Дьюма-Ки - Кинг Стивен

— Как будто я не знаю. Меня интересует другое. Почему это не четырёхполосное шоссе с велосипедными дорожками по обеим сторонам и кондоминиумами через каждые восемьсот ярдов?

— Потому что никто не знает, кому принадлежит земля. Как тебе это для затравки?

— Ты серьёзно?

— Да. Мисс Истлейк принадлежит территория, которая тянется от северной оконечности на юг до «Гнезда цапли». В этом нет никаких сомнений. Её право собственности оговорено во всех завещаниях.

— Завещаниях? Их много?

— Три. Все написаны собственноручно, все заверены разными людьми, все отличаются друг от друга в тех пунктах, где речь идёт о Дьюма-Ки. Но во всех однозначно указано, что северная часть острова отходит Элизабет Истлейк по воле её отца, Джона. Остальное оспаривается в судах. Уже шестьдесят лет. В свете этого разборки в «Холодном доме» представляются детским лепетом.

— Вроде бы ты сказал, что все родные братья и сёстры мисс Истлейк умерли.

Всё так, но у неё есть племянники и племянницы, внучатые племянники и внучатые племянницы. Как краска «Шервин-Уильямс»,[59] они покрывают всю землю. Они и судятся, но между собой, а не с ней. В каждом из завещаний старика она упоминается только в связи с этой частью Дьюма-Ки, и отошедшая ей территория тщательно размечена двумя геодезическими компаниями, одной — до Второй мировой войны, другой — после. Все эти материалы находятся в открытых архивах. И знаешь что, амиго?

Я покачал головой.

— Мисс Элизабет думает, что её отец так и задумывал. И я, пробежавший адвокатским взглядом по копиям всех трёх завещаний, согласен с ней.

— А кто платит налоги?

На липе отразилось удивление, потом Уайрман рассмеялся.

— Ты нравишься мне всё больше и больше, vato[60]

— Моя прошлая жизнь, — напомнил я ему. Мне уже нравилось это выражение.

— Тогда ты оценишь. Во всех трёх завещаниях Джона Истлейка имелись одинаковые пункты, касающиеся создания доверительного фонда, предназначенного для уплаты налогов. Инвестиционную компанию, которая управляла фондом, со временем поглотили… если на то пошло, потом поглотили и компанию-поглотительницу.

— Для Америки — обычный бизнес, — кивнул я.

— Совершенно верно. В любом случае фонд никогда не стоял на грани разорения, так что налоги скрупулёзно выплачивались каждый год.

— Деньги своё берут.

— И это правда. — Уайрман поднялся, положил руки на поясницу, прогнулся. — Не хочешь пойти в дом и познакомиться с боссом? Она уже встала после дневного сна. У неё есть заморочки, но даже в восемьдесят пять она душка.

Я подумал, что сейчас не время рассказывать Уайрману о нашей короткой встрече и одностороннем, через мой автоответчик, общении.

— В другой раз. Когда поутихнет бурное веселье.

Он кивнул.

— Если хочешь, приходи завтра, в это же время.

— Может, и приду. Рад нашему знакомству. — Я протянул ему руку. Он её пожал, глядя на культю.

— Протеза нет? Или ты носишь его только в большой компании?

В аналогичной ситуации я оправдывал отсутствие протеза байкой о болях в культе, но это была ложь. А лгать Уайрману мне не хотелось. Отчасти потому, что ложь он чуял за милю, но главным образом потому, что не хотелось ему лгать.

— Мне, разумеется, сделали необходимые замеры, ещё когда я находился в больнице, и все уговаривали меня поскорее его заказать, особенно женщина, которая занималась со мной лечебной физкультурой, и мой друг-психотерапевт. Они говорили, чем быстрее я научусь им пользоваться, тем проще мне будет вернуться к нормальной жизни.

— Просто забудь всё и продолжай танцевать…

— Да.

— Только иной раз забыть всё далеко не просто.

— Непросто.

— Иногда даже неправильно.

— Не совсем так, но тем не менее… — Я не договорил и неопределённо взмахнул рукой.

— Близко, но не рок-н-ролл?

— Да. Спасибо за зелёный чай.

— Приходи завтра и выпей ещё стаканчик. Я обычно бываю на пляже от двух до трёх часов пополудни, часа в день мне достаточно, но мисс Истлейк большую часть второй половины дня спит или занимается коллекцией фарфоровых статуэток и, разумеется, никогда не пропускает Опру, так что время у меня есть. Если на то пошло, так много, что я и не знаю, как его использовать. В общем, приходи. Мы найдём о чём поговорить.

— Хорошо, — кивнул я. — Предложение интересное.

Уайрман улыбнулся. Улыбка его красила. Протянул руку, и я вновь её пожал.

— Знаешь, что я думаю? Дружба, основанная на смехе, всегда крепка.

— Может, это и будет твоей следующей работой? Писать тексты для печенья с сюрпризом?

— Бывают работы и похуже, мучачо. Гораздо хуже.

iv

На обратном пути я думал о мисс Истлейк, старухе в соломенной шляпе с широкими полями и больших синих кедах, которой, так уж вышло, принадлежал (хотя бы частично) один из флоридских островов. Как выяснилось, не невесте крёстного отца, а дочери земельного барона и, судя по всему, покровительнице искусств. В голове у меня опять что-то с чем-то разошлось, и я не мог вспомнить имя её отца (простое, в один слог), но я помнил ситуацию, обрисованную Уайрманом. Ни о чём похожем я никогда не слышал, а ведь если ты зарабатываешь на жизнь строительством, приходится сталкиваться с самыми необычными раскладами, касающимися собственности на землю. Я подумал, что это очень оригинальный ход… если, разумеется, кому-то хотелось, чтобы созданное им маленькое королевство пребывало в первозданном состоянии. Правда, возникал вопрос: а зачем?

Большая часть расстояния, отделявшего меня от «Розовой громады», осталась позади, когда я вдруг осознал, что чертовски болит нога. Прохромав в дом, я напился на кухне воды из-под крана и через гостиную направился в спальню. Увидел мигающую лампочку на автоответчике, но на тот момент мне не хотелось иметь ничего общего с сообщениями из внешнего мира. Желание было только одно: снять с ног груз тела.

Я лёг и уставился на медленно вращающиеся лопасти потолочного вентилятора. Вроде бы мне не удалось убедительно объяснить отсутствие искусственной руки. Но я подумал, что и Уайрман не сумел превзойти меня в убедительности с ответами на некоторые вопросы: «Как юрист оказался прислугой у богатой старой девы?» или «Чем хороша эта другая жизнь?».

Всё ещё размышляя над этим, я соскользнул в крепкий, без сновидений сон.

v

Проснувшись, я принял горячий душ и прошёл в гостиную, чтобы проверить автоответчик. Тело не затекло, как я мог ожидать после двухмильной прогулки. Завтра, возможно, мне придётся от неё отказаться, но в этот вечер я чувствовал себя вполне сносно.

Сообщение оставил Джек. Мать познакомила его с неким Дарио Наннуцци, который с радостью согласился взглянуть на мои картины в пятницу, от четырёх до пяти пополудни, если меня не затруднит привезти их (не больше десяти, которые я сам считаю лучшими) в галерею «Скотто». Никаких эскизов. Наннуцци хотел видеть только завершённые работы.

Возникла лёгкая тревога.

Нет, всё было гораздо хуже.

Скрутило желудок, и я мог поклясться, что мои внутренности опустились дюйма на три. Толи боль, толи зуд поползли вверх по правому боку и вниз по руке, которой не было. Я сказал себе, что это глупость, негоже так себя вести, учитывая, что за три дня, оставшиеся до встречи, тревога будет только нарастать. Однажды я представлял проект стоимостью десять миллионов долларов городскому совету Сент-Пола, когда в нём заседал человек, позднее ставший губернатором Миннесоты. На моих глазах две девочки прошли танцевальные репетиции, отборы в группы поддержки спортивных команд, уроки вождения и ад переходного периода. Неужто с этим можно сравнить показ нескольких моих картин какому-то галеристу?

Тем не менее, когда я поднимался в «Розовую малышку», ноги словно налились свинцом.