Каникулы Элси - Финли Марта

Когда на следующее утро Элси постучалась в комнату своей тети, то никто не ответил. Подождав немного, Элси тихонько открыла дверь и вошла, предполагая, что тетя спит. Но хотя Аделаида и лежала на диване, она не спала. Уткнувшись лицом в подушку она горько рыдала.

Глаза Элси наполнились слезами, и тихонько приблизившись к сраженной горем, она попыталась утешить ее нежными словами любви.

— Ох, Элси, ты не можешь меня понять, это невозможно! — страстно воскликнула девушка. — Ты никогда не знала страданий, чтобы сравнить их с моими! Ты никогда не любила и не теряла, ты ничего не знаешь, кроме детских огорчений!

«Сердце знает горе души своей» (Пр. 14:10), — подумала Элси. Молчаливые слезы побежали по ее щекам, и грудь вдруг наполнилась обидой.

— Дорогая тетя Аделаида, — сказала она дрожащим голосом, — я думаю, что могу вас понять. Разве я не знаю страданий? Разве это ничто — всю мою жизнь томиться по материнской любви? Разве ничто — быть разлученной со своей любимой няней, которая почти заменила маму? Ох, тетя Аделаида! — продолжала она вдруг, потеряв самообладание. — Разве это ничто, ничто — быть разлученной с моим любимым отцом, с моим единственным дорогим родителем, кого я люблю больше моей жизни? Быть лишенной ласки даже при разлуке? Жить месяц за месяцем и год за годом, испы-

тывая его негодование, в страхе, что его любовь может быть потеряна для меня навеки? Ох, папа, папа! Неужели ты никогда не будешь больше любить меня? — зарыдала она, опускаясь на колени и закрывая лицо руками, а слезы струйками бежали между тоненькими пальчиками.

Она совершенно забыла о присутствии своей тети, и казалось, осталась наедине со своей горькой печалью.

Аделаида удивленно смотрела на нее. Она никогда еще раньше не видела ее в таком состоянии, потому что Элси обычно была спокойной в присутствии других.

— Бедное дитя! — проговорила она, притягивая девочку к себе и ласково отводя со лба ее спутавшиеся кудряшки.— Я не должна была этого говорить. У тебя свои переживания, я знаю, и довольно тяжкие, чтобы вынести их. Я думаю, что Хорас на самом деле жестокий, и если бы я была на твоем месте, то бы навсегда перестала его любить и не обращала бы внимание на его отсутствие или недовольство.

— Ох, тетя Аделаида! Не любить моего родного милого папочку? Я должна его любить! Я бы не смогла, разве только я... нет! Нет, если бы он даже собирался убить меня. И, пожалуйста, не обвиняйте его, он не имеет в виду быть жестоким. Но ох! Если бы он только любил меня! — всхлипнула девочка.

— Я уверена, что он любит, Элси, если это для тебя какое-то утешение. Вот от него письмо, и он спрашивает о тебе в конце, ты можешь взять его к себе в комнату и прочесть, если хочешь, — ответила Аделаида, протягивая письмо Элси. — Иди теперь, дитя, и посмотри, не сможешь ли ты извлечь из него утешение.

Элси ответила новым потоком слез и поцелуем благодарности. Говорить она не могла, потому что ее маленькое сердечко было слишком переполнено переживаниями. Крепко сжав драгоценное письмо, она поспешила в свою комнату и заперлась. Затем, вытащив его из конверта, она снова и снова целовала хорошо знакомый почерк, затем смахнула слепящие глаза слезы и стала читать.

Письмо было коротким, просто выражение соболезнования Аделаиде, выражавшее братское сострадание в ее утрате, но приписка бросила лучик радости в маленькое печальное сердечко его дочери:

«Как Элси? Я не могу избавиться от чувства тревоги за ее здоровье, она выглядела очень бледной и худенькой, когда я уезжал из дома. Я верю тебе, моя дорогая сестра, что ты немедленно пошлешь за доктором и сразу же мне напишешь, если заметишь какие-либо признаки заболевания. Помни, она моей единственный и любимый ребенок, очень близкий и милый мне, несмотря на печальное отчуждение между нами».

— Ах, так значит, папа не забыл меня! Он все еще любит меня, он назвал меня свои милым ребенком! — бормотала маленькая девочка, роняя слезинки на листок бумаги. — Ох, как рада, как я рада! Конечно же, он когда-нибудь вернется ко мне. — И она подумала, что с радостью бы заболела, если бы это ускорило его возвращение.

Глава 10

Приблизительно через неделю после этого дедушка вручил Элси письмо, адресованное ей. Узнав почерк отца, девочка бросилась в свою комнату, сердце ее бешено билось от затаенной надежды и страха. Руки ее дрожали, и она была едва в состоянии разорвать конверт, глаза застилали слезы, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла прочесть хотя бы одну строку.

Письмо было добрым, в некоторых местах даже нежным. Но ах! Оно не принесло никакого утешения маленькому сердечку. Еще прежде чем девочка закончила читать, она уже рыдала. Опустившись на колени, она закрыла личико руками и горько причитала:

— Ох, папа! нами! папа!

Он рассказывал ей о поместье, которое купил, о приятном доме, в котором они будут жить вместе, об усовершенствованиях, которые там сделал, о комнатах, которые он приготовил и обставил специально для нее. Ее комнаты были соседними с его. Он обещал не брать гувернантку, а учить ее сам, потому что знает, что ей это нравится больше.

Он нарисовал яркую картину их мирной, счастливой жизни, которая вполне возможна лишь при условии, как он написал в заключение, безоговорочного послушания с ее стороны, в противном случае — приют далеко от дома и друзей.

Он разлучил ее с няней, запретив иметь с ней какие бы то ни было связи, и Элси во всем этом точно подчинялась. Но теперь он повелевал ей поехать и посмотреть чудесный дом и красивые комнаты, которые он для нее приготовил, и подумать о счастье, которое она может иметь там: всю любовь, ласку, школьные занятия, которые он сам будет проводить, а потом решить.

«Если она будет готова оставить свое своенравие», — писал он, — она может ответить ему немедленно, тогда он вернется и новый дом примет их вместе, сразу же начнется новая жизнь. Но если она все еще склонна быть упрямой и восставать против его воли, то он дает ей еще месяц на раздумья.

Ах, для маленькой Элси это была самая очаровательная картина, которую рисовал отец. Жить в доме своего отца, в его и ее собственном доме, быть его постоянным и любимым другом! Сменить преподавание мисс Дэй на его уроки, гулять, ездить и сидеть с ним вместе, одним словом, жить в сиянии его любви, ох, это будет просто рай на земле.

И... другой путь... Ох, каким он ужасным казался чуткой душе ребенка. Одна только мысль, быть отосланной из дома в среду совершенно чужих людей, от которых нельзя ожидать никакой заботы или внимания, не говоря уже о любви, никакого сочувствия к ей

возвышенным надеждам и стремлениям. Вместо того, чтобы помочь ей идти по истинному пути, эти люди будут стараться завлечь ее на путь мирских удовольствий и греха. Увы, она отлично знала, что только таким людям отец мог доверить ее, желая, как он теперь и не скрывает, искоренить из ее ума, как он называл, «глупые предрассудки раннего воспитания». Бедное дитя! Она вся съежилась от ужаса и тревоги.

Но должна ли она выбрать то, к чему так стремится ее бедное, истомившееся сердечко — дом с отцом? Тогда она должна подчинить себя не Божьему святому Слову, которое до этого было ее путеводной книгой, а отцовским желаниям и повелениям. Но отцовские желания и повеления, как она прекрасно знала, будут часто не соответствовать учению, которому она следовала.

Выбор, конечно же, был трудным, но Элси нисколько не смущалась, так как путь для нее был совершенно ясным. Она, казалось, слышала голос, говорящий ей: «Вот путь, идите по нему» (Ис. 30:21). «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»(Деян. 5:29).

— Ах, — пробормотала она, — я не могу совершить это великое зло и грех против Бога, потому что если недовольство моего земного отца так ужасно, и так трудно его переносить, насколько же хуже будет недовольство моего Небесного Отца? Но, ах, этот приют! Как я вообще смогу перенести эти испытания и искушения? Я такая слабая и грешная! Ох, если бы только папа избавил меня от этого испытания, если бы только он позволил мне остаться дома... но он не позволит. Ведь он сказал, что я должна уйти, а он никогда не нарушит своего слова, — и снова слезы ее быстро закапали, но она решительно смахнула их и взяла свою Библию.