Александр Солоник - киллер на экспорт - Валерий Карышев

Естественно, последние события в урицкой группировке не укрылись от внимания РУОПа и, в частности, Олега Ивановича Воинова. На Шаболовке были прекрасно осведомлены и о неудавшемся покушении на Свечу, и о беспредельном раздербане, учиненном над коммерсантом Семенцовым, и о ночном взрыве на Сусальном переулке.

Группировка распадалась, разваливалась на глазах, и первые жертвы внутриклановой разборки уже лежали в холодильных камерах морга. Вчера днем в котловане заброшенной стройки неподалеку от дома Свечникова строители обнаружили труп с двумя слепыми пулевыми ранениями и следами удушения. В нем был опознан Виктор Аркадьевич Чижевский, более известный, как чистильщик урицких по кличке Чиж. Еще два изувеченных трупа — Михаила Ильича и Николая Ильича Лукиных были доставлены к патологоанатомам сегодня ночью. При взрыве пострадали две соседки гражданки Олеси Аникеевой, любовницы Лукина. Обе с закрытыми черепно-мозговыми травмами были доставлены в больницу.

Естественно, по всем фактам убийств возбудили уголовные дела. Нити тянулись к вышедшему из-под контроля бригадиру, но следствие следовало притормозить.

Для руоповца было очевидно, чьих рук эти убийства, но пока он предпочитал не вмешиваться, а продолжать наблюдение за Свечой. Его осторожно пасла милицейская «наружка», а технические службы занимались перехватом телефонных звонков и пейджинговой связи.

Логика Воинова была незамысловата, но посвоему убедительна: пусть Свечников продолжает в таком же духе, — стреляет, взрывает, душит и вешает всех своих врагов. «Закрывать» его пока не стоит сразу по нескольким причинам.

Во-первых, жертвами Свечи как правило становятся такие же бандиты, как и он сам (не считая тех двух женщин, подвернувшихся так некстати), а во-вторых, в случае ареста бригадира никто больше не сможет вывести на след Александра Македонского.

Наверное, если бы даже Свеча замыслил террористический акт в центре Москвы, Воинов не спешил бы арестовывать его. Будущие жертвы бандита мало волновали Олега Ивановича. Его интересовал лишь конечный результат: арест знаменитого киллера Александра Македонского. Вот что могло бы стать завершающим венцом его карьеры на Шаболовке и началом нового ее этапа, скажем, на Лубянке…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Весна в Средней Греции прекрасна, но скоротечна. Краткому периоду цветения живой природы, нежности красок, бирюзовым переливом моря и глубокой голубизне апрельского неба спустя всего несколько недель положит предел изнурительный зной. Он парализует волю и сковывает движения, и кажется, что вовсе не было недавней прохладной зимы, ни короткого весеннего расцвета, и жара, опустившаяся на землю, будет продолжаться вечно…

Весной обычно открывается туристический сезон. Послушные табуны туристов, ведомые опытными погонщиками-экскурсоводами, неторопливо катят по афинским улицам в комфортных бело-голубых автобусах. Заполняются кафе, бары, рестораны и ночные клубы. Толпы любознательных иностранцев бродят средь камней окультуренных исторических развалин, восхищенно цокают языками, щелкают затворами «кодаков» и «полароидов», включают тихо жужжащие видеокамеры.

Впрочем, в Афинах остаются места, посещаемые в основном местными жителями, небольшое кафе под открытым небом на улице Фемистоклюса — одно из них.

Здесь, в «точке номер два», серенький Куратор, как и прежде, назначил Солонику встречу — первую после возвращения того из путешествия.

На этот раз Саша появился почти на полчаса раньше обычного. Как ни странно, но за несколько месяцев отсутствия в Афинах он успел соскучиться по этому городу и теперь, сидя под полотняным зонтиком, с радостью окунулся в полузабытую атмосферу шумного центра греческой столицы. Заказав бутылку прохладительного напитка, он сидел и щурился от яркого солнечного света, бесцельно теребя солнцезащитные очки, рассеянно наблюдая за посетителями. Невольно отмечал, что завсегдатаи подобных заведений во всех странах чем-то неуловимо напоминают друг друга.

Последние месяцы жизни выдались богатыми на впечатления. Почти что четырехмесячное путешествие пролетело на удивление быстро: ноябрь — в Испании, декабрь — в Северной Африке, рождество — в Венеции, Новый год в Риме, январь — в Иерусалиме. Затем круиз по Голубому Нилу с обязательным посещением пирамид, чем и завершилось длительное путешествие.

В Каире он расстался с Аленой. Судя по всему, навсегда. В последние месяцы их отношения резко ухудшились, дело шло к полному разрыву. Она стала замкнутой и безразличной ко всему. Так может выглядеть лишь человек, который постоянно обдумывает нечто серьезное и важное — то, что окончательно и бесповоротно изменит его жизнь. Алену не радовали ни коррида в Мадриде, ни восточные базарчики Северного Марокко, ни веселые венецианские гондольеры, ни новогодний римский карнавал, ни подарки, которыми щедро одаривал ее Саша. С неделю назад она сама напросилась на серьезный разговор и честно призналась, что больше так жить не в силах, что она прежде всего женщина и мечтает о тихом семейном счастье. Что ж, это вполне естественно и объяснимо.

— Я не хочу знать, чем именно ты занимаешься и кто ты на самом деле, я просто боюсь за тебя и за себя тоже, — объявила она ему. И добавила с горечью: — Всякий раз, когда ты кудато уходишь, пусть даже на несколько минут, мне становится страшно. Я ловлю себя на мысли — а вдруг видела тебя в последний раз? Бросить все и уехать, чтобы быть счастливыми вдвоем, ты не хочешь или не можешь. Извини, но я так больше тоже не могу. Я ухожу. Спасибо тебе за все и не вини меня. Я и так делала для тебя все, что в моих силах.

Он не стал ее удерживать, даже не пытался. Понимал, что после всего сказанного просто не имеет права. Внимательно выслушал, молча кивнул в ответ. Проводив в аэропорт, сунул ей в карман пачку денег, поцеловал на прощание. И постарался навсегда вычеркнуть Алену из своей памяти, насколько это вообще было возможно.

Вернувшись в Грецию, Саша первые дни буквально не находил себе места. Бродил по огромному коттеджу из комнаты в комнату, избегая заходить в спальню, где все напоминало об Алене. По вечерам спускался в подвал, где хранился его арсенал. Проводил ладонью по рифленому цевью автомата, снимал магазин и высыпал на ладонь блестящие, как новогодние игрушки, патроны. Потом аккуратно, по одному, снова вставлял их в магазин.

В такие минуты им овладевало непонятное оцепенение: время словно останавливалось. Наверное, такое ощущение бывает у человека, летящего в глубокую пропасть. И Солоник, который, как ему казалось, давно уже имел все, что можно купить, начинал смутно подозревать, что есть в мире вещи, которые не купить ни за какие деньги…

Звонок Куратора вызвал у него неожиданный прилив радости, впервые за все время. Работа, какая она ни есть, давала возможность освободиться на время от тягостных размышлений.

Куратор появился внезапно и совсем не со стороны ближайшей автостоянки, как предполагал Саша. Казалось, он вовсе не изменился с момента их последней встречи: все та же безукоризненно отутюженная белая рубашка, тот же холодный взгляд серых глаз…

— Ну, как отдохнули, Александр Сергеевич? — поинтересовался он. Видимо, исключительно для приличия, поскольку серенький наверняка был в курсе всех передвижений своего подопечного, названивая ему по два раза в неделю.

Не то, чтобы он боялся, что Солоник сбежит, или же хотел сообщить какую-то конкретную информацию. Видимо, согласно какой-то специальной инструкции Куратор формально обязан был выходить с ним на связь, что и делал.

— Так все у вас в порядке? — в упор спросил он.

— Спасибо, отдохнул, — коротко ответил Македонский.

— Не соскучились без работы? — в этом вопросе уже прозвучала откровенная ирония, но лицо его собеседника осталось непроницаемым.

Лишь вспомнив, как был исполнен в Италии Коновал, Солоник чуточку оживился.

— Опять куда-то ехать?

— Нет. — Серенький поставил на стол атташе-кейс, открыл замки и извлек из него тонкую папочку алого сафьяна. Достал из нее листы компьютерной распечатки и пачку фотоснимков.

На фотографиях был запечатлен сравнительно молодой человек: короткая стрижка, правильные и по-своему привлекательные черты типично славянского лица, круглый подбородок, массивные, как у портового грузчика, грудь, руки и шея. Могучая комплекция свидетельствовала о великолепном природном здоровье, а уверенный взгляд и подчеркнуто вальяжная поза — о несомненной уверенности в себе.

Македонский молча протянул фотографии обратно — он никогда прежде не встречался с этим человеком.

— Где он? — автоматически поинтересовался Македонский.

— В России, в Москве, — стопка фотоснимков вернулась в чрево кейса. Теперь он почти все время проводит в столице, выезжает оттуда крайне редко. Разве что иногда на отдых, но теперь для отдыха у него нет времени.