Маршал веры. Книга третья - Виктор Васильевич Бушмин

Эрвэ де Донзи после прощения принял участие во всех походах молодого принца Людовика. Он и его рыцари следовали за молодым наследником и в Тулузу, и в Англию. Умер Эрвэ де Донзи в 1223 году, он лишь на год пережил своего короля, сюзерена и человека, который верил в него и считал своим другом…

Бушар де Марли так и не сможет «найти себя» в мирной послевоенной жизни. Он «промучается» в своих замках несколько месяцев и, наскоро собрав новых воинов, приедет на подмогу крестоносцам в Каркассон.

Но военная фортуна, словно в небольшую издевку, ненадолго отвернется от удачливого Бушара, которого захватит в плен и сделает своим почетным заложником владетель замка Кабаре, который несколько лет назад захватывал Бушар.

Пробыв в почетном, но, все-таки, плену, де Марли будет обменян весной 1216 года на почти сотню пленных окситанских сеньоров и вернется к Симону де Монфору и бесконечному крестовому походу против катаров…

Молодой же оруженосец поправится после удара молотом по шлему, полученного им при Бувине. На следующий год его король Филипп лично произведет в рыцари. Юноша подружится с молодым принцем Людовиком, с которым отправится в крестовый поход против восставшей Тулузы.

На следующий год, Симон де Пуасси – а именно так звали того юношу, будет держать меч Людовика, которого в Лондоне будут короновать на престол Гильома Завоевателя бароны Англии, некогда верные королю Жану Сантерру.

Впервые в истории появляется шанс объединить под скипетром одного христианского короля короны Англии и Франции. Но, жестокая судьба распорядится по-другому. Отлученный от церкви за своевольный поход в Англию, молодой король Людовик Английский Капетинг заключит мир и откажется от короны Англии после страшной битвы при Линкольне в 1216 году, уступив ее молодому и неопытному королю Анри Третьему Плантажене, сыну несчастного и полусумасшедшего Жана Сантерра…

Англия на долгое время погрузится во внутренний хаос и проблемы и перестанет сильно тревожить короля Франции, у которого появится время и возможности «спокойно» заняться обустройством юга королевства…

ГЛАВА XXVI   В которой будет рассказано, как жил и правил королевством Филипп Завоеватель – король и человек, измученный одиночеством.

После Бувинской «мясорубки» король Филипп замкнется еще больше, «уйдет в себя», став немногословным и нелюдимым.

Его сердце, по-видимому, так и не сможет «отойти и оттаять» после целой вереницы предательств и измен, совершенных людьми, которых он, по своей наивности считал «друзьями».

Филипп сидел возле окна в большой зале дворца в Руане – города и столицы покоренного им герцогства Нормандия. Он смотрел, не отрываясь, на плавное течение Сены, несшей свои воды к Английскому каналу, как в то время называли Ла-Манш.

Мягкая и, как-то по-особенному, приятная весна 1216 года радовала Филиппа. Пятидесятилетний монарх наслаждался радостью природы, вдыхая воздух умиротворения и пробуждения.

Филипп полысел, его лицо украшали глубокие морщины, следы былых горестей, тревог, опасностей и предательств. Мучило короля только одно – вечное одиночество. Еще, будучи совсем юным мальчиком, он стал замечать, как люди, окружавшие его, замолкали и, как-то замыкались, словно черепахи, прятавшиеся в свой панцирь.

Его открытое и чистое сердце не могло понять, что все эти люди попросту боялись будущего короля, опасаясь вызвать в нем недоверие или, того хуже, неприязнь. Он мучился одиночеством, пытаясь подружиться с кем-нибудь, кто мог просто говорить и дружить, а не пытался бы использовать его в своих целях. Филиппу, больше всего на свете, хотелось иногда, вот так, запросто и ни о чем, поговорить с кем-нибудь.

Ему иногда хотелось, чтобы его выслушали и попытались, хотя бы, понять и утешить его одинокое и, с каждым годом все больше и больше костенеющее, сердце. Но… видимо не судьба.

С годами, Филипп, как ему показалось, научился жить в «вакууме». Он научился хранить свои мысли, в чем однажды убедился, когда случайно подслушал разговор своих слуг:

– Наш король просто «железный» … – сказал один постельничий.

– Это верно, – он даже во сне не разговаривает… – согласился второй слуга.

Они не могли понять, как мучился их король, съедаемый комплексами недоверия и желания дружить. Да, у короля был «комплекс желания дружить». Филипп хотел, нет, – он просто мечтал о том, что, когда-нибудь и он сможет дружить…

Дружба «просто так», а не «взамен», постоянно, словно утренний туман, ускользала от Филиппа. Он, совершенно один, предавался многочасовым раздумьям и беседам «сам с собой».

Это была болезнь, болезнь осознанная и, можно так назвать, просто необходимая. Король уяснил для себя одну важную вещь – молчать о том, о чем ты в реальности думаешь. Каждое его слово «ловили» враги и корыстолюбцы, используя, рано или поздно, против него самого!

Король Франции, мечтавший о дружбе, о простой человеческой бескорыстной дружбе, не имел даже соратников. Нет, его окружали верные помощники, советники и Курия короны.

Но, все они, по большому счету, только исполняли его волю, правда, четко и своевременно.

Но…

Корысть, корысть, корысть! Сребролюбие, – вот, что отделяло всех их от Филиппа. Кто бы ни появлялся на горизонте королевского взора, кто бы не приближался к сердцу монарха, рано или поздно, все равно «нырял» в корысть и сребролюбие…

Филипп в одиночку, не имея возможности и прав на ошибки, продвигал главную цель всей его жизни – создание мощной, великой и сильной страны, освещенной короной Капета. Он сожалел, что рядом с ним нет таких людей, как аббат Сугерий и монсеньор Годфруа де Леви, епископ Шартра, – вернейшие и преданнейшие из сановников, когда-либо служивших королям Европы и Франции…

Филипп в одиночку, не имея возможности поделиться с кем-либо своими планами и мыслями, сражался с могущественнейшими королями Англии! С многочисленным семейством Плантажене, рожденным великим и деятельным Генрихом.

Его, чисто формальные и условные, вассалы обладали землями во Франции, которые в шесть, с лишним, раз по богатству и размеру превосходили его королевский домен! Филипп в одиночку расправился с ними и построил новое королевство…

Король грустно вздохнул. Он усмехнулся, но, как-то грустно и печально…

Построил…

Нет, до