Зарницы красного лета - Михаил Семёнович Бубеннов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они же отправились вчерась домой! Вон, все люди видели! — без конца жалобно пояснял Елисеев, но и сам, кажется, понимал, что его пояснения весьма наивны.
— Верю, что отправлялись, всей душой, Силантьич, верю! — отвечал десятский. — Отправлялись-то в село, да, видать, мимо проехали, — все же съехидничал он беззлобно.
— Да куда им проехать? Тут одна дорога! — безнадежно упорствовал Лукьян Силантьевич. — Может, с ними беда какая стряслась, а? Теперь время такое.
— Никакой беды с твоими сынами, Силантьич, пока не стряслось, — уверенно ответствовал десятский, едва сдерживаясь от ехидной улыбки. — Но может и стрястись. В дезертиры они подались, только и всего! Не первые и, видать, не последние.
— В дезертиры?
— А то, чать, не знаешь? — Тут десятский не стерпел и хохотнул. — Таких недогадливых, Силантьич, я уже повидал сегодня. Все твердят одно: уехали в село собираться на призыв. А где они? Больше половины не доехало! Не одни твои. Собирайся, Силантьич, некогда мне.
— Пороть будут?
— Пока велено доставить в сборню.
— Ты вот что, служивый, — обратился тут к десятскому Филипп Федотович Зырянов. — Ты слушай меня, старого ворона. Ты скажи-ка там в сборне — и отца-то их, мол, на пашне нету. Сказывают, тоже в село уехал, провожать сыновей в волость. А Силантьич сейчас же махнет отсюда куда глаза глядят. И переждет где-нибудь.
— Нет, я поеду, — вдруг заявил Елисеев. — Куда мне бежать от пашни?
— Ну и поезжай, если дурак! Отведаешь колчаковских плетей — поумнеешь!
— Он сказал, не больше полсотни.
— Все одно сдерут всю шкуру! Все одно не ходить тебе за плугом! Поезжай отведай.
Мы уже слышали кое-что о дезертирах, которые, не желая идти в солдаты, прячутся в бору или по заимкам. Нам нравились такие смелые люди. В самом деле, чем идти в беляки, на войну, под пули, лучше уж прятаться по глухим местам и жить тайно. Это даже интересно. И мы, признаться, позавидовали братьям Елисеевым. Ведь были всегда такими смирными парнями, а оказались вон какими отчаюгами — не побоялись даже военного суда и стали дезертирами. Вот это да!
Вечером Федя отозвал меня в колок и шепотком заговорил о братьях Елисеевых:
— Ухари! Сбежали от белых, вот и все!
— А если их поймают? — Мне нехорошо вздохнулось. — Жалко. Засудят под расстрел.
— Поди поймай их! Они теперь где-нибудь в бору. Спрячутся в какой-нибудь согре, а то в камышах.
— А как жить будут?
— Проживут, прокормятся.
— Ухари-то они, знамо, ухари…
— Знаешь чо? — Федя продолжал уже почти мне в ухо: — Давай и мы сбежим!
— Куда?!
— А тоже в дезертиры. Будем как Иваны-братаны.
Предложение было неожиданным и очень заманчивым, тем более что работа на пашне оказалась трудной, наши силенки истощались, да и харчишки стали скудными.
— Одни? — спросил я, едва переведя дух.
— Знамо, одни, — без запинки ответил Федя, у которого всегда и все было заранее обдумано. — Васятке нельзя. Он остался теперь за хозяина, с коньми. Ему ждать, когда отца выпорют. Андрейке тоже нельзя. Он заместо тебя боронить будет. А мой батя останется с Алешкой.
Все было разумно, все резонно…
— А когда? — зажегся я идеей дружка.
— Утречком. Уйдут мужики коней кормить, а мы шуганем в колок, а там и домой.
И план побега отличный!..
— Только молчи, — предупредил Федя. — Никому ни слова.
Я понимал, что мужики о нашей затее не должны, конечно, знать. Но как скрывать ее от друзей? Нехорошо как-то, даже нечестно, и я предложил:
— Давай хоть одному Васятке скажем. Он не выдаст. Он тоже ухарь, как его братаны.
— Ладно, одному Васятке, — согласился Федя, чтобы избежать лишней проволочки в затеянном деле.
Утром, отрезав по краюхе хлеба, мы бежали с пашни.
Боясь погони, мы все время оглядывались, всматривались в даль: не скачет ли за нами конный? Едва что-то померещится — бросались в придорожные сухие травы. Но погони не было: мужики, конечно, все-таки выпытали у Васятки, что и мы, как бы вслед за его старшими братьями, ударились в дезертиры. Васятка сказывал потом, что мужики, услышав такое, чуть не катались по земле со смеху.
Пришли мы на кордон. На всякий случай со стороны огорода, решив немного отдохнуть за банькой, оглядеться, а потом уж и направиться в дом. Так и сделали.
Отец только что вернулся из какой-то дальней поездки и расседлывал во дворе потного, с подвязанным хвостом, забрызганного грязью коня. Должно быть, мотался по бору, по сырым местам.
— Эх, ясно море, явились! — Он в изумлении поднял руки. — Обожди-ка, но ведь сегодня пятница, а не суббота. Стало быть, одни? Удрали, да? Молодцы-ы! Ну и молодцы-ы!
От его похвалы нам стало стыдно.
— А мы как Елисеевы братаны, — серьезно пояснил Федя, стараясь подчеркнуть, что не обычное лентяйство, а лишь высокие побуждения, вроде тех, какие были у Елисеевых парней, заставили нас бросить пашню раньше времени.
— Понятно. Тоже дезертиры?
— Знамо дело…
— Ну и головы! — весело подивился отец; должно быть, ему все же что-то нравилось в нашей ребячьей вольности. — Только, дружки-приятели, тут есть разница. Елисеевы-то братья сбежали от Колчака, который хотел заставить их воевать против Советской власти. А вы от кого сбежали с пашни? От дедушки Харитона? Ну а он что же, заставлял вас воевать? Нет, он заставлял боронить. Так какие же вы дезертиры? Вы просто беглые варнаки.
Варнаками мы не хотели быть.
— Мы только поедим и опять туда, — помрачнев, ответил Федя.
Я подхватил уже обрадованно:
— Только поедим немного!
— Ладно уж, ладно, — сказал отец ласково, примирительно. — Устали небось, а? Ну, пошли в дом.
— Дядя Семен, вы сейчас из бора? — спросил Федя, поняв, что одну беду пронесло. — А вы не видали там Елисеевых братанов?
— Вы о них лучше помалкивайте, — останавливаясь у крыльца, заговорил отец. — И узнаете, где они, — молчок! Да не вздумайте бежать еще в бор. Там всякие люди сейчас бродят. Бывают и варнаки.
Варнаков мы всегда боялись: о них у нас, в Сибири, все еще ходили страшные рассказы.
«ДОБЫТЧИКИ»
I
Многие взрослые сельчане вместо спокойного отдыха после недельной работы на пашне в это воскресенье уныло бродили из дома в дом, делясь невеселыми новостями. Из многих
