Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Но в Германа Геринга очень скоро вновь вселился демон политики. На самом деле, если исключить периоды его бреда, он никогда и не переставал интересоваться политикой. Действительно, ситуация в Германии за четыре года его отсутствия сильно изменилась: после введения в оборот рентной марки галопирующая инфляция стала кошмарным воспоминанием, экономическая ситуация в стране начала стабилизироваться, сепаратисты утихомирились, а немецкие власти нашли общий язык с бывшими противниками в мировой войне, в результате чего рейхстаг ратифицировал «план Дауэса», а Германия подписала Локарнские договоры. Однако национал-социалистическая партия, вновь став легальной и получив в рейхстаге четырнадцать мест, оказалась в это время без финансовой поддержки и потеряла большую часть своей аудитории, так как Гитлеру, остававшемуся неоспоримым вождем НСДАП, все еще было запрещено выступать на массовых собраниях. Отряды же СА, расплодившиеся по всей Германии, отметились только в нескольких уличных драках с коммунистами. А шведская пресса постоянно говорила о подспудном противостоянии между радикальными мюнхенскими националистами и берлинскими представителями левого, социалистского, крыла НСДАП[62].

После смерти Фридриха Эберта в 1925 году блок правых партий добился избрания президентом Веймарской республики старого генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Тот инициировал принятие закона о всеобщей политической амнистии: политзаключенные получили свободу, а политэмигранты могли теперь вернуться на родину. И в мае 1926 года было прекращено преследование Германа Геринга по обвинению в государственной измене. Теперь бывший путчист мог наконец вернуться домой. Германия была уже очень далека от опасностей 1922 года, но Герман сохранил в себе неукротимую потребность действовать, быть на первых ролях, он жаждал признания и уважения соотечественников. Эту потребность могла удовлетворить только политика.

Второго ноября 1927 года Карин пришла на центральный вокзал Стокгольма, чтобы проводить своего любимого мужа. Она не могла ехать с ним, потому что была вынуждена продолжить лечение в Швеции. Но Герман пообещал забрать ее сразу же, как только комфортно устроится. Поэтому любящие супруги расстались, веря в благополучное будущее. Когда поезд тронулся, Карин без сознания упала в объятия сестры Фани, и ее пришлось срочно госпитализировать…

VI

Возрождение

Вернувшись в Мюнхен после четырех лет, проведенных в эмиграции, Герман Геринг, естественно, не надеялся, что его встретят с охапками цветов. И оказался совершенно прав: в то холодное утро 3 ноября 1927 года он не увидел цветов, и фюрер не ожидал на перроне неудачливого ветерана Фельдхернхалле. Очевидно, благодарность и национал-социализм были двумя несовместимыми вещами…

Но Геринга все-таки встретили старые товарищи по революционной борьбе, которые о нем не забыли. В частности, Эрнст (Пуци) Ганфштенгль, который позже написал: «Я был искренне рад снова увидеть Германа Геринга. Он стал толще, более деловым и более материалистичным, а главное, теперь заботился в основном об успехе, а не искусстве или интеллектуальных ценностях жизни». А также капитан Рём и Ганс Штрек, адъютант Людендорфа в дни путча, ставший затем преподавателем музыки. Геринг, который не имел денег на гостиницу, переночевал в его салоне и ушел на рассвете до прихода уборщицы…

Ушел, естественно, с намерением нанести визит Адольфу Гитлеру, продолжавшему жить затворником в своей скудно меблированной комнате на Тирштрассе. Фюрер оказался таким же холодным, как и его комната, поскольку по разным причинам не хотел давать бывшему командиру отрядов СА новый пост в партии[63]. Да впрочем, чем ему мог быть полезен этот толстый бледный человек, прихрамывавший и явно не имевший денег? Так что прославленный ветеран был выставлен за дверь без должного почтения, после того как получил несколько очень сухих инструкций: он должен занять достойное положение в деловых кругах, восстановить свое финансовое положение, «а там видно будет…».

После такого приема многие разумные люди поняли бы, с кем они имели дело, и навсегда расстались бы с национал-социалистской партией. Но Герман Геринг рассудительностью не отличался. И, с верой в фюрера, в середине ноября 1927 года он поехал в Берлин. Неопытный политик Геринг не смог найти себе занятия, зато деловой человек Геринг знал, что делать. Он без труда получил эксклюзивное право на продажу парашютов «Торнблад» в Германии, а тот факт, что «БМВ» приобрел еврей[64], никоим образом не отвратил его от намерения стать концессионером «авиационного» отделения этой компании в Берлине. Впрочем, это было еще не все: сразу по приезде в столицу Геринг восстановил связи с бывшими товарищами по мировой войне. С другом Бруно Лёрцером, женатым на богатой наследнице и работавшим теперь – счастливое совпадение – в структуре самолетостроительной фирмы «Хейнкель». С принцем Филиппом Гессенским, одним из многочисленных знакомых которого оказался некто Эрхард Мильх, технический директор компании «Люфтганза». И наконец, с Паулем (Пили) Кёрнером, безработным ветераном, жившим на небольшие рентные доходы и имевшим великолепный автомобиль марки «Мерседес». Наличие машины стало основой для взаимовыгодного сотрудничества: Геринг приезжал к клиентам на шикарном «мерседесе», который вел Кёрнер, и это значительно облегчало заключение контрактов. После удачной сделки компаньоны делили выручку.

Вначале она была довольно скромной, поскольку Геринг большую часть заработка тратил на организацию шикарных приемов, на которых встречались деловые люди, техники, летчики, финансисты, промышленники, дипломаты и аристократы. Эти инвестиции могли оставить компаньонов без гроша, но оказались очень рентабельными: военные атташе Швеции, Голландии и Австрии вскоре заинтересовались парашютами «Торнблад», авиационные моторы «БМВ» стали прекрасно продаваться по всей Европе, от Дании до Италии, а технический директор «Люфтганзы» вскоре предложил Герингу должность «советника», оценив его блестящую работу в качестве посредника, и тот начал делать себе имя как в высшем обществе, так и в сфере коммерческой авиации. Это, правда, значительно прибавило ему работы, а Конрад Хейден позже написал, что Геринг «превращал ночи в дни, работая при свечах в своей квартире, перед ним висел портрет Наполеона, а за спиной – средневековый меч». Но это все не мешало Герману Герингу думать о своей дорогой Карин. Он даже уехал встречать Новый год со своей женой, отложив дела… В Стокгольме все родственники и друзья поразились изменением его внешнего облика. К Герингу вернулась бодрость, зависимость от морфина, казалось, была им преодолена, он строил множество планов на будущее. И прежде всего, естественно, хотел забрать с собой в Берлин жену и поселить ее в скромной меблированной квартире, снятой на Берхтесгаденерштрассе.