Алчность - Эльфрида Елинек

Какие шикарные башмаки купила себе Габи ещё на прошлой неделе на свои заранее полученные деньрожденные деньги! Пусть бы в них её и хоронили, хоть подошвы и тяжеловаты по сравнению с остальным, что на ней. Гора тоже так считает с полным пониманием. Горе тоже стали тяжеловаты подошвы, но что же она сбрасывает? Она сбрасывает свой чердачок, который вовсе ни при чём. Очень самостоятельная девушка, Габи, благоразумная. Новых башмаков нет, они так и не вынырнули, наверное потому, что слишком тяжёлые. У неё есть друг, который теперь не знает, как быть. Хотя ей только шестнадцать, со скидкой, потому что это будет только через два месяца, у неё уже давно есть постоянный друг, — я считаю, он очень славный, разве что скучноватый и педантичный для своего возраста. Но он, по крайней мере, не из тех бесцеремонных невежд, в модных тёмных очках, с мерзкими причёсками и этими своими свитерами с капюшоном, которые вечно сваливаются, капюшоны. У него выстроен план жизни, и он его придерживается, тогда как другие имеют только цель жизни, понятия не имея, как её достичь; нет, я несправедлива, их цель — скоростная машина, красивый дом и несколько красивых женщин. Из прочих ценностей достаточно по одной штучке — лишь бы были! — кроме денег, их-то никогда не бывает достаточно. Так я клевещу на молодых людей, потому что сама больше к ним не принадлежу, и каждому это заметно. Но я опять обобщаю, люди безумно разные, и жизнь слишком грязное ремесло, если вообще, как я, не хочешь пачкать себе руки. Деньги нас интересуют живо, но работать — нет. Вы позволите мне поглядывать на тщательно отточенный план Нью-Йорк-сити, записывая всё это. Вот куда бы я поехала, и как можно быстрее! Этот парень думает про себя — что вполне естественно, — что ему есть что предложить и что он выглядит притягательно, — и то и другое в точности соответствует истине, вот только одёжка у него не тянет, и явился он не бог весть откуда, где хоть и не раки, но Дед Мороз точно зимует до самого Нового года в хороших руках, — но где родился, там и пригодился, и парень не последний на деревне, а занимает своё место в строке под именем «и др.»: не аутсайдер, но тот, на кого всё равно не поставишь, даже если квота и высока. Погодите, через пару лет всё изменится, он будет хорошо зарабатывать и сможет себе кое-что позволить. Он, наконец, получит хорошее образование, хотя пока что шампунь вместе с водой дружно стекает под его машину. А Габи тем временем должна его спрашивать, экзаменуя. Придётся за тридевять земель ехать, чуть ли не за пределы страны, чтобы отыскать края, где есть примерно такой же примерный молодой человек. И такого она упустила, Габи, хоть и не держала в руках; у неё руки свободны были, ей же ничего не приходилось делать у своего друга, только быть тут, а она в последнюю ночь так и не появилась у него, хотя он и в этот день, как и в любой другой, мог бы оказать на неё хорошее влияние. Он, я не нарадуюсь повторять это, спокойный, целеустремлённый парень и никогда не верил россказням про свою подругу, всё выдумки её подруг. Не может быть, чтобы там, за её губной помадой, внутри, в глубине, жил ненасытный аппетит, — но на что, ведь у неё всё было?! Ноги для того, чтобы зайти, и чем моложе, тем дальше, к чему эта недвусмысленная двусмысленность, если не сходишь с места? Словно пригвождённый здесь. Если бы мы дольше были порознь, то могло бы быть что-то другое, говорит школяр с собственной машиной. Но я всегда был рядом с ней, я с ней всегда по-хорошему. Комната в родительском доме Габи, я и это могу повторить: красиво, мягкие игрушки, фотографии из журналов без тепла и без сострадания к тому, что эта красивенькая девушка не смогла набрать достаточное количество баллов в любительском конкурсе моделей. Зря она послала им фото, Габи, совсем рядом — всё равно мимо яблочка. Но сейчас ей это пригодилось — красивое фото, сделанное фотографом, который умеет это делать. Мать и друг вырезали её, нет, не на коре вырезали, а прикололи её на столбы между своей деревней и соседней, и они пошли даже дальше. Здесь, ближе, ещё ближе, да, в доме, вы видите комнату этой непринуждённой резвушки. Её отец уже несколько лет как ушёл и теперь живёт с другой, через три деревни отсюда в сторону Марияцелль. Вот это женщина, скажу я вам, домашнее существо, мягкое, словно с другой планеты, где люди составлены иначе, чем мы, свободно и непринуждённо, потому что их нельзя ни к чему принудить; руки у второй жены отца похожи на плавники. Они срослись до предпоследней фаланги, пальцы, это выглядит странно, но часто встречается в этих краях, где даже долины сношаются друг с другом, потому что их мало и нечем поиграться, кроме своих собственных осыпей, собственных обломков, своих собственных тел. Горы играют с собой, и иногда они играют с людьми, если найдут их. Нет, не отворачивайтесь! Я ещё не всё описала, на сей раз осталось другое, отсюда не так далеко. Я, девочка на побегушках, которая, правда, не любит ускорять темп, давно обхаживала эту местность, ценою многих слов, и чем она мне отплатила? Мои персонажи явно хотят, чтобы я потерпела поражение, но терпят поражение всегда они, а я их только поражаю. Посмотрим, всколькером они явятся на сей раз, чтобы расправиться со мной! Что я вижу? Эта местность выдаёт только виды с себя самой, а я имею совсем другие виды. Но скоро и я их потеряю.

Напротив, вдали от меня, что-то лёгкое, как еда, и если вы настаиваете, я могу вам это сразу подать готовым к употреблению: то не лодка стоит на приколе, да лодка нам сейчас и ни к чему, нам лучше бы тележку для покупок. Утро улыбается — видно, оно ещё не читало газет. Мать звонит по телефону — сигарета нервно дрожит в уголке рта — другу дочери. Оба проявляют растущую тревогу: если бы Габи действительно ушла или уехала, какие были бы приметы? Хорошего настроения как не бывало, как только два этих человека почти разом схватились за трубку, к счастью не за одну и ту же, ведь они хотели поговорит друг с другом. Что это даёт? Говорить всё равно что ходить взад-вперёд по маленькому островку. Он быстро кончается, потому что замечаешь, что разговор никуда не ведёт. Так техника всё чаще вторгается в жизнь, хотя мы её учили не тому, чтобы она долго звонила, подавая сигнал к хорошему разговору, который мы ценим больше с тех пор, как он чего-то стоит, и техника вторгается в обращение к Элизе и в моцартовскую симфонию соль минор, да, я сама это слышала. И она выплёвывает нас снова, бледных от ужаса в предчувствии счёта за телефон. Ведь сказано: всё произошло из пыли, и всё возвратится в пыль. Только пыль не поднимется против такой несправедливости, что за разговоры мы должны отдельно платить. Бесплатным остаётся только воздух, который мы применяем для этого разговора, вдыхай хоть до посинения, до расширения сознания и до возникновения видений, каких в жизни не бывает. Пыли у нас хватает: под мебелью, под ковром, под ногами. Кто дал право технике распускать новости, которые потом оказываются слухами? Это всё наделала информационная техника, эту революцию, но ведь кто-то же должен был её сделать. Ничего, поди-ка, не будет. Этого телефона снова не будет, на котором Габи вечно висела, потому что у неё была невезуха; с кем произошла невезуха, теперь дело десятое, главное — она была ещё жива. Вернись домой, Габи, мы всё простим; всё наперёд прощено и не забыто — как бы мы могли забыть то, чего мы даже не знаем? Может, Габи заночевала у подруги, у кого бы, например? Она не так много рассказывала дома, может, не о чем было особенно рассказывать, ведь проблем никаких. Спросим-ка бывших школьных подруг, одна из них случайно, нет, не случайно, работала в той же фирме, тоже в конторе. Коммерческое образование — это даёт чувство собственного достоинства в обществе, где считается только собственность, тогда хотя бы знаешь, кто её имеет и почему, и так узнаёшь, и очень точно, почему сам её не имеешь. Так незнающие менее отягощены, чем уже состоятельные. Поэтому они с лёгкостью садятся на шею и высасывают из тебя все соки. Ну, спасибо, не так уж их было много, теперь бы мне ещё кого встретить на пути, этого я и раскусить не успела, его хватило только на зубок. Зубок был с дуплом, ведь недаром говорят: это общество больно. Понятия не имею, что у него. В основном не много. За что только проценты платят? И без них можно обойтись. Можно обойтись и без номинала или как это называется — то, что ты имел перед тем, как какие-то люди насчитали столько-то и столько-то сверху на то, чего ты всё равно не имел. Если бы ты имел, то потом стало бы гарантированно меньше, так что иногда меньше — это лучше. Нет, на сей раз нет. Пока не сойдёт гора сверху, чтобы насчитать двенадцать человек убитыми и ранеными — в наказание за то, что её опустошили. На почве горнодобывающей промышленности, которая не обогащает (однако многих кормит), а скорее делает противоположное: эта гора посредством горной добычи, которая, однако, не добыла эту гору (профессиональные рапорты врут!), итак, эта гора таким средством была растворена. Гора теперь закрыта. Нет, вашу скотину вы не можете взять с собой, она останется здесь, да, и свиньи тоже. Что-то же надо есть и горе. Она не хочет всегда оставаться в дураках и теперь сгребает свой урожай, причём в долину, куда ей вообще нельзя, хотя там стоит харчевня, доступная для всех. Лучше бегите скорее в надёжное место, гора тяжелее вас! Возьмите с собой только самое необходимое: вашу сберкнижку, чеки, документы, деньги и фотографии родных, чтобы знать, как они выглядели раньше, потому что нас к ним теперь неудержимо тянет — броситься к ним в одну кучу, со всем своим скарбом, и пусть переносят, чего им ещё никогда не приходилось делать. До тех пор, пока родные, после нашего долгого жизненного пути, который мы утрамбуем в три недели, не оказались преждевременно постаревшими и изменившимися почти до неузнаваемости. Лодка переполнена — нет, не эта. В этой никого. Растениям не надо принимать комплексные химические соединения, такие как витамины или аминокислоты, которые для людей обязательны. Но для людей химия должна быть подходящей, иначе они не смогут вырабатывать клеящие вещества для своих тел, чтобы обогащать их и клеить половых партнёров интерфероном… э-э… я хотела сказать феромонами. Люди по большей части хотят быть просто богатыми, большего они вовсе не хотят. Женщины же, напротив, хотят любви, для этого требуется свыше дюжины химических элементов, которые потом тоже не действуют, потому что принимали лишнего. Простому пирогу такое никогда не удастся. Вообще женщины предпочитают жить в монокультуре, то есть давать возделывать и засевать их маленькое поле одному-единственному, вот потому на них и растёт всегда одно и то же, а для избранника этого всегда мало. Или ему приелось, он чувствует себя ущемлённым, он хочет чего-то другого, от кого-нибудь другого. Вот вам, нате, другое — к счастью, у нас этого добра хватает. С другой стороны, есть и жена. Разве она не красавица? Да. Её не объять. Ей хватило бы и одного человека, но где найдёшь такого. Того-то и того-то она находит хорошим, но тот не хочет. Мы, женщины, ещё и выбираем, кого нам выбрать. Я выдам секрет: это должен быть непременно Он. О другом и речи быть не может. Не может быть, чтоб это было так трудно, вон в лотто нужно угадать сразу шесть. И ни одно число не должно быть упущено на еженедельном Страшном суде, розыгрыш по субботам во второй половине дня. У людей выбор гораздо больше, зато вам нужен всего один, верно? Ну, возьмите хоть этого, какая разница, в том или ином виде вы будете несчастливы, ваш вид всё равно не вымрет, поверьте мне. За это отвечают не в последнюю очередь филейные части с Балкан, говорит государственный канцлер, тот, что был раньше. Наверное, он прав. Это нездорово — иметь тысячи вариантов, из которых правильный лишь один. Поезд ушёл, по громкоговорителю нам этого никто не объявит, замотав рот шарфом, чтобы не узнали по голосу, который на самом деле принадлежит известной госпоже Крис Лонер, — его, многотысячно размноженный, можно услышать на всех вокзалах страны. Но кто нас послушает? Ещё раздумываете? Ну хорошо, я раздумываю: свежая почва содержит всё, все питательные вещества, в достаточном размере, и на ней стоит дом, это ещё на размер больше. Весьма желательно. Пока это всё не сползло к чертям. Это лишь вопрос времени или фирменного планирования семьи: то ли рядом откроют новый рудник, то ли отроют новую дыру — о нет, опять слишком поверхностно, нас и так упрекают, что мы опасны для местного населения, как будто мы их снизу за пятки кусаем. Уже раздаются голоса, маленький хор а капелла, что, мол, конечная морена, краевой оползень обрушился и обусловил катастрофу, которая подготавливалась миллионы лет, ещё до того как гору начали бурить. Да, братцы, у времени тоже есть свои вопросы, хоть все ответы оно уже знает. Ему ведь известно, каково это — бежать одновременно и вперёд, и вспять, поскольку время пригвождено к пространству, зато людям из-за этого приходится так много ездить. Ему известно, каково это, когда огромные количества воды и грязи по-моренски безобразно устремляются в рудники и запечатывают там людей, как мух в янтаре, только, к сожалению, не делают их тем самым долговечнее. Процесс другой. Янтарь сродни консервной банке. А лавина, ну, грязь она и есть грязь, она не предназначена для того, чтобы люди в ней хранились, разве что схорониться от врага, высунув только нос — не найдётся ли воздуха, который всегда так дивно окутывает человека.