Тайна синих озер - Андрей Анатольевич Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алло, это Игнатьевы? Северная, пять? Нет? А кто? Ах, Игнатовы… Извините… Ага… Алло! Северная, дом пять? Игнатьевы? Ну наконец-то… Это из милиции… Не подскажете… июня… около двух часов дня… колхозный автобус… Ах, видели? Стоял? Красивый? Спасибо большое!
Та-ак… Теперь — девчонки. Для начала хотя бы установить. Хренков подвез их в Озерск, до площади. Около восьми. Так, скорее всего, это они на вечерний автобус опоздали. Ну да — не просто же гуляли себе по дороге, а потом решили на колхозном попутном чуде — и в Озерск. Опоздали, ловили попутку… Значит, нужно было в Озерск! Танцев сегодня нету. Может, просто в гости к кому-нибудь? Или в кино… Кино!
Телефон. Завклубом.
— Сергей? Привет. Это Игнат, инспектор… ну да, милиция! Случайно, не помнишь, что у вас в начале месяца на вечерних сеансах шло? «Бабетта идет на войну»? Спасибо…
Ни в какие не в гости — в кино! Раз «Бабетта»… Как девочки выглядели? Ревякин взял в руки протокол допроса.
Вполне подходяще! Одна — Таня или Галя (тут Хренков путался и, как кого звали, точно не помнил): узкая черная юбка, приталенная блузка без рукавов, светло-желтая, с большим вырезом. Яркая блондинка, скорее всего крашеная. Прическа — «бабетта», ага-а!
Вторая — Юля или Гуля: голубое платье с короткими рукавами-фонариками, пояс. Волосы каштановые, «каре».
Обе девушки — в туфлях на шпильках, это Хренков точно утверждал. Ну да, куда же еще шоферу смотреть, как не на женские ножки? Не на дорогу же!
Шпильки! В такой обуви гулять по сельским дорогам не ходят. Точно — в кино. Эх, жаль остановку Котька не помнит, так бы знали, из какой деревни. Впрочем, таких модниц и в клубе не пропустят. Уж точно запомнили.
Кстати, они должны были как-то возвратиться. Или заночевали у кого? Да могли и просто часов до четырех утра на остановке просидеть, с молодежью. Полпятого тентовый «газон» доярок на первую дойку развозит. Раньше доярки почти все по дальним деревням жили, там и покосы, и ферма. А нынче, раз уж партия объявила про агрогорода, многих из деревень переселили на центральную усадьбу колхоза — в Озерск. Тут и школа, и два детских садика, и дома двухэтажные — чем не агрогород?
Подумав, Игнат заглянул в дежурку, справился, ходил ли кто на «Бабетту»? Именно в тот вечер.
— Дак мы с женой ходили, — припомнил усатый старшина, помощник дежурного, звали его Иваньков. — Лучше бы не пошли. Жена платье такое же захотела. Ну, как у этой… у артистки-то…
— У Бриджит Бардо! — подсказал заглянувший в дежурку Дорожкин. — Михалыч, мне материалов нет?
— Серьезных нету, — Иваньков покопался в бумагах. — Мелочь только. Каштанкина опять жалуется — спать ей молодежь не дает. Все на дальней остановке костры жгут… она там живет рядом.
— Да не так уж она близко и живет, — взяв бумаги, вздохнул участковый. — Просто вредная. Да и любопытная — спасу нет.
— Любопытная? — Ревякин почесал затылок. — Так это же наш кадр. Михалыч, ты, когда в кино был, девок перед фильмом разглядывал? Ну, в фойе…
— Окстись! Я же с женой.
— А втихаря? Там такие две фифы были — уж точно заметил бы.
— А, вон ты про кого, — старшина усмехнулся в усы. — На шпильках которые… Одна с «бабеттой», другая… тоже ничего.
— Как были одеты, вспомни!
— Ну, это… в платьях. Не! Одна вроде в юбке… Точно, в юбке! И в блузке такой… желтой, развратной, ну, просвечивает… шатенка. А та, что с «бабеттой», — крашеная.
— Отлично! — потерев руки, опер посмотрел на Дорожкина. — Игорь! Ты не против, если я твою Каштанкину навещу? Вдруг да повезет?
В дежурке вдруг зазвонил телефон. Помощник снял трубку и тут же протянул ее Игнату:
— Тебя! Какой-то фельдшер, что ли…
— Фельдшер? Ага… Слушаю! Ах видели, да… Автобус на полевом стане. Синий с белым, да-да… КАВЗ! Девчонки-то надежные, не соврут? Ах пионерки? Тогда конечно…
— Ну вот, — повесив трубку, Ревякин довольно рассмеялся. — Хоть что-то выяснил. Теперь еще бы старушка не подвела. Ну, та самая, Каштанкина. Опрошу ее — и на пляж.
— Я бы тоже на пляж, — глянув в окно, завистливо протянул участковый.
Игнат прищурился от солнца:
— Так давай! Только имей в виду — я туда работать еду. Возможно, в соседней деревне подворовый обход делать придется.
— По «отдельному поручению»-то? — живо смекнул Дорожкин. — Так оно и мне в зачет.
— Ну, тогда покатили.
— Игнат, — младший лейтенант вдруг смутился. — Ты это… К Каштанкиной давай без меня. А то, понимаешь, такая уж она нудная… А тебя не знает, приставать не будет… пока…
Гражданка Каштанкина оказалась сухонькой проворной старушкой в длинной, до пола, юбке, телогрее и зеленом цветастом платке. Опера она встретила с ухватом наперевес! Правда, увидев удостоверение, заулыбалась:
— А я вот, мил человек, пшенку поставила. На молоке! Ой… вы, верно, по заявлению моему? Так это костер! То песни там, то драки, да завсегда — хохот. Никакого сладу с молодежью этой нет. А девки там какие! Лахудры, а не девки! Их бы всех… на Колыму, золото добывать! Ага… вам, верно, записать что-то надо? Так не стесняйтесь, вот, садитесь к столу, я сейчас вытру… А звание у вас какое, не разглядела? Ах, старший лейтенант!
— Каштанкина Ираида Степановна, — расположившись, записал Игнат. — Год рождения?
— Одна тысяча восемьсот восемьдесят девятый.
— Ого! — опер присвистнул. — Это ж при царе еще!
— При Александре Александровиче, Миротворце, — скромно уточнила старушка. — В Париже в честь него мост построили! Я там в десятом году была, до войны еще…
— До империалистической? Ясно… Место рождения?
— Ревель. Ну, Таллин сейчас…
Игнат был сотрудником не только добросовестным, но и терпеливым, а потому слушал возможную свидетельницу внимательно, не перебивая. Исписал мелким почерком целых пять тетрадных листов, покуда в авторучке не закончились чернила.
— Значит, говорите, две лахудры были? Почти всю ночь… А число не помните?
— Помню. Аккурат в тот день, когда учительницу убили.
— Отлично!
В оперативной — да и в следственной тоже — работе именно так и бывает, когда ничего-ничего, а потом — оп! — и повезло, нашлась ниточка. Только никакое это не везение и не рояль в кустах! Всего лишь добросовестное отношение к делу и внимание к мелочам, ничего на первый взгляд не значащим. А по сути — работа, работа и еще раз работа.
— Лахудры эти как выглядели?
Старушка описала
