понял! Ты будешь драться, хочешь ты или нет. Запомни, ты будешь драться! Или знаешь, сука, что я с тобой лично сделаю?!.

Я не хотел этого говорить. Я вообще не собирался доводить до такого. Но остановиться я не мог. В ту минуту я совсем не контролировал себя.

Судя по тому, что отразилось в его глазах, я, наверное, все-таки поставил его в известность о своих видах на его будущее. Не думаю, чтобы это были те действия, которые мужчина ожидает в отношении себя от другого мужчины. Если он, конечно, не гомосексуалист, страдающий к тому же острыми приступами мазохизма.

Он тоже начал заводиться.

— Руки только убери, — пробормотал он недовольно. — И хватит ругаться. Я все-таки еще глава города. Не глухой. И вообще. Не ты один смелый…

Я перевел дыхание и отпустил его. Мы мрачно смотрели друг на друга.

— Ты что-то придумал, что ли? — наконец спросил он по-деловому. Сейчас он больше напоминал себя вчерашнего.

— Не знаю. Может быть. Правда, еще не до конца. Только не вздумайте в эти два дня делать никаких заявлений. Не отменяйте ни одного мероприятия. Со всеми держитесь так, как будто ничего не произошло. Если не можете, попросите жену запереть вас в чулане. И ждите моего звонка. Я позвоню самое позднее завтра. Я ясно говорю?

— Ясно, — огрызнулся он. Все ясно. И знаешь что? Пусть лучше тебя самого жена в чулане запирает…

— Я разведен, — сообщил я, направляясь к выходу.

— То-то я и смотрю, что дикий, — бросил он мне вслед, поправляя куртку.

В ответ я хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.

Только не спрашивайте, был ли у меня план действий. Разумеется, не было. Но это означало лишь то, что его предстояло найти.

Я не играл в Робин Гуда. И я отнюдь не собирался вмиг становиться защитником угнетенных. Они мне нравились ничуть не больше, чем угнетатели. Их единственное отличие состояло в том, что они слабее.

Но сейчас я думал не о Свете Кружил иной. Которая мне была совсем не симпатична. И не о Кулакове. Которого я едва знал. И даже не о Наташе. Я думал о себе. Храповицкий и губернатор ломали хребет не им. Они ломали его мне. Я так чувствовал. Не знаю, почему.

Я редко размышляю о справедливости. Не испытываю в этом потребности. Но, как говорила моя кроткая жена, когда мы с сыном, резвясь, переворачивали вверх дном квартиру: „Не надо меня доводить. Хуже будет“.

Повторяю, я не знал, что я сделаю. И потому я поехал домой, предварительно отключив мобильный телефон, чтобы не говорить с Храповицким раньше времени.

Часа полтора я просто лежал в гостиной на полу. На спине. Не то чтобы это помогало, просто, лежа на полу, я чувствовал мир иначе. В конце концов, я захотел подняться.

На работу я вернулся к пяти, предварительно узнав, на месте ли Храповицкий. Он был еще на месте.

Не обращая внимания ни на толпу в приемной, ни на Лену, я вошел хмурый и сосредоточенный. И так посмотрел на расположившегося напротив Храповицкого Васю, что он тут же исчез, забыв на столе свои каталоги.

— Какой сердитый мужчина, — заметил Храповицкий, оглядывая меня с ног до головы. Он был настроен игриво. — Мне страшно. Не обижайте сироту.

— Он не собирается сниматься, — отрезал я.

— То есть, как это не собирается? — недоверчиво переспросил Храповицкий. — Он готов любоваться фотографиями своей дочери?

— Он готов предоставить прокуратуре показания Светы Кружил и ной о нашей поездке в Москву. Она нашла его и все ему выложила. Он где-то ее спрятал. Где именно, не говорит, но намекает, что переправил ее в другой город.

Храповицкий переменился в лице. Вся его веселость вмиг улетучилась. Несколько минутой молчал.

— Она что, не понимает, чем это для нее закончится?! — спросил он, наконец, очень тихо. И очень серьезно.

— Она все понимает. Она считает, что Синего зарезали мы с тобой по приказу губернатора. И она не хочет быть следующей. Во всяком случае, так говорит Кулаков, — добавил я поспешно. — Между прочим, он и сам так думает. — С моей точки зрения, последняя фраза выглядела особенно убедительно. — Они оба уверены, что после рассказа о губернаторских угрозах прокуратура будет обязана Свету охранять. В любом случае, если с ней потом что-то случится, то виноваты окажемся мы.

Храповицкий опять надолго замолчал. Глаза его сузились. Он что-то напряженно обдумывал.

— Где же он ее откопал? — Мне показалось, что в его жестком лице мелькнуло подозрение. Но к этому вопросу я был готов.

— Она раньше встречалась с кем-то из его заместителей. Сразу после допроса побежала к нему за защитой. А тот привел ее к Кулакову.

— Надо звонить губернатору.

Храповицкий принялся набирать номер, потом покосился на меня и положил трубку.

— Я лучше позвоню из комнаты отдыха, — сказал он и вышел.

Значит, он мне не вполне доверял. Тем лучше. Мне всегда труднее было обманывать тех, кто мне верил.

Храповицкий вернулся через несколько минут.

— Губернатор отменил совещание. Он ждет нас немедленно. Поехали. Сам все расскажешь.

Началось. Я заварил кашу. Предстояло ее расхлебывать. Разница между мной и любознательным исследователем, который бросает в аквариум неведомый раствор, чтобы посмотреть, какая из рыбок всплывет брюхом вверх, заключалась в сущем пустяке. Я сам нырял в этом аквариуме.

Глава восьмая

В отличие от мэрии, куда пускали кого попало и где старички-вахтеры либо дремали, либо читали газеты, в областной администрации на входе стояли суровые милиционеры и сосредоточенно проверяли пропуска. Храповицкого здесь, впрочем, знали, мы прошли без остановки и поднялись на третий этаж.

Губернатор был взвинчен и зол. Кричать он начал, едва за нами закрылась дверь.

— Я же просил тебя вышвырнуть эту тварь из города! Надо было исполнять то, что я говорю. Что ты теперь собираешься делать?!

Наверное, на месте Храповицкого я бы ответил. И попытался бы объяснить, что за двадцать четыре часа невозможно вышвырнуть из города ни одну тварь. После чего, возможно, я бы тонко намекнул, что спать надо не с тварями, а с собственными женами. И что думать о предстоящих действиях предстоит не мне, Храповицкому, а губернатору. Поскольку меня. Храповицкого, эта история касается гораздо меньше, чем всех остальных.

Однако из всего этого следует лишь то, что я никогда не буду на месте Храповицкого. Потому что он не стал спорить с губернатором. Он, не отвечая, прошел в кабинет, сел за стол и сложил перед собой руки, как внимательный ученик на уроке, всем своим видом показывая, что если он что-то и собирается делать, так это терпеливо слушать. Я сел рядом с ним и попытался принять ту же позу.

Губернатор опустился в кресло напротив нас. В кабинете было прохладно, но он был без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки и болтавшимся на груди галстуком. На его лбу блестели капельки пота. Видимо, ему было жарко.

— Кто вообще поверит этой дуре? — продолжал он чуть ниже тоном. — Кто она такая, если вдуматься? Шлюха. Проститутка. Все равно что воровка. И она собирается обвинять губернатора области! Это же смех!

Он ненатурально хохотнул. Смех вышел деревянным.

Храповицкий, не произнося ни слова, посмотрел на стену, потом в потолок, затем принялся изучать поверхность стола.

— Ну что ты молчишь! — не выдержал губернатор.

— Уже можно? — осведомился Храповицкий. — Спасибо. Видите ли, — начал он рассудительно. — Дело не в том, поверят ей или нет. Дело в том, что после ее заявления, если оно, конечно, последует, прокуратура будет обязана допросить меня, Андрея и тех, кто тогда летал с нами. Если понадобится, вызовут сотрудниц ВИП-зала, которые регистрировали наши паспорта, официантов в ресторане, работников отеля, нашу охрану и так далее. Я думаю, что факт поездки отрицать будет глупо. И хотя во всем остальном у нее нет никаких доказательств, эта история может стать чрезвычайно неприятной. Для всех, — добавил он деликатно.